серьезнее, чем я могла себе представить. Если до этого момента я еще не окончательно отмела мысль о том, что Стас мог неудачно «протестировать» таблетку, что кто-то ошибся в дозировке или произошел какой-то иной трагически закончившийся, но все-таки непредвиденный случай, то теперь от этих предположений не осталось и следа. Не было никакого случая. Преднамеренное убийство – вот что было на самом деле.
Подъезжая к дому отца, я чувствовала себя слепым котенком. Ни одного ответа ни на один вопрос! Ни малейшего понятия, где эти ответы можно найти! Никаких намеков на интуицию и уж тем более некие прозрения, которые случаются у тех, кто ищет след преступника. Меня окружал кромешный мрак, в котором не мелькала даже крохотная искорка, намекающая на подсказку. И как показываться на глаза судье? С чем?
Но отца не оказалось дома. Клавдия предложила мне чай и бутерброд с домашним паштетом, я не стала отказываться. В кухне было уютно, из духовки чем-то вкусно пахло, легкий ветерок задувал внутрь прозрачные шторки. Если бы не последние события, то прекрасней места не нашлось бы, так здесь было приятно и хорошо.
Я перекусила, немного поговорила с домработницей и пошла наверх, в комнату Стаса. Это была уже совсем не та комната, в которую я заходила несколько дней назад, и сердце у меня болезненно сжалось. Тогда тут еще сохранялся след какой-то, пусть даже ускользнувшей, жизни, и казалось, что Стас просто вышел, но скоро вернется. Еще витали отголоски запахов, какие-то неуловимые ощущения недавнего присутствия человека. С тех пор Клавдия тут прибрала, майки и носки больше не валялись в неположенных местах, пахло полиролью, как будто ее применили специально, чтобы вытравить запах живого человека. Или заглушить боль от его потери. Все было стерильно и мертво. Я стала перерывать все вещи брата заново. Сколько бы ни понадобилось времени, но я вытряхну все его карманы и загляну в каждую бумажку. На самом деле меня беспокоил один-единственный вопрос: где он жил те три дня с момента его бегства из дома и до его смерти? Если он не пользовался ни телефоном, ни ноутбуком, то как он осуществлял связь с внешним миром? Как, посредством какого устройства убийца назначил ему свидание в «Лунной дороге»? Или это свидание не нужно было назначать, а убийца все время был рядом? Но тогда им, вернее, ею, могла быть только Инга, и никто больше. Руки у меня тряслись, слезы периодически попадали в глаза и испытывали на прочность мою тушь. Та не выдерживала, и я жмурилась от боли, которую причиняла растекшаяся краска. В кармане льняного грязно-желтого пижонского пиджака мне попался стикер с каким-то электронным адресом, и я аккуратно положила добычу на поверхность свободного стеклянного столика. В кармане джинсов обнаружилась смятая бумажка, восстановить написанное на которой можно было только с большим трудом. Я расправила ее, насколько это было возможно, прочла всего два слова: «Помнишь веру?» Что за ерунда? У кого он это взял, у проповедников, что ли? Этого еще не хватало. Но почему не выбросил? Ладно, после разберемся. Папочка с документами была совсем хлипкая. Диплом, свидетельство индивидуального предпринимателя, СНИЛС и всякое такое прочее. Ого, зеленая бумажка, свидетельство о собственности на квартиру. Даже без углубленного изучения было ясно, что это хорошее, ценное имущество – почти сто метров в тихой центральной части города. Я изъяла бумажку и сложила ее туда же, где предполагала собрать воедино весь улов. Однако, сколько бы я ни копалась, ничего интересного не находила. Наконец, в самом углу платяного шкафа мне попалась спортивная сумка, до сих пор хранившая остатки некогда ядреного запаха активно использовавшихся кроссовок. На ее дне я нашла пластиковую бутылку из-под текилы из «Дьюти-фри», скомканные плавки, все в песке, использованный подводный фотоаппарат. В кармашках обнаружились два посадочных талона на рейс в Шарм-эль-Шейх, скомканный доллар, брелок с изображением бога Гора, еще какой-то сувенир с ликом красавицы, слишком бледной для египтянки. Я пригляделась к лику… Так это же Инга! Понятно, брат захотел оформить фотографию возлюбленной в виде сувенира, заплатил и даже забрал изделие, но, протрезвев, забыл о своей задумке или подумал, что его потерял. Сувенир лег на столик рядом с бумагой на квартиру. В том же ящике, где хранились документы, были ключи, ценность которых я определить не могла, они выглядели так, словно ими не пользовались. Может, они от той самой квартиры в тихом центре? Это надо было проверить. Неужели отец о ней не знал? Этого не может быть, откуда у Стаса собственное жилье? А если это, допустим, его наследство, то почему папа промолчал? Почему не сообщил мне о наличии у Стаса собственного недвижимого имущества, ведь мы оба с ним строили догадки, где он мог жить в те дни, когда находился вне поля зрения? И мне казалось, что он искренне недоумевает, что предполагает, будто мальчик снимал частную посуточную квартиру.
– Папа, ты не на работе? Я тебя не отвлекаю? – все-таки не выдержала я.
– Говори.
– Ты знал, что у Стаса есть квартира на Николаевском спуске?
– Это квартира его матери.
– Почему ты мне ничего не сказал?
– Надо было? В какой связи?
– Но мы же с тобой думали, где он мог жить в те дни? Почему ты не сказал, что он мог поехать туда?
– Потому что туда он поехать не мог.
– Откуда такая уверенность?
– В данный момент я тебе этого объяснить не могу, но, если вечером, когда я вернусь домой, ты будешь у меня, я сообщу тебе свои соображения.
До вечера оставалось всего ничего, но я помчалась в сторону Николаевского спуска.
Эта тихая улочка начиналась сразу за главным корпусом Строительной академии и петляла между коттеджами, неуклонно устремляясь в сторону водохранилища. Дом номер один, квартирой в котором владел Стас, стоял у истока улицы – на самой границе между городской цивилизацией и началом благоухающего шашлыком в любое время года зеленого частного сектора. Несколько минут ушло на ожидание жильцов, которые войдут в подъезд и откроют мне туда доступ. Я прошмыгнула за ними, поднялась на второй этаж и оказалась перед квартирой, которую искала. В какой-то момент, уже достав ключ из сумочки, я замерла в нерешительности. Имею ли я право внедряться в чужую приватную жизнь, даже если та принадлежала моему брату? Хотела бы я, чтобы после