Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подлетев к птичнику, он всполошил кур, гусей, выгоняя их во двор и кроша шашкой, ворвался в конюшню, потом выбежал в сад, на пасеку, опрокинул несколько ульев-колодок и метнулся на крыльцо дома, но там было все заперто наглухо.
— Поховались? Притаились, змеи? Отчиняй! Поруба-ю! — сотрясал он воздух безумными криками, бегая вокруг дома и не зная, как попасть в него.
А потом стал рубить шашкой все, что попадалось под руку. Рубил ставни, так что в доме звенели стекла, рубил крыльцо, двери, ворвался в землянку, перевернул в ней все вверх дном и снова выбежал на середину двора.
По двору метались коровы, телята, два вороных рысака, свиньи; летали, испуганно хлопая крыльями, гуси, индюшки, куры, — и все кричало, ревело, визжало, точно ураган налетел на двор Загорулькиных.
Стоявшие возле ворот соседи не решались войти во двор. Наконец прибежал атаман Калина.
— Чего вы стоите, олухи! — крикнул он и бросился к Егору, подняв руку и угрожая — Егор! Дубов! В Сибирь загоню! Опомнись, что делаешь?
Дубов, как вырвавшийся из-под ножа бык, стоял посреди двора и безумно вращал глазами.
— Зарубаю! Не подходи, атаман! — хрипло сказал он, и атамана как ветром отнесло к воротам.
Прошло несколько минут. Все напряженно ждали, что будет дальше. Вдруг Егор обессиленно швырнул окровавленную шашку к воротам и тихо сказал:
— Возьмите ее, проклятую… А то себя зарубаю… — И пошел, пошатываясь, среди расступившихся перед ним хуторян.
…Над околицей поднялась луна. У палисадника все еще толпились люди, слышались возбужденные голоса.
Из хаты Дубовых доносились глухие рыдания.
3
Яшка с Аленой хозяйствовали на току. Работы только что кончились, и батраки, рассевшись на земле двумя партиями, ужинали. Когда огромная глиняная чашка опустела, курносый парень крикнул Алене:
— Хозяйка, подлей половничек!
Алена опять наполнила чашку супом и отошла к будке.
— Эх, вот бы в женки! Картина девка, — сожалеюще проговорил парень.
— Картина… Она только и ждет жениха такого… беспортошного, — послышался насмешливый голос.
— А хозяйские дочки, что же, никогда не любятся с нашим братом?
— Подкатись, попробуй, да у Нефадея благословения попроси. Он тя уважит… плетью, — раздался тот же голос, и все засмеялись.
Яшка сидел на корточках возле лобогрейки, вытирал ее и смазывал. Услышав разговор, он насторожился. Обычно после тяжелой дневной работы батраки вечеряли молча, им было не до шуток. Обернувшись, он долго смотрел, как возле фонарей мелькали десятки рук с ложками, и прислушивался. Возле дальнего кружка поденщиков о чем-то рассуждал Ермолаич. «Гм… стоит на харчах у Дороховых, а сюда зачем в эту пору его занесло?» — подумал Яшка и, приподнявшись, стал вытирать паклей руки.
Через несколько минут, поев пшенной каши, батраки запили ее квасом. Говор стих, и все окружили Ермолайча.
Яшка подошел к батракам, весело спросил, все еще вытирая руки:
— Ну, как повечеряли, люди добрые?
— Ничего, спаси Христос, — отозвался невысокого роста человек в лаптях и переглянулся с товарищами.
Курносый паренек, тот самый, что говорил об Алене, вышел вперед, снял было соломенную шляпу, но, посмотрев на дыру, где должен быть верх шляпы, опять надел ее на голову.
— Вот какое дело, Яков Нефедыч, — сказал он смелым голосом. — Прибавки ребята требуют. Маленько обмишулились мы: договорились с тобой по семь гривен от десятины, а выходит — лучшие косари наши от солнца до солнца боле десятины сработать не могут. Так что давай прибавку, не то не будем косить.
Яшка достал из кармана кисет и стал делать козью ножку: при рабочих он не курил папирос. Он спокойно улыбался, и было видно, что требование батраков-поденщиков не произвело на него впечатления. Не спеша свернув цыгарку, он подошел к Ермолаичу прикурить.
— И вы, Ермолаич, недовольны? — спросил он, исподлобья глянув в запавшие глаза Ермолаича.
— А мы — куда мир. Как говорится: куда одна овца, туда и все стадо.
В это время на ток прикатил Нефед Мироныч. Завидев толпу и огоньки цыгарок, он еще издали сердито крикнул:
— Это что за гульбище! Какой там курит?
Рабочие торопливо побросали цыгарки, затоптали ногами, некоторые гасили слюной, жалея табак.
Отдав лошадей работнику Семке, Нефед Мироныч подошел к толпе развалистой походкой и, увидев Яшку, спросил:
— Не вечеряли, чи как? Чего народ не расходится?
— Рабочие требуют прибавки. Жалуются, что им теперь приходится за день семьдесят копеек, а не целковый, как раньше.
