Читать интересную книгу Неоконченный пасьянс - Алексей Ракитин

Вообще, посещение похорон жертвы убийства традиционно признавалось весьма важным элементом сыскной работы. Хотя траурная церемония была чрезвычайно тягостная для всех её участников — и полицейских в том числе — она, как правило, давала обильную пищу для размышлений, поскольку сводила воедино людей весьма близких жертве преступления. Сыщик мог сразу увидеть и познакомиться с большим количеством лиц, представляющих для него интерес, а кроме того, понаблюдать за их взаимоотношениями. Кроме того, полицейская практика свидетельствовала, что весьма часто убийца приходил на похороны своей жертвы, либо являлся сразу после похорон. Это наблюдение особенно часто срабатывало в тех случаях, когда убийцу и жертву связывало знакомство, пусть даже и неблизкое.

Весьма тонким моментом было само погребение, поскольку убийца мог присоединиться к процессии уже после выноса гроба из храма. Гаевский самым внимательным образом осматривал посторонних людей, сновавших по кладбищу, пытаясь определить, не проявит ли кто-либо из них интерес к похоронам Александры Васильевны. Но ничего подозрительного он не заметил. Полицейские в форме, соответствующим образом проинструктированные Владиславом, двигались справа и слева от процессии на всём пути её движения от церкви к могиле, но и они не сообщили о попытках посторонних лиц пристроиться к вытянувшейся колонне.

Пожалуй, кульминационным моментом всей траурной церемонии явилось прощание с убитой. Гаевский наблюдал эту сцену, не отрывая глаз. Практически у всех европейских народов — от англосаксов до вотяков — в той или иной степени сохранялись предания о разного рода мистических знаках, посредством которых жертва может указать на убийцу в момент прощания. Считалось, например, что у преступника в момент прикосновения к трупу убитого им человека открывается носовое кровотечение. В средневековой юридической практике многих стран Европы даже было такое понятие, как "представление подозреваемого трупу" и результаты такого «представления» принимались судами как достоверные улики. Гаевский не верил в такого рода предания, почитая их мрачными мифами; весь его опыт свидетельствовал о том, что труп никак не может «указать» на убийцу. Однако силу суеверий не следовало преуменьшать: убийца вполне мог знать о подобных народных преданиях и данное обстоятельство, безусловно, могло усилить его вполне объяснимый трепет. Поэтому в момент прощания он мог себя как-то выдать: упасть, скажем, в обморок, либо вообще отказаться подойди к гробу.

Однако ничего такого не случилось. Все присутствовавшие вели себя подобающим образом, и похороны Александры Васильевны Мелешевич прошли безо всяких эксцессов.

На некотором удалении от могилы была оставлена до вечера пара полицейских, которой было вменено в обязанность наблюдать за захоронением издалека. Стражи порядка должны были установить личность любого лица, которое проявит интерес к могиле Мелешевич, например, задержится перед нею или положит цветы. Но шестое чувство почему-то подсказывало Гаевскому бесполезность этой затеи. По большому счёту ничто не мешало убийце явиться на могилу своей жертвы в любой другой день.

В воротах Смоленского кладбища Владислав остановил племянника убитой для разговора.

— Меня зовут Владислав Гаевский, — представился сыщик. — Я агент Сыскной полиции. Знаете, зачем вы нам понадобились?

— Н-нет, — в замешательстве ответил Федор. — Даже не догадываюсь.

— Расскажите мне, пожалуйста, когда и при каких обстоятельствах вы виделись с Александрой Васильевной Мелешевич в последний раз, — попросил Гаевский.

— Она всегда просила называть себя Барклай. Страшно не любила фамилию Мелешевич, — задумчиво пробормотал Деревягин, словно не расслышавший обращённый к нему вопрос. — А виделся я с нею… н-ну… с месяц назад.

— Это всё, что вы можете сказать в ответ на мой вопрос?

Племянник молчал, и Гаевский, выдержав паузу, продолжил:

— Ну, хорошо, давайте я вам помогу. У вас с нею вышла ссора.

— А кто вам рассказал? — напрягся Фёдор.

— Неважно, кто рассказал. Важно как вы это расскажете.

Сыщик увидел, как лоб студента внезапно вспотел, и на верхней губе, там, где только-только начали пробиваться усы, появились крошечные бисеринки пота. "Кажется, в самую точку попал", — подумал Гаевский.

