— Вот вам, — сказал он, — плащ францисканского монаха. Вам придется итти в город в этом костюме.
— Но этим самым я превращаюсь в шпиона, — сказал я, — о, нет, я пойду в своей форме!
— Это невозможно. В мундире вы не можете итти по улицам Сарагоссы. Помните, что испанцы в плен никого не берут. Как бы вы ни оделись, вам грозит одна и та же участь.
Генерал Розу был прав. Недолго я пробыл в Испании, но, несмотря на это, уже знал, что французу, взятому в плен испанцами, грозит участь, несравненно худшая, чем смерть. Испанцы предавали французов страшным пыткам и увечили их немилосердно.
— Я готов, — сказал я, закутавшись в монашескую рясу.
— А оружие у вас есть?
— Сабля при мне.
— Это не годится. Враги могут услыхать звяканье сабли. Возьмите вот этот нож, а саблю оставьте здесь. Скажите Гюберу, что на рассвете, в четыре часа, все будет готово к штурму. У дверей ждет сержант, он вас проводит и укажет, как пробраться в город. Доброй ночи, капитан! Желаю вам успеха!
Я молча последовал за проводником. Скрываясь в тени громадных стен монастыря, мы медленно и осторожно пробирались через развалины. Наконец, мы добрались до большого каштанового дерева. Сержант остановился.
— Влезть на это дерево нетрудно, — сказал он. — Когда вы доберетесь до вершины, то увидите, что для вас нет никаких препятствий шагнуть на крышу этого вот дома. А затем я больше ничем не могу вам помочь.
Сняв с себя тяжелую рясу и обмотав ее вокруг пояса, я полез на каштановое дерево. В лунном свете резко выделялась черная крыша, бывшая целью моего путешествия. Осторожно перебираясь с ветки на ветку, я добрался, наконец, до вершины. Мне оставалось шагнуть еще раз, чтобы очутиться на монастырской стене, но в эту минуту до меня донесся шум шагов; я прижался в тени. Прямо ко мне по крыше шел человек.
Он крался вперед, согнувшись, вытянув шею и держа ружье наготове. Не дойдя до меня нескольких шагов, он глянул вниз, стал на колени, прицелился и выстрелил. Я был так удивлен этим внезапным выстрелом, что чуть не упал с дерева. Затем до меня снизу донесся тихий стон; испанец оперся о парапет и громко захохотал.
Тогда я понял, что случилось. Он выстрелил в бедного сержанта, оставшегося посмотреть, как я вылезу на стену.
Вы, пожалуй, назовете испанца хорошим стрелком, но надо вам сказать, что испанцы употребляли так называемые «требукосы», т.-е. мушкеты, в которые они совали всякую дрянь: мелкие камни, осколки металла и тому подобное. При таких условиях попасть в неприятеля так же легко, как в спящего на дереве фазана.
Снизу снова послышался тихий стон, показывавший, что сержант еще жив. Испанец оглянулся кругом. Везде Царила тишина и спокойствие. Не знаю, чего ему хотелось? Желал ли он прикончить подстреленного врага или же только пошарить в карманах? Как бы то ни было, он положил на крышу ружье, наклонился вперед и прыгнул на дерево. И в этот миг я всадил ему в тело нож. Он полетел вниз и глухо шлепнулся о землю. Внизу я услышал возню, но борьба продолжалась недолго и завершилась двумя крепкими ругательствами на французском языке: сержанту не пришлось долго ждать, чтобы отомстить за себя.
Несколько минут я не осмеливался двигаться; мне казалось, что шум под деревом должен привлечь внимание испанцев. Однако, все было тихо. Часы в городе пробили полночь. Я пополз по ветке и очутился на стене. Затем я оглянулся и стал искать способа спуститься со стены в город.
В это время я услышал чей-то окрик:
— Мануэлло, Мануэлло!
Укрывшись в тени, я при лунном свете увидел, как опускная дверь на крыше отворилась и из нее выглянула бородатая голова.
Не получая ответа на свои оклики, человек вылез на крышу, а за ним вылезло еще три человека, вооруженные с ног до головы. Не видя своего товарища, они отправились искать его.
Я не стал мешкать, бросился к опускной двери и спустился вниз по ступеням. Очутился я в пустом доме, а потом вышел на узкую улицу, которая вела на более широкую, всю усеянную кострами. Вокруг костров грелись и спали крестьяне. Их было очень много. Запах в городе был ужасный. Я не понимал, как можно жить в такой атмосфере. Осада длилась уже целые месяцы и за это время улиц не чистили и мертвых не хоронили. От костра к костру ходили люди, среди которых я заметил нескольких монахов. Я набрался храбрости и вышел на середину улицы.
Какой-то сидевший у костра человек встал и, подойдя ко мне, взял меня за рукав; при этом он указал на женщину, которая лежала неподвижно на улице. Он давал мне понять, что она умирает и что я должен ее напутствовать; я выручил себя из затруднительного положения, прибегнув к латыни, которой у меня был, впрочем, очень ограниченный запас.
— Mens sana in corpore sano! (В здоровом теле здоровый дух) — сказал я глухим басом. — Nihil humani a me alienum puto! (Ничто человеческое не считаю себе чуждым). In vino veritas! (Истина в вине).
И, подняв руку, я указал вперед. Человек оставил меня в покое и молчаливо пошел назад, а я еще раз сделал торжественное движение рукой и поспешно удрал.
Миновав собор, я