— Ясно. — Димитрий побагровел. — Кто старое помянет, тому глаз вон — слыхал такое, Тэн?
— Как выглядят жители Либеры? — поинтересовался Алан у Матиаса.
— Они очень красивы, — признал Матиас. — То есть, они белые, как ты. И волосы у них как у Кассии. Или даже светлее. И они все загорелые.
— Очень загорелые! — снова поддакнул Тэн со смешком.
Алан раздраженно глянул на него, и тот сразу посерьезнел. Веселье Тэна отвлекало от главного — выяснения личности Рыцаря. Он повернулся к Рафу:
— Как выглядел Осаму? Тот, которого ты нашла в Дебрях? Он был похож на вас? Или на Матиаса? Или на жителей Санти? Вы ведь все знаете Санти?
Рафу окинула его взглядом. Тонкие губы тронула легкая усмешка.
— Мой Осаму был необыкновенный… — мягко произнесла она, и Алан сообразил, что она по-своему любила этого мальчика, который позже стал страшным убийцей. Не исключено, что благодаря ее воспитанию. — И он был похож на тебя, юный Пилигрим.
***
Когда Алан проснулся, сквозь бумажные окна гостевого домика в помещение проникал голубоватый вечерний свет. В комнате, где Исиро разместил Пилигримов, напрочь отсутствовала мебель. На матрасах, набитых рисовой соломой, храпели на разные голоса Димитрий и Тэн. Матрас Матиаса был пуст.
Стараясь не шуметь, Алан поднялся и вышел на узкую открытую веранду, опоясывающую весь дом. Возле крыльца выстроились сапоги путешественников. Алан нашел свои и, усевшись на порог, принялся их натягивать.
Вокруг домика, окутанный вечерними сумерками, рос удивительно красивый и аккуратный садик. Неподалеку, сразу за цветником, журчал ручей. По изогнутой тропинке беззвучно перемещался темный силуэт Матиаса; заложив длинные мускулистые руки за спину, он оглядывал декоративные деревца.
— Давно встал? — окликнул его Алан.
— Недавно. — Матиас подошел и присел рядом. — Красиво здесь. И тихо.
Алан усмехнулся.
— Не везде. И не всегда.
— Это верно, — согласился Матиас.
— Выспались на славу!.. Эти двое всё ещё дрыхнут. А где Кассия?
— Она не выходила из своей комнаты.
— Когда все проснутся, надо будет решить, когда уходить в Дебри.
Темнело стремительно. В кустах застрекотал сверчок. После краткой паузы Матиас сказал:
— Полагаю, это очевидно. Утром.
— С каких пор ночевка в Дебрях пугала Пилигримов? — тут же отреагировал Алан.
— С тех самых, как появились Рыцари Дебрей! — горячо зашептал Матиас.
— Рано или поздно нам придется заночевать в Дебрях!
— Но не вблизи от Оазиса, который породил этих чудовищ!
В лицо Алана ударила кровь. Он порадовался, что темно, и не видно его багровой физиономии. Усилием воли сдержался и спокойно сказал:
— Хорошо, Матиас. Подождем, что скажут остальные.
Снова повисла пауза.
Потом Матиас заговорил мягким и прочувственным тоном:
— Я понимаю, Алан, что тебе не терпится отправиться в погоню за Рыцарями. Но поспешность не доведет до добра.
— Он убил Эмиля! — вспыхнул Алан. Всё-таки горячий нрав дал о себе знать. — Твоего друга! Моего друга! Этот человек без лица, этот Осаму, Тварь бы его подрала, без причины, от нечего делать убил моего… — Он запнулся. Слово “отец” чуть не сорвалось с губ.
Матиас помолчал. В саду стало почти совсем темно. В доме кто-то приглушенно заговорил хриплым басом. Парни проснулись.
— Мы даже не знаем, как его убить… — пробормотал Матиас.
— Что-нибудь придумаем.
— Что? Оружие сложнее лука со стрелами в Дебрях не действует! С учеником Рафу нам не справиться, даже если к нам присоединятся люди Кровака!
— Кстати, насчет Кровака. Он должен кочевать где-то в этих местах. Он собирался в Грейстоунхилл… Он должен что-то знать. Он ничего не рассказывал вам с Эмилем о парне из Зэн Секай?
Матиас покачал головой.
— Может, и рассказывал, но мы не запомнили. Он знатный сказочник, этот Стефан Кровак. Понарассказывает небылиц — хоть записывай.