— Ну, ссора — это слишком громко сказано. Я просто высказал ей накипевшее…

— Продолжайте, молодой человек, не делайте таких пауз. Они ничуть не придают вашей речи убедительности. Просто рассказывайте, как было! — требовательно заявил сыскной агент.

— Видите ли, Александра Васильевна не сдержала данного слова, поступила просто подло и даже вероломно. И всё это привело к трагической гибели одного человека.

— Этим человеком была ваша матушка?

— Да, — Федор опустил глаза, руки его задрожали и он сунул их в карманы пальто.

— Федор Савельевич, расскажите всё по порядку, а то говорите какими-то обрывками.

— Ну, если по порядку… Видите ли, моя матушка была младшим ребенком в семье. Кроме своих пятерых детей её родители воспитывали ещё приёмную дочь — осиротевшую племянницу, ею-то и была Александра Васильевна. В семье был культ Николаши, как раз этого моего дядюшки, который сделался в дальнейшем великим географом. Но тогда он не был никаким великим, а был просто мальчика-шалопай. Знаете, я всегда удивлялся маминым рассказам: как это — родители больше всего любят именно то чадо, которое доставляет им больше всего хлопот! Спокойных и тихих детей как бы и не замечают, они растут сами по себе, без особенного родительского внимания. Отчего это так случается? В общем, в их семье всё так и было: Николаша куролесил, его исключили сначала из гимназии, потом он поступил в Университет, его и оттуда выперли, причём даже без права быть вольнослушателем.

— Надо же, я этого не знал, — Гаевский покачал головой. — Что же, он так плохо учился?

— Нет, просто в нём был какой-то дух противоречия, такая авантюрная жилка, что если происходили какие-либо студенческие волнения, он непременно в них участвовал, и непременно на первых ролях. Собственно, за это и поплатился. Так вот, после отчисления из университета Николай всеми правдами и неправдами вырвался из России — а разрешение на выезд он долго не мог получить как неблагонадёжный — и отправился за образованием в европейских университетах. Там мыкался по разным городам и слал матери, то есть моей бабушке, жалостливые письма — дескать, совсем денег нет, обнищал, хожу голодный. А здесь, надо сказать, тоже несладко было: отец — мой дедушка — умер, не выслужив пенсии, и бабушка Екатерина Семёновна осталась с детьми на руках. На что они жили — толком не знаю. А только знаю, что для Николаши деньги всегда находились. Остальным детям — что придётся, а Николаше к каждому празднику посылочка. Матушка моя была тогда девочкой, гимназисткой, так рассказывала мне, что в рваных чулках ходила, и одежду после братьев на неё перешивали. Вы можете себе представить, что это такое для девочки из потомственной дворянской семьи, с длинной родословной? Чтоб апельсин на Новый год, или пирожные там — это вообще неслыханно. Ну и, сами понимаете, подрастая, она всё отчётливее убеждалась в том, что жизни ей в этом доме не будет. Мамаша всё чаще говорила, что приданого нет, значит придется ей мамашину старость хранить и в девках век свой доживать. Хороша перспектива для молодой девушки, нечего сказать!

— Ну не может же быть, чтобы всё было так печально, — заметил Гаевский. — Всё-таки дворянские семьи обычно не от жалованья мужа живут.

— На самом деле у бабушки были средства — и ценные бумаги, и драгоценности фамильные, которые по женской линии в семье передавались — но бабушка не желала расставаться ни с тем, ни с другим. Кроме того, было именьице, но доходов от него почти не было, и я этому верю. В семье не было человека способного организовать работу в имении должным образом, а управляющий делать этого не хотел, потому как воровал. Как скупой рыцарь, бабушка тряслась над своими накоплениями. И кто, скажите мне по совести, кто упрекнет мою матушку в том, что она при первой же возможности попыталась вырваться из этих предначертанных ей тисков? Когда ей было семнадцать лет, она встретила моего отца, они друг другу очень понравились. Это был вполне развитой человек, коммерческое училище закончил. Но бабушка как узнала, что он купеческого сословия, так даже не познакомившись с ним, запретила матушке и думать о нём — дескать, он тебе не пара. И благословления своего на свадьбу не дала.

Разговаривая, Гаевский и Деревягин двигались по Шестнадцатой линии вниз, в сторону Большой Невы.

— Ой, простите, вам в какую сторону? — спохватился Фёдор. — А то я в Академию двигаюсь, а вам, может, и не надо в сторону набережной Большой Невы?