Читать интересную книгу Собрание сочинений в двух томах. Том II - Валентин Николаев

А грибы – они как не от мира сего. Они словно перепутали времена года: все начинают расти весной, а они осенью.

2

Осенью люди умирают, а грибы родятся. Грибы – особый лесной «народ». В них какая-то мудрость и тайна. Они будто тихо играют с нами: от одних людей прячутся, другим «выходят» навстречу. Бывают грибы независимые, иные кокетничают, третьи улыбаются… Если гриб и растение, то самое одушевлённое. Главное в их характере – удивлять и радовать человека. Грибов «злых» очень мало, а может, и совсем нет. Когда, лёгкая багряная листва тихо опускается на землю, грибы разом выходят ей навстречу. У них начинается какой-то грибной карнавал, праздник, парад. И в это время чувствуешь, что в лесу кто-то невидимо прячется от тебя. Бывает, сидишь на просеке, упадёт на плечо лист – будто коснулся кто, боясь напугать. Лес дремлет, а когда забудется – налетит ветерок, и кажется, на облетающих листьях катаются невидимые души грибов.

3

Встретишь в лесу стайку взрослых белых грибов и обязательно поглядишь, как они растут, как прячутся от людей, где выбрали себе место. И уж точно знаешь, что никого из людей они ещё «не видели», ты первый: иначе срезали бы. Вот это-то чувство первого знакомства мы и ценим больше всего. И слова этим грибам говорим самые добрые, неясные, и чтоб никто не слышал, – по секрету. Почти как в первой любви.

4

В детстве я любил спать в лодке. Особенно в волны: не дует, качает, убаюкивает. Лодка дёргает «мордой» как конь на привязи. Бывало, раскачает она притычь, выдернет её – и понесло по воле волн. Проснёшься уже на середине озера: до любого берега далеко. «Да неси ты, куда хошь!..» – мелькнёт озорная мысль и бухнешься опять на волглую осоку в нос лодки: так не хочется грести спросонья попусту.

Однажды прибило меня у дубовых грив. Я огляделся, зевая, замотал лодочную цепь за ближайший дуб и, накинув фуфайку, нырнул низом под шумную дубраву. Как тихо тут было и ново! Я шёл по сухой лиственной гриве, сгонял всё ещё не вылинявших тетеревов, ел кислую костянику и таких крепких пузатых грибов-дубовиков набрал, что не знал как их нести. Подумав, снял с себя штаны, вывернул их, перевязал штанины талийками и стал загружаться. Кинул ношу через плечо наперевес, и – к лодке. На берегу шумело и дуло уже по-другому, что-то с погодой творилось.

Выйдя к воде, я понял: ветер заметно стих, сменился и всё больше поворачивал в обратную сторону. Пока я отливал воду из лодки, он и вовсе потянул к деревне. Приспособив на корме куст ольхи (вместо паруса), я опять кинулся в нос, подобрал голые ноги под фуфайку и опять уснул. Весь день хотел спать: наверное, после ночной пастьбы лошадей или охоты. Уже в темноте меня опять прибило к родному берегу и снова почти под самым домом.

Я причалился и, будто нигде не бывав, спокойно пошёл в гору, к дому.

– Где ты был?

– Да вот за грибами плавал…

– О, какие… Молоде-ец!..

Шмыгнув носом, я скорее кинулся на печь в тепло и искать горячие штаны к ужину.

Таких «хождений» за грибами было в моей жизни не много. А самое удачное только одно – вот это. Сейчас удивляет, как много у нас было связано с водой: грибы, ягоды, охота и даже сенокос.

5

Осень видится мне самым спокойным и растянутым временем года: начинается она ещё в августе, при цветах, и кончается в ноябре при замерзших озёрах. С первого жёлтого листа на дереве и до последнего – всё осень. Здоровому человеку можно так много сделать за осень, так подготовиться и укрепиться во всём, что не заметишь, как пролетит и зима. Всё зависит от здоровья. У больного же человека как бы всего два времени года: зима да лето. А у охотников и осень делится на несколько сезонов: время начала жатвы, первых утиных выводков и первых грибов; листопад и главный отлёт птиц. Отлет птиц тоже делится на несколько частей от августовского до ноябрьского. Есть в осени период затяжных дождей, период осеннего гона у некоторых зверей, период линьки, короткое время охоты по чернотропу и на «узерку», период охот и рыбной ловли по перволедью. И наконец, первая пороша. И любое время – как праздник.

