Он собрался с духом, отошел от шавки с кудряшками и с маху ударил по стене мечом. Одновременно он представил, что стена картонная, так, обои; что меч кончиком уходит внутрь, после чего лезвие едет внизу, с треском разрывая картон; потом надо сунуть меч в верхнюю дыру и провести еще одну линию — вроде как дверь получается.
Ну, вот, теперь подойти к неровным порезам… Лехин резко ударил ногой в середину "двери". Впечатление мягкой податливости под ногой… Глазам предстала дорога, кусты за нею, часть дома…
Собачья орава деловито, без суеты вливалась в "дверь" и пропадала в темноте. Последним проковылял "доберман", которого вылизывала шавка с кудряшками. Он не оборачивался. Лехин почему-то знал, что псу больно, но эта боль терялась в волне облегчения, которая и помогала стоять на лапах.
В проем сунулась лохматая башка шавки с кудряшками. Башка вопросительно тявкнула. Лехин отсалютовал псине мечом и развернулся идти дальше по дороге, вглубь темной улицы среди высотных домов.
I5.
"Попробуйте представить, какие бы чувства вами овладели, если б некто на полном серьезе предложил: сходи-ка, дружище, по этому адресу и полюбуйся на свеженький труп!"
Почему-то именно эта длиннющая фраза засела в мозгах Лехина и изо всех сил не желала оттуда вылезать. Он повторил начало: "Попробуйте представить…" и присел на корточки перед трупом. "А правда, что я сейчас чувствую? Любимый вопрос американских журналистов, в последнее время взятый на вооружение и некоторыми нашими беспардонными журналистами-борзописцами, — отстраненно размышлял Лехин, ведя луч фонарика по обмякшему телу. — В отечественных фильмах скоро прозвучит и коронный вопрос американцев; хочешь об этом поговорить? И обязательным атрибутом реплик наших героев кино станет всячески склоняемая крутыми американскими суперменами "задница".
— Шишик, хочешь со мной поговорить об этом?
"Помпошка" отвалила нижнюю челюсть в подобии чудовищного зевка. Лехин в воображении повторил впечатляющее движение Шишика и сопроводил его металлическим лязгом. Воображаемым.
— По-моему, ты ругаешься. Не возражаю. Только, пожалуйста, не употребляй в ругательствах слово "задница".
Шишик снова зевнул — что, мол, пристал? Откуда-то снизу у него вылезла худенькая, в тощей шерсти лапка и поскребла под нижней челюстью. Лехин вспомнил Савву: "Для нас Шишики все равно, что для людей кошки". Вспомнив же про Савву, Лехин недовольно скривился и со вздохом принялся рассматривать то, что показывал фонарик. Отвлекаться от созерцания трупа на поведение Шишика он был бы рад сколько угодно, но — увы! — времени катастрофически не хватало. Еще пара часов — и утро.
Труп и правда выглядел лежалым. Сколько — Лехин, естественно, определить не мог и мельком решил, зловеще хохотнув про себя: "Если дело так дальше пойдет, придется обзавестись учебником патологоанатомии — тьфу, не выговоришь!"
Дотрагиваться до мягкой на вид, в темных пятнах гнили на костях Лехин отказался наотрез. Так что выяснить, подобно опытному сыщику, отчего человек умер, тоже не смог. Одежда мертвеца находилась в порядке, если не считать, что Лехин заметил все-таки: судя по чуть сползшим спортивным штанам, человека, кажется, тащили волоком по асфальту.
Лехин чуть сдвинул голову мертвеца набок. На затылке — рваная рана. Страдальчески кривясь от жалости и отвращения, Лехин попробовал сыграть в Шерлока Холмса: "Так, содранная кожа; мелкие камешки, вообще мусор… Его, наверное, тащили сюда, держа за плечо. О, какой я умный… Жаль, по лицу понять уже ничего нельзя… И жаль беднягу. Такая смерть…"
От жирного смрада гниющей плоти Лехин сморщился и чихнул. И после этого сразу произошли две вещи. Он машинально взглянул на Шишика — Шишик вытаращился на него. "Помпошка" однажды уже таращилась, подсказывая, что пора менять уровень зрения. Поэтому Лехин два бешено выпученных желтка воспринял как приказ смотреть хорошенько. И посмотрел. И увидел — Пустоту. Махом провалился в нее, точно выпрыгнул из окна в ночь, С перепугу дернулся назад — и оцепенел: в спину будто два рога уперлись, мягкие, но ощутимые.
Подсохшие глаза болезненно заныли, и Лехин очень трудно понял, что продолжает смотреть в Пустоту. В то время как не мешало бы оглянуться.
Боясь сморгнуть нужный уровень зрения, Лехин медленно развернулся. Он не боялся спугнуть того, кто дырявил спину тяжелым и явно враждебным взглядом. Он боялся, что тяжесть чужого взгляда почувствовал лишь потому, что настроился на другое видение, а оно непривычно и требует сосредоточенности. Боялся уязвимости… В общем, фиг его знает, как надо смотреть, чтобы не бояться потенциального врага!
Шла к нему странная, почти прозрачная зверюга. И не шла, а плыла, как плывет громадная акула — величественно рассекая воздух, который вдруг сгустился до плотности воды. Эдакая тяжелая махина — зверюга-то: длинное тело с будто налакированным гребнем на хребте; хвост — плоской пилой; морда острая — верхняя губа то и дело вздергивается, угрожая клычищами, напоминающими частокол из фильмов о Древней Руси.
Лехин поймал себя на мысли, что старается уподобить зверюгу чему-то знакомому. Частично, то бишь по частям, — получалось, а целиком зверюга наверняка была чужаком на Земле. Одна ее прозрачность чего стоила! И это еще при другом зрении, А если взглянуть на нее как обычно? Ничегошеньки бы Лехин не увидел!
Так он рассуждал, приходя потихоньку в себя, а зверюга, не сбавляя скорости, плыла к нему. И Лехин велел себе соображать: чем больше на нее пялишься, тем вероятнее собственное превращение, ну, предположим… в ее ужин!
За два метра до зверюги Лехин нащупал на поясе ножны с мечом. Еще шаг — и зверюга остановилась. Оригинально остановилась; сделала шаг — и подшагала к опорной лапе остальными тремя… Водянисто-прозрачные глаза сузились.
И тут Лехин сделал открытие: зверюга не подозревала, что ее видят! Она идет с бандитскими намерениями на обыкновенного, беспомощного человека!
— Ах, ты, гада поганая! — вырвалось у Лехина соседкино присловье.
Словами этими он будто выстрелил: ранее величаво-тяжелая, зверюга внезапно пулей ринулась вперед. В тот миг, когда громадное тело начало взвиваться в воздух, Лехин упал с корточек в сторону на колени. Левая рука на секунду уперлась в стену. Толчок. Человек вскочил на ноги. Стена подсобки охнула от впечатанного в нее чудовищного тела… Унизительное, уязвимое положение на корточках стремительно сменилось уверенной стойкой на ногах, меч острием вперед. Правда, определенное смущение Лехин все равно чувствовал: уж больно эта стойка напоминала позу фехтовальщика, а ведь в руках не шпага, не рапира! Как-то по-другому бы встать, но…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});