картин. Если он по складу своему миролюбив, то может ограничиться возвратом своих денег и, скажем, стопроцентным штрафом. Напомню, что в сумме это составило бы без малого полмиллиона долларов. Если же покупатель склонен к жестокости, то, получив тем или иным способом свои деньги обратно, он отправил бы продавца туда, где живописью не интересуются. Причем последний вариант представляется гораздо более вероятным.
Прикинув, что ему грозило в результате успешной продажи злополучных картин, Борис пришел в ужас. При первой возможности попав в Париж, он явился к Портновскому сообщить свое мнение о нем.
Помимо этого мнения, посетитель экспансивно изложил свои взгляды на предков, потомков и других родственников Леонида и доходчиво сформулировал свои пожелания им. У человека с воображением от этих пожеланий встали бы волосы дыбом, однако лысый, как коленка Леонид сохранил философское спокойствие. Когда Борис покидает кабинет, громко ахнув дверью, хозяин офиса поднимает сорвавшуюся со стены акварель в рамке и хладнокровно заключает:
— Я давно знаю Бориса. Он вообще склонен драматизировать ситуацию.
И откидывается в кресле. Я не могу не возразить:
— Интересный) ты человек. «Драматизировать!» Если бы он продал эти работы, ему покупатель в два счета свернул бы шею.
— Ай, оставь! Никто бы ничего не свернул. Любого человека можно открыто обманывать. Необходим точный психологический расчет — для каждого индивида требуется рассчитать критическую массу денег, за которую он готов убить. Если эту черту не переступать, то можно действовать без особого риска. Далеко не каждый захочет из-за денег грех на душу брать или оказаться под следствием. А остальное ерунда. Кто это говорил: "Ну, плюнут в глаза. Иным сколько раз плевали, и ничего?"
— Это говорил Кочкарев у Гоголя. Ты когда-нибудь с этими своими теориями голову потеряешь.
Бортновский только машет рукой:
— Перестань. До сих пор все было в порядке. Меня только однажды били, правда, сильно. Спасла моя комплекция — отделался ушибами.
И Бортновский звонко хлопает себя по тугому животу. А я прихожу к выводу, что сидящий передо мной человек может оказаться бесценным помощником. Где еще найти подобный этому безумный сплав блестящих знаний антикварного бизнеса, притупленного чувства опасности и неодолимой тяги к авантюре? Таких людей, как Леонид, слава богу, один на тысячу. Это же не человек, а просто находка. Если, конечно, его правильно использовать. Постараемся сделать именно так. Для этого нужно, чтобы сейчас зазвонил телефон.
* * *
Бортновский достает бутылку «Мартеля» и два пузатых бокала. Налив коньяк, он сообщает:
— Если хочешь знать, это совсем не авантюризм, а точный расчет. Я вот тебе расскажу одну историю…
Звонок телефона перебивает Бортновского на полуслове. Предложив мне жестом подождать несколько минут и дослушать его рассказ, Леонид отставляет бокал и берет трубку. Вопросов он не задает, только начинает пугающе быстро менять цвет. Из почти детского молочно-розового он стремительно становится ярко-красным, затем заливается густым малиновым и под конец уходит в насыщенно-бордовый, так что я пугаюсь за его здоровье. Предолев спазм в горле, Бортновский делает короткий вздох, еще один, и все краски вообще сбегают с его лица, оставив синюшное послецветие.
Так ничего и не сказав, Бортновский осторожно кладет трубку. В офисе повисает тишина. Осторожное покашливание не привлекает внимание хозяина офиса. Между тем, совсем не реагировать на это буйство красок на его лице нельзя. Бортновский может совершенно безосновательно решить, что я равнодушен к его проблемам.
— Леня, что-нибудь случилось? Я так понимаю, ты залетел на очередной своей авантюре.
— Иди к черту.
— Это ответ не по существу. Можно даже сказать, что ты мне вообще не ответил. Что произошло?
Бортновский шумно вздыхает, но воздерживается от ответа.
— Ну вот видишь, ты уже задышал. Тоже неплохо. Если бы ты еще начал говорить… Так что ты натворил? Позволь, я угадаю. Ты украл пригоршню медяков у торговца печеными каштанами на бульваре, и тебе только что сообщили, что ты заявлен в розыск на всей территории Франции? А может, ты ни в чем не виноват, и у тебя самого украли невероятной ценности золотой масонский значок и теперь требуют выкуп? Только не говори, что у тебя нет для этого денег и, чтобы вернуть эту ценность, придется грабить банк «Креди Лионэ», который у нас в народе называют «Лионский кредит». Тут я тебе не поверю. Во-первых, вооруженный грабеж это не твое, а во-вторых, на твою рожу, прости, на твое лицо, ни один чулок не налезет.
Серо-белое лицо Бортновского снова быстро наливается нездоровой краской, и сн кричит:
— Заткнись ты! Я влетел почти на четыреста тысяч долларов! Что, дашь мне взаймы?
— Нет, не дам. Не сочти меня жадным, но после сегодняшней сиены в этом самом кабинете я тебе кошелька не доверю, а не то что… Кроме того, по ряду причин мне нужно срочно возвращаться в Москву. Пойдем-ка со мной, отметим мой отъезд.
— Пошел ты… Мне только пьянки не хватало!
Но несмотря на тяжелые финансовые потери способности соображать Бортновский не утратил. Когда я многозначительно киваю на дверь, он внимательно смотрит мне в глаза и встает. В приемной я, откашлявшись, обращаюсь к немногочисленным сотрудникам с прощальным словом:
— Всего доброго, друзья мои. Неотложные дела чрезвычайной важности ждут меня в Москве. Не теряю надежды встретить вас однажды на своем жизненом пути. Общение с вами легло теплым светом на дни моего пребывания в столице Франции.
Речь производит должное впечатление: обычно мрачный Андрей неожиданно хихикает, а пышная секретарша впадает в глубокую задумчивость, что в ее исполнении сродни летаргическому сну.
На улице немного оживший Бортновский недовольно брюзжит:
— Что ты еще за цирк устроил перед сотрудниками? У меня без тебя головной боли хватает. Ты что, действительно собрался уезжать?
— Погоди, не все сразу. Сейчас я тебе расскажу.
Я ловлю такси, и минут через десять мы добираемся до небольшого ресторанчика в переулке недалеко от рю Лафайет. Сделав заказ, я говорю:
— Так вот, уезжать я действительно никуда не собираюсь. Но думаю, твоя секретарша доносит твоим партнерам о каждом твоем шаге. Учитывая то, как ты обращаешься со своими подчиненными, она наверняка добавляет от себя и то, чего не было. Так что при ней откровенничать мы не станем. Но давай поговорим о твоих делах. Что у тебя произошло?
Поколебавшись секунду, Бортновский решает, что если и поделится со мной своими бедами, хуже от этого ему уже не будет.
— Мы проводили схему по отмыванию денег в России, и один из партнеров меня кинул. Счета в банке неожиданно заморозили, и он исчез. А теперь хозяева денег требуют от