Читать интересную книгу Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая

У них в классе училась девочка Лиза. Эта Лиза летом надевала золотые цепочки с кулонами, а зимой ходила в беличьей шубке, которую ей купил папа, он работал заведующим в промтоварном магазине.

Лиза шубой гордилась. Смешно смотреть! Смешно и глупо: разве в шубе радость?

Радость была, конечно же, не в шубе.

Радость была в другом.

Нине ничего такого не хотелось – ни шубы, ни золотых побрякушек, ни всяких кулонов.

Она ко всему такому была равнодушна.

Для счастья ей нужны были простые заграничные вещи.

Очень простые.

Чтобы ходить по улице.

Вещи, каких не было ни у кого.

Это была ее тайна. Об этом никто не знал.

Во-первых, нужны были кроссовки. Белые дутые кроссовки, ровненькие и ладные, как цветочные бутоны, лучше американские «найк», и ни в коем случае не «адидас», в них многие ходили. Кроссовки «адидас» продавались в магазине и значит, не имели той цены, какую с десятилетиями приобретают для коллекционера антикварные вещи. Нужны были такие, чтобы сразу было видно: эти оттуда.

Во-вторых, джинсы. Только не индийская дрянь, не какая-нибудь унылая «монтана», а другие – голубые, правильно потертые, с аккуратно отстроченными швами. «Ливайсы» – Нина видела такие на Руслане и Яне.

Потом – трикотажная кофточка с капюшоном, лучше две. Ну и всякие майки с надписями во всю грудь, можно слегка растянутые. И маек побольше.

Но главное – «ливайсы»: Нине казалось, что они мгновенно и навсегда изменят всю ее жизнь.

Вот чего ей по-настоящему хотелось.

Но ничего такого у нее не было.

И не было у других, и нигде.

И жизнь оставалась прежней.

У нее над кроватью висела политическая карта мира. Африка на ней напоминала лоскутное одеяло – лоскутки разноцветные, ровные по краям. Нина часто разглядывала их перед сном – Африка располагалась на уровне ее глаз. Но одеяло Нину не привлекало. И Латинская Америка – человеческое легкое из анатомического атласа – тоже не особенно интересовала, несмотря на испанский язык. И желтая лепешка далекой Австралии, и птичий плевок Новой Зеландии на синем сатине Тихого океана. И остров Пасхи не занимал ее мыслей. И мыс Доброй Надежды. Даже обожаемая Испания не могла ей помочь в этом смысле. А вот Соединенные Штаты Америки и Канада – даже очень! Но они были слишком далеко. И больше всего ее интересовали ближние страны – Швеция, Германия, Финляндия. Там продавалось все что угодно. Даже из Польши кое-что привозили, а ведь Польша тоже еще недавно была социалистическая.

Если бы Нина умела становиться невидимой, она бы разглядывала Руслану и Яну вблизи целый час. И это был бы счастливейший час на земле. Ее взгляд перебегал бы с курток на джинсы, с джинсов на туфли, кольца, сумки, браслеты… Даже оставаясь видимой, она все равно смотрела и запоминала, а потом могла подробно описать, во что они одеты. Их вещи притягивали. Каждая скрывала в себе тайну – как и где ее достали, сколько денег отдали, какой она марки, из какого материала, и главное – главное! – из какого таинственного мира явилась она в этот надежный, обжитый, но такой нестерпимо одинаковый мир. За каждой вещью скрывались страны и города с цветными рекламами – города, в которых самым важным и притягательным были не музеи и не исторические здания, а магазины, магазины, магазины…

Улицы, где бродят сотни таких же роскошно и небрежно одетых девушек с крашеными волосами, как Руслана и Яна.

Рассказывали про одну девушку, которая выбросилась из окна. Убила себя, потому что ей не в чем было ходить. И Нина ее понимала. Эта безводная пустыня, эта пробоина, в которую сочится ледяной сквозняк. Эта вечная неуверенность в себе – хуже прыщей.

Стоило Нине появиться в школе, и все становилось ясно сразу же и без слов, а потому и Яна, и Руслана смотрели мимо нее на дома, которые едва виднелись сквозь тяжелый туман ранней весны, они смотрели сквозь Нину, пока она поднималась по ступенькам в своих сапожках фабрики «Скороход», в мышином пальтишке девушки-подростка, неся в руках клеенчатую сумку с безобразным бантом, купленную задешево в кооперативном магазине. Этот бант хотелось вырвать с мясом, но тогда погибнет вся сумка, а другой нет.

На самом деле Нина искала что-то совсем другое, и вещи были ни при чем.

Но тогда она еще не могла этого знать.

Она жила наполовину, как месяц, стремящийся к своей полноте, и полноту можно было обрести только с помощью вещей.

Других способов Нина не знала.