У Нефеда Мироныча все заклокотало в груди. Он шагнул к работникам, поднял голову.
— Какой это жалуется тут? А на брюхо, что распустилось, не жалуетесь? — с издевкой заговорил он и, заметив парня в дырявой шляпе, набросился на него: — Это тебе мало приходится?
Паренек скосил глаза на его плетку и обернулся к Ермолаичу. Ермолаич подал знак, чтоб говорил, но парень замялся и молчал. Тогда Ермолаич сам выступил вперед и сказал:
— Обманулись мы трошки, Мироныч. Думали, больше заработаем, да вышло на дышло, а про дроги и не спрашивай.
Нефед Мироныч язвительно забегал глазами по толпе.
— Так, одному дроги надо. Кому еще чего надо? Может, плетки кому схотелось, а? — спросил он с ехидцей.
Яшка взял его за плечо, сдержанно сказал:
— Постойте, батя. Тут не пожар, драки нету, и кричать оно без делов. Люди хотят потолковать, значит надо по-хорошему.
— Какое толкование могет быть с бунтарями? Я велю сейчас же всем разойтись! Вот и толки все.
Подошел Семка и остановился в нерешительности, раздумывая: присоединиться или подождать? Нефед Мироныч, заметив его, ожесточился:
— И ты? И тебе мало, паршивец? Убирайся отсюда!
— А он — не человек? И он работник, и ему мало, — ответил парень в дырявой шляпе.
Нефед Мироныч взревел и заработал плетью.
— Тебе мало? Получай более! — приговаривал он.
— Батя! Уходите отсюда! Уходите, вам говорят! — крикнул Яшка и схватил Нефеда Мироныча, но тот вырвался и, жиганув плеткой Ермолаича, бросился на толпу, расточая удары направо и налево.
— Батя! — кинулся было за отцом Яшка, но было поздно Рабочие, подняв кулаки, толпой хлынули на Нефеда Мироныча, окружили его и свалили на землю.
— С тобой по-христиански, а ты плетью?
— Бей их!
— Громи извергов!
— Вали будку!
Несколько человек направились к будке, но Яшка перегородил им дорогу.
— Не тронь! — грозно повысил он голос.
Его схватили, но он крутнулся так, что рабочие повалились от него, как снопы, и, расставив ноги, негодующе сверкая глазами, проговорил сквозь зубы:
— Кто меня тронет, убью одним ударом… Вы меня слушали? Я вам отказал?
Рабочие нерешительно отступили, переглянулись между собой и не знали, что делать.
А поодаль вязали Нефеда Мироныча, били кулаками, пинали ногами, вымещая накипевшую обиду.
Из толпы показался Ермолаич, подбежал к Яшке и сказал, запыхавшись и утирая бородку:
— Тебя не тронем. С тобой начали — с тобой и кончим.
Яшка стоял, как столб, — прямой, могучий, и к нему страшно было подходить. «Бунт. Отца могут убить», — подумал он и сказал Ермолаичу:
— Отпустите отца, не то говорить не буду, — и сел на ступеньки будки.
В нескольких шагах от будки стонал связанный Нефед Мироныч. Яшка подозвал работника Семку и велел развязать руки отцу.
Семка подошел к Нефеду Миронычу, но тот начал ругаться:
— И ты бил меня? Ну, погоди, разбойник!
— Тогда не буду развязывать, — вызывающе ответил Семка.
— Ну, ну, развяжи, Сема! Ты не серчай… Ох! Ну, ладно, попомните вы меня, лапотники окаянные… Ох! — стонал и ругался Нефед Мироныч.
Подошла Алена, стала помогать Семке.
— Ох, дочка, все отшибли, дьяволы! Господи, да за что же это, а? — начал слезливо жаловаться Нефед Мироныч.
— Вы не умеете с народом обходиться, батя, — ответила Алена. — Вам ток палили? И теперь чуть не дошло до этого. Эх, батя! Смотрите, Яшка вон разговаривает, и все его слушают, а вы…
— Ну, и черт с ними!..
Когда Семка отошел в сторону, Нефед Мироныч зашептал дочери:
— Подранил я сынишку Дубова. Нечаянно, в саду из ружья. Передай Яшке. Может, и матери нашей уже нету в живых.
Алена испуганно отступила от него, с отвращением посмотрела на его грязную бороду, на измазанное кровью лицо.
— Зверь вы! — невольно вырвалось у нее.
Отозвав брата, Алена передала ему о случившемся, и Яшка сказал:
— Егор такой, он чуть что — и за шашку… Садись на коня и мотай к Василь Семенычу. Мне тут надо уладить.
— Что вы с людьми делаете, Яков? На что это похоже?
- Лазоревая степь (рассказы) - Михаил Шолохов - Советская классическая проза
- Мариупольская комедия - Владимир Кораблинов - Советская классическая проза
- Горячий снег - Юрий Васильевич Бондарев - Советская классическая проза
- Собрание сочинений. Том 7. Перед восходом солнца - Михаил Михайлович Зощенко - Советская классическая проза
- Резидент - Аскольд Шейкин - Советская классическая проза