6

Со сменой общественного строя Россия утеряла не только духовные ценности, а и культуру, в том числе и охотничью. Нынешнее браконьерство – одно из последствий этой утери. Хотя настоящий охотник глубину проникновения в мир природы и по сей день ставит выше добычи. Добыча – дело случайное и со временем не доставляет ни особой радости, ни сильного огорчения. Молодой охотник стремится как можно больше стрелять, опытный – как можно меньше. Ему даже неприятна эта оглушительная пальба. Стреляет он как бы нехотя, по необходимости и старается так, чтобы результат был «громче» выстрела. Часто бывая на Волге и в лесу, я не раз замечал и могу сказать с полной уверенностью: истинного рыбака и охотника можно определить по неподдельной скромности, даже застенчивости. Вы и в лесу-то его почти никогда не увидите: пройдёте в двух шагах и не заметите. Новый человек в лесу видит и слышит только берёзы да ёлки, а охотник всегда то, что – за берёзами и ёлками. Поэтому человека случайного в лесу он услышит и увидит первым и постарается не напугать его и не помешать ему. Но для себя определит: кто, куда и зачем идёт и долго ли там пробудет.

И в полях наших что-то безвозвратно развеялось. Оттрубил охотничий рог, отгамили гончие и борзые. И вместе с ними смолкла одна из самых радостно-пронзительных мелодий в русской литературе – охотничья.

Сегодня мы мучительно ищем связующие нити с прошлым, со свободным человеком прошлого. Где те благородные бодрые старики, что с утра гуляли по Москве, шли на Тверскую, в Столешников переулок, на Кузнецкий мост… Встречали друзей, выпивали из серебряных с гравировкой стопочек под севрюгу и грибки и вели речь об охоте, литературе, театрах, загранице… И никому не приходило на ум спросить, кто из них какую пенсию получает, где её заработал и можно ли выпивать с утра. И для них этот вопрос не стоял. Они были свободные люди в ещё свободной Москве. Я люблю бывать на Кузнецком мосту: там лежат ещё те камни на мостовой, по которым ходили те старички, которым все леса и плёсы Поволжья были как свои, родные охотничьи угодья.

7

С отмиранием старых охот, способов рыбной ловли отпала большая поэтическая часть нашей жизни. Идёт какое-то оголение и земли и человека, со всего снимается последний покров, последняя тайна. «А дальше что?» – хочется спросить. И нет ответа.

Может, и не зря говорили старики, что придёт время, когда люди будут уходить из городов в леса и горы, чтобы начать жить сызнова. Видимо, это есть отступление от роковой черты назад, дабы снова обрести цель и движение. Но тут уже видится что-то искусственное.

8

Бежит по камням холодная вода. Таких мест в наших волжских морях почти уже не осталось. И только там, где коренное русло подходит к самому берегу, ещё живёт вода, роет яр, промывает камни. Удил как-то среди лета в таком месте, и попалась мне усатая рыбешка, неведомая. Долго я на неё глядел и гадал, пока не вспомнил – пескарь! И не мудрено забыть: лет сорок я этой рыбёшки не видел, думал, что её уж и в живых нет. А вот жива. И так я обрадовался, что как старик «золотую рыбку» отпустил его опять в море. А было это в 1993 году у слияния трёх рек: Волги, Унжи и Нёмды. Вот какие радости теперь нас ожидают.

9

Когда подплывешь к шлюзам Городецкой плотины, около часа теплоход идёт от Нижнего старым руслом Волги – меж старых берегов. Есть тут дубравы по лугам, есть песчаные отмели с чайками, есть глины и камешник, есть течение… Всё, как прежде. И смотришь на всё с умилением, будто попал в музей старой Волги. Таких участков на Волге остались считанные вёрсты, и надо их беречь всем миром.

10

Всю жизнь смотрю вверх Унжи как в гору, а к низу, на юг – под гору. И только недавно осенило: да ведь так оно и на самом деле. Ведь не зря же сказано: вверх по реке и вниз будто по лестнице. Наверное, прадеды наши и понимали это буквально, как бы осязательно, что вода бежит с верху, с горы.

11

Осеннее пространство над водой (рекой, озером, морем) это особая стихия. Тихими непроглядными ночами его можно слушать как музыку. Спит лес, спит вода, но небо живёт: там, воздушным коридором, неостановимо гребут и гребут усталыми крыльями к югу птицы. То с ровным шумом, то со свистом, то с дребезжанием перьев они несутся стая за стаей в одну сторону.

Бывает, ночуешь где-нибудь на речном острове, спишь как зверь в стогу и сквозь сон ловишь шероховатый посвист утиных крыльев. Наслушается чуткое охотничье ухо этого перелётного шелесту, и успокоится душа всю долгую зиму. А иначе, вроде, и не перезимовать.

12

В Журавлёве на Унже поздней осенью уводят от берега пристань, ожесточается ветер, и начинает бить прибой, перекатывать, истязать у берега брёвна. Идут дожди, летят и садятся на то место, где была пристань, последние чёрные утки. Потом хватят морозы, скуют поля, грязи, озерины и прибрежные воды самой реки-моря. И тогда с озимых полей, крадучись по оврагу, выходит к морю заяц-русак. Я примечаю его каждую осень – каждое предзимье он проверяет пристанской берег и первый лёд. Чего ему тут надо, я так и не знаю. Загадка.