Алан мрачно уставился на сплетенные на коленях пальцы рук. Разбитые о лицо синоби костяшки пальцев покрылись коростой. Тогда он считал, что избивает Рыцаря Дебрей. Боли он не чувствовал. Встреться Рыцарь ему еще раз — а этого не избежать — Алан не пожалеет ни костяшек, ни здоровья, ни жизни, чтобы покарать этого убийцу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Так, сначала следует навестить Либеру — это в двух днях пути, совсем близко. Разузнать там насчет сбежавших пареньков-Пилигримов. Потом, смотря по обстоятельствам, поискать караван Кровака. Это отличная зацепка.
Есть риск, что ребята имеют другие планы. Алан сжал челюсти. В сущности, планы у Пилигримов одни и те же: подзаработать золотишка, прогулять их в Оазисах и идти за горизонт… Тэн явно не будет возражать прогуляться в Либеру: кажется, от этого Оазиса у него остались приятные воспоминания. Димитрий тоже вряд ли заупрямится. Сомнения внушал Матиас, которого, судя по всему, смущает идея мести. Отчасти Алан его понимал: Матиас просто-напросто боится. Много лет он странствует по земле, и никогда им не двигала месть. Он хочет, чтобы всё было по-старому, чтобы всё вернулось на круги своя.
Такая черепашья тактика — спрятать башку в панцирь и притвориться, что ничего не случилось, — Алана выводила из себя. Если игнорировать проблему, она от этого не исчезнет. Нужно выходить к ней навстречу и решать ее. Рыцари уничтожили один Оазис, уничтожат и другой. С этой проблемой необходимо покончить.
Вот только как? Этих синоби голыми руками не возьмешь.
— Смиренно прошу прощения…
Алан и Матиас одновременно подняли головы. Перед ними стояла, засунув руки в широкие рукава черного халата, дзёнин Рафу. Волосы она убрала в высокую шишечку, из которой торчало несколько деревянных спиц. У Алана по загривку пробежал холодок. Он совсем не заметил ее приближения…
— Что случилось? — вырвалось у Алана.
— Мой господин, дзёнин Исиро, повелел нам сторожить ваш сон и удовлетворять ваши желания. Сейцас мои люди принесут вам еда.
— А, хорошо, — сказал Матиас.
Алан ощутил, как он расслабился.
Рафу не спускала глаз с Алана.
— Если мозно, я хочу поговорить с тобой, юный Пилигрим.
— Со мной? — удивился Алан.
— Да.
Он с Матиасом переглянулся. Вряд ли старуха замышляла недоброе. Хотела бы убить, убила бы так, что Алан и не понял бы, как умер.
Алан встал и по привычке отряхнул седалище, хотя доски ступеней были чистыми.
— Я скоро, — сказал он Матиасу.
Вместе с засеменившей по тропинке Рафу Алан двинулся прочь от домика. Отошли они недалеко. Рукотворная полянка в обрамлении душистых цветов и камней разной формы едва освещалась светом звезд и восходящей луны.
Рафу подняла руку, щелкнули сухие пальцы. Тотчас где-то в кронах деревьев вокруг мягко засветились бумажные фонарики. В их свете поляна приобрела сказочный вид.
Похоже было, что на деревьях, словно спелые плоды, висят эти невидимые дети ночи в ожидании приказов со стороны дзёнина.
— Прошу прощения, — заговорила Рафу, — но я слушала. Мой Осаму убил дорогого вам человека без причины?
— Да… То есть нет… Причина была, — забормотал Алан. Голосок в голове подсказывал, что с Рафу надо быть предельно точным. Это важно. — Сначала мы наткнулись на разрушенный Оазис, кто-то взорвал Черную границу и устроил пожар. Твари и огонь уничтожили все население… Единственный выживший сказал, что это сделали Рыцари Дебрей — люди без лица. В Санти один человек хотел нам поведать что-то о Рыцарях Дебрей, но его убил некто в черном, похожий на синоби. Мы сражались с ним, и наш друг погиб.
Когда Алан закончил рассказ, Рафу отвела взгляд. Ее морщинистое лицо стало еще более невыразительным, хотя это трудно представить.
— Он хотел освободить их… — прошептала она. — И они отринули его предложение… Они захотели остаться в своих тюрьмах, как и народ Зэн Секай…
— Что?
— У моего Осаму была мечта, — произнесла Рафу громче. Ее взгляд потеплел. — Он хотел освободить все Оседлые этого мира. Он хотел подарить всем всё. Но людей держит не только Черная граница. Граница у нас здесь, — она постучала по лбу пальцем. — Известно ли тебе, что значит слова “Зэн Секай”? Они значит “Эта земля”. Наш Оазис и есть вся земля для нас.