Спасали кофты «летучая мышь», которые она шила себе сама. И еще сатиновые штаны, которые она тоже сшила сама, а потом связала узлами и сварила в анилиновом красителе. Она все это на себя надевала, ходила по квартире, резко подходила к зеркалу в прихожей. Белый дневной свет подсвечивал зеркало из-за двери, и оно лунно мерцало, а в нем отражался нескладный подросток, робкий худенький месяц.

Шли дни, и она оставалась новорожденным месяцем.

Ей негде было достать воздушную плоть.

Так было до того весеннего дня, очень важного для нее.

В тот день Нина отпросилась пораньше. Сказала, что болит голова, собралась и ушла. На самом деле у нее ничего не болело, просто захотелось домой. В раздевалке она застегнула пальто, открыла дверь и вышла на улицу. Ей в лицо ударила тугая волна, даже дыхание захватило: где-то очень высоко в разреженной атмосфере неба перемещались потоки теплого и холодного воздуха, и их движение рождало сильный ветер. После запаха школьной раздевалки воздух снаружи был горьковатым, в нем различался тревожный аромат ранних цветов. Голые ветви ясеней и лип раскачивались у Нины над головой. На ветвях висели какие-то тряпки, которые выбросили из окон школы, и никому не приходило в голову их оттуда снять. Летом, когда деревья укрывала листва, тряпок заметно не было, но ранней весной они реяли на ветру, как грязные флаги.

Нине казалось, что она стоит лицом в ту сторону, откуда движется весна.

На мгновение она закрыла глаза.

А когда снова их открыла, перед ней были Руслана и Яна.

Они курили и о чем-то тихо переговаривались. Одеты они были почти одинаково: короткие джинсовые юбки, полусапожки до щиколоток, ажурные колготки, кожаные куртки и длинные полотняные шарфы с ниточками люрекса. Кончики шарфов трепетали на ветру, люрекс сонно блестел, отражая мертвенный свет пасмурного дня.

У Русланы погасла сигарета, и она пыталась прикурить от зажигалки, сложив ладони шалашиком. Яна закрывала ее от ветра. Наконец зажигалка сработала, сложенные пальцы дрогнули, между ними на мгновение возник и погас крошечный огонек. Руслана подняла подбородок к небу, выпустила облако дыма, которое тут же подхватил и унес ветер, и в следующий миг увидела Нину.

Она мгновенно осмотрела ее всю с головы до ног и спросила:

– Тебя как зовут?

«Меня зовут Мартина. Мар-ти-на», – подумала Нина, но вслух ответила:

– Нина.

Издалека Руслана всегда представлялась ей очень высокой, но вблизи оказалась почти одного с ней роста. У нее были тусклые тревожные глаза с глубокими тенями. Было неясно, что это – следы усталости и бессонных ночей или она так накладывала макияж, чтобы выглядеть стильно.

«А она точно цыганка, – подумала Нина. – Правду говорят».

– А меня зовут Руслана, – просто сказала Руслана.

– Я знаю, – ответила Нина.

– Откуда? – спросила Руслана.

– Все знают.

– Вот как, – Руслана усмехнулась.

Яна стояла рядом и тоже курила. Она то и дело подносила сигарету к своему маленькому накрашенному рту, движения у нее были быстрые, резкие, но Нина догадывалась, что это не от злости или беспокойства, просто у нее такая манера двигаться и курить. И еще Нина поняла, что Яна во всем подражает Руслане, но у нее плохо получается.

Яна тоже что-то говорила, но тихо и невпопад. Кажется, она о чем-то Нину спросила, но ветер налетел и унес ее слова, и Нина не ответила.

Они перебрасывались ничего не значащими фразами. Нина говорила спокойно, как будто все идет как обычно и сердце не трепещет от восторга и недобрых предчувствий.

Она даже удивилась, как легко и естественно звучит ее собственный голос. Со стороны это был обыкновенный разговор трех девушек-школьниц, и внимание прохожих могли привлечь разве что фирменные одежки Русланы и Яны. Но Нине было не по себе. Вблизи от них исходила неясная тревога, Нина улавливала сигналы опасности, как случается в присутствии нищих или цыган.

– У нас тут кое-какие вещи есть, – вспомнила Руслана, когда они уже прощались, и обожгла Нину глазами. – Посмотришь?

– Что за вещи? – равнодушно спросила Нина.

Посмотреть? Еще бы! Да что там: она была бы счастлива отправиться с ними куда угодно хоть сейчас! Дома у нее были деньги – она понемногу откладывала, кое-что дарил отец, кое-что мать – на репетиторов. Но в этот миг она и не думала о деньгах.

– Мелочи. – Руслана щелчком отправила докуренную сигарету в темный подтаявший снег. – Уличная мода.