После армии уехал в город искать применения своим силам, в деревне хорошо молодому, пока весь смысл жизни – это купание в речке, вкусный кусок, холодная бутылка и горячая девка. Взрослому так не прожить, надо зарабатывать. Но деньги не любили Андрея Иващенко, куда бы он ни подался, нигде ему не везло. Сам он лично был уверен, что это работало проклятье одной старухи, внучку которой он чуток попортил по молодому делу. Она тогда ему так и сказала, старая гнида: мол, будешь всю жизнь голью перекатной, никогда тебе не видать сытной судьбы и дома с достатком. Он не поверил, конечно, но вышло-то по-бабкиному. Придушить ее тогда еще надо было, может, и проклятье не сбылось бы. Но оно сбылось в полной мере. Андрей подавался в механики, в шестерки к блатным, на подхват к коммерсантам – куда только его не бросало, нигде ему не везло. Кидали везде и всюду, все, кто только мог. (Стас все это откуда-то узнал и тщательно записал.) Иващенко подался было в дальнобойщики – и выносливость была, и категорию сделал, – но и тут засада. Дальнобойщикам нельзя пить, по трассам кругом менты, а им только попадись. Прав могут и не лишить, но разденут до нитки – съездишь в убыток. Смысл? Прошло много лет, прежде чем Иващенко удалось стать приличным (в его понимании) человеком. Организовал бизнес с товарищем, нашли помещение, ранее использующееся под склад, открыли там магазин по продаже живых раков. Андрей раков возил, товарищ обустраивал точку, торговал. Скоро не скоро, но дело пошло. В один из тех счастливых дней, когда все ладилось и спорилось, Андрей угодил в серьезную неприятность: будучи пьяным, попал в ДТП. По счастью, никто не погиб, двое пострадавших – мужчина и женщина – согласились на компенсацию расходов на лечение, но полностью от претензий не отказались. Человек был виновен! С правоохранителями как-то уладить удалось, отнеслись к Иващенко снисходительно, хотя дело все равно подлежало передаче в суд.
В суде Иващенко вел себя как раскаявшийся ангел, просил прощения у потерпевших, согласился не только с материальной компенсацией затрат на лечение, но и с выдвинутой суммой морального ущерба. В итоге получил мягкий приговор. Настолько мягкий, что ему не только в тюрьму отправиться не пришлось, но даже и с правами он расстался ненадолго. Когда он снова сел за руль? Отражено ли это в последующем приговоре, в том, который ему вынесли за убийство Екатерины Кондрашовой? Это не может быть не отражено. Ни один прокурор не пропустил бы предыдущую судимость мимо внимания суда! Я стала быстро листать бумажки, и тут меня поразила какая-то нелепая, дикая, молниеносная мысль. Я даже не сформулировала ее для себя, настолько она показалась мне нелепой и нереальной. Но трясущиеся руки уже листали архивные, трудно читаемые бумажки в поисках самого главного листа, на котором указано имя судьи, вынесшего тот первый, мягкий приговор.
В следующую минуту меня как будто подкосило. В глазах потемнело в самом буквальном смысле слова. До сих пор я думала, что это в большей степени фигуральное выражение, нежели описание реального состояния организма, но в тот момент мне и правда стало нехорошо. Папа. Мягкий приговор пьяному придурку, которого опыт ничему не научил, вынес мой отец. Тогда еще начинающий судья Михаил Кондрашов. И Стас каким-то образом откопал эту информацию. Нашел старый приговор и посмотрел, кто его вынес. Думаю, что даже еще и не зная, кто тот судья, который в свое время не закрыл алкаша, убившего его мать, Стас уже вынес ему свой приговор. Он решил, что истинный виновник ее смерти – тот, кто в свое время пожалел раскаявшегося бедолагу, не засадил его в тюрьму, позволил летать по дорогам в пьяном виде, куражиться, не замечая людей, убивая их. Стас возложил вину за смерть матери на отца. Бумаги, найденные у него, говорили об этом весьма красноречиво.
Несколько минут я сидела, ничего не видя перед собой, будто ослепленная еле проступающим на старой бумаге текстом. Потом понуро пошла в кухню, чтобы налить себе коньяку. Выпила, откусила от мясного пирожка, вынутого из бумажного пакета, который Клавдия всучила мне с собой, стала вяло его жевать. Великолепное, нежнейшее тесто с вкусной начинкой не проглатывалось. Неужели моя первая мысль оказалась верной? Неужели только отец и мог желать смерти Стаса – человека, глубоко и страшно его оскорбившего? Сына, который его ненавидел и жестоко мстил за смерть матери, в которой вины отца не было и быть не могло. А тут еще исчезновение Инги… Уж она-то вряд ли ухитрилась обидеть кого-то еще.
Больше всего на свете в данный момент мне хотелось знать: понимал ли отец, кто именно сбил Екатерину Сергеевну, помнил ли то старое дело, обвиняемым по которому проходил Андрей Иващенко? Идентифицировал ли убийцу своей жены, как того самого придурка, которого в свое время пожалел? Может ли судья помнить фамилию каждого подсудимого, которому выносил вердикт? Мог и не помнить, но не знать о его первой судимости за аналогичное преступление не мог. А раз знал о судимости, то и фамилия судьи не была для него секретом. Зато мне он об этом ничего не сказал, и это наводило на самые тягостные мысли.
Я совсем сникла, если бы не Фантикова психотерапия, день опять закончился бы потоками слез.
– Как Фантик?
Когда позвонил Сережа, я еще толком не проснулась, не узнала его голос и даже не поняла, о каком таком фантике вообще идет речь. Моя ночь прошла беспокойно, я постоянно просыпалась, ворочалась, потом снова проваливалась в забытье, в общем, я не выспалась и почувствовала себя несчастной еще до того, как идентифицировала саму себя во времени и пространстве.
– Ты что, спишь, что ли?
– Не знаю. Твоими стараниями, наверное, уже нет. Чего звонишь чуть свет? Суббота – спал бы себе.
– Во-первых, не такой уж чуть свет, полдевятого…
– И с каких это пор ты по выходным встаешь в полдевятого? – перебила я.
– А вот с таких, как сегодня, то есть с того дня, когда мои друзья наловили два ведра раков и есть их приглашают нас с тобой.
– Это заманчиво, но я все же посплю. Раки никуда не убегут.
– Надо кое-что рассказать, – перешел на очень серьезный тон Сережа, – важное. Ты пиво, насколько я помню, не пьешь?
– Правильно помнишь.
– Ладно, тогда