Мартен шел в первых рядах во главе процессии, зная, что за воротами его ждет смерть. Чувствовал себя бесконечно усталым, старым, сломленным и опустошенным. Проходя в ворота, поднимал взгляд и обнаруживал безбрежную пустоту. Только после этого в той пустоте начинало происходить что-то странное и пугающее. Камни, которыми была вымощена огромная, тянувшаяся до горизонта площадь, распухали как чудовищные волдыри и в конце концов лопались, брызгая кровью. И тогда где-то далеко срывался вихрь, и разлившаяся кровь багровела, и ужасные, непонятные видения из предыдущих горячечных кошмаров повторялись неизвестно в который раз.
Но вдруг наконец в ту минуту, когда все должно было начаться снова, волнующийся туман темноты медленно сменился широко разлившейся серебряной рекой, которая из мрачной пасти выплывала меж лесов, лугов и виноградников, залитых солнечным светом. Мартен каким-то чудесным образом уносился по её поверхности, колышась на ласковой теплой волне, и благое спокойствие успокаивало его измученную душу. Ему было так хорошо, как никогда в жизни. И почти придя в сознание, он вдруг впал в глубокий сон, который заботливо защитил его от погони безумных галлюцинаций.
Когда — снова через много дней — он очнулся от этого сна, то сразу отдал себе отчет, что лежит в своей собственной каюте на «Зефире». Разум его был совершенно ясен, и Мартен с наслаждением ощутил, что его наконец окружает реальный мир с установленным порядком вещей. И ещё он понимал, что очень ослаб и по счастью ему не нужно ни вставать, ни двигаться.
Помнил, что был ранен в поединке, и без труда припомнил, как до него дошло, но события эти казались ему в ту минуту совершенно неважными, за исключением лишь единственной детали, о которой он хотел спросить своего помощника.
Тем временем Ян заметил, что в каюте царит мягкий полумрак от опущенных портьер на окнах, а блуждая взором по стенам и обстановке каюты, заметил в проходе в соседний салон какую-то женскую фигуру, которая однако наверняка не была фигурой Марии Франчески.
« — Леония, — подумал он. — Что она тут делает?»
Это в самом деле была Леония, камеристка Марии. Он услышал её приглушенный голос:
— Сеньорита только что уснула в своей спальне. Она снова просидела возле него всю ночь, хоть последнюю пару недель в этом вовсе нет нужды.
« — Пару недель? Значит это продолжается больше пары недель?» — подумал Мартен.
— Кто там? — спросил он и с огромным удовольствием убедился, что произнести эти несколько слов ему удалось без особого труда.
Портьера в проеме шевельнулась. Стефан Грабинский стоял на пороге с напряженным лицом и взором, устремленным к ложу Мартена. Их взгляды встретились и кормчий «Зефира» тут же понял, что его капитан пришел в себя.
— Ян! — воскликнул он, после чего от радости на минуту лишился дара речи.
В два шага он оказался рядом и, не в силах сдержать слезы, сжал его руки.
— Мы уже теряли надежду, — говорил он срывающимся голосом. — И я, и врачи. Только она…Господи Боже! Заявила, что ты должен выжить и — откуда мне знать — видно вымолила тебя у своей Мадонны.
— В самом деле? — шепнул Мартен и глаза его блеснули. — Как долго это продолжалось?
Грабинский на миг задумался.
— Где-то с полгода, — ответил он. — Сейчас конец ноября.
Мартен был ошеломлен.
— Никогда бы не подумал, — протянул он. — Порядочно я провалялся. А он?
Стефан взглянул на него исподлобья, словно сомневаясь, говорить ли правду.
— Я видел, как он упал, — буркнул Мартен словно сам себе.
— Он получил две пули, — наконец ответил Грабинский. — Одну в шею, вторую в самое сердце.
Мартен прикрыл глаза.
— Nescias, quod scis, si sapiens, — шепнул он, а Стефану, который не понимал значения этих слов, показалось, что Ян засыпает.
Он хотел уже потихоньку удалиться, когда веки Мартена дрогнули и он ощутил легкое пожатие его ладони.
— Подожди. Еще вот что… — шепнул тот.
Стефан склонился над постелью, а Мартен с неожиданной силой заставил его присесть на край.
— Я хотел бы знать, — начал он и на миг умолк, а Стефан невольно задержал дыхание, предчувствуя, что сейчас прозвучит вопрос, на который ему придется ответить.
Как? Не раз он над этим задумывался, но до сих пор ещё не принял окончательного решения, откладывая его на потом. И вот теперь вдруг приперт к стене.
И Стефан мысленно увидел себя в ту летнюю ночь в Бордо, незадолго до рассвета, когда подавленный неудачей своей миссии не знал, что делать дальше. Как ненавидел он тогда эту женщину! Она ему казалась чудовищем, демоном зла и разврата.
А потом в полдень увидел, как она выходит из нанятого экипажа в сопровождении портнихи, несущей следом коробки с новыми платьями.
Ах, она вернулась от портнихи! Поехала к той прямо с банкета у губернатора, поскольку уже не стоило возвращаться на корабль…
Как она бесстыдно лгала, или точнее бесстыдно замалчивала правду!
Спросила о Мартене — разве тот ещё не вернулся?
— Нет! — ответил Стефан. — И может вообще не вернуться, — добавил он, не веря ни на миг собственным словам, которые однако едва не сбылись.
Потом в двух словах рассказал ей, что произошло между графом Оливье и Мартеном, умолчав, кстати, о подробностях, о которых догадывался. Заметил, как она побледнела, её карие глаза заполнил страх.
Оставив её на пороге кормовой надстройки, Стефан отвернулся и отошел, делая вид, что занят чем-то у гротмачты. Долго однако не выдержал и обернулся. Мария Франческа стояла все на том же месте, словно превратившись в соляной столп, а девушка с коробками от портнихи терпеливо ожидала в стороне, с любопытством озираясь вокруг. Только через некоторое время обе вошли внутрь, но швея вскоре показалась вновь и торопливо сбежала по трапу на набережную, чтобы вскочить в ожидавший экипаж и уехать. Она казалась перепуганной или очень взволнованной. Тессари, который с самого начал к ней подозрительно приглядывался, заметил, что для девушки на посылках или подручной швеи она, пожалуй, чересчур шикарно одета, но Грабинский был слишком расстроен, чтобы обратить на это внимание. Так или иначе, но визит к портнихе казался ему жалкой выдумкой ради сохранения приличий.
Известие о поединке пришло только двумя часами позднее. Прислал его мсье д'Амбаре с посыльным, предупредив, что привезет раненого на корабль под опекой врача, который решил, что сможет в Бордо ухаживать за Мартеном лучше, чем где-то еще. При этом не скрывал, что рана тяжелая и вызывает серьезные опасения.
Стефан, угнетенный и убитый, долго не мог избавиться от впечатления, что земля проваливается у него под ногами. Не мог себе представить, что бы стало, не будь Мартена. Он не хотел об этом думать, но самые горькие предчувствия и предвидения одолевали его, как стая ворон. Пойдя наконец уведомить сеньориту, застал её в слезах, стоящую на коленях перед образом Мадонны. При виде этой картины Стефан почувствовал, что сердце у него растаяло как воск, и вся ненависть, которая там накопилась со вчерашнего дня, растаяла под влиянием пробудившейся жалости, сочувствия или чего-то большего, что возвращалось точно эхо или волна, разбившаяся о берег.