Читать интересную книгу Империя, не ведавшая поражений - Кук Глен Чарльз

Развернувшись на юг, мы снова пропахали обломки. Я смотрел на бородатых воинов, которые тонули, цепляясь за остатки досок и зовя на помощь. Второй тролледингский корабль повернул было к ним, чтобы подобрать спасшихся, но передумал, увидев, что мы возвращаемся.

Наверняка они сочли нас берсерками, безумными убийцами. Потеряв часть своей прежней аккуратности, они подняли мачту, поставили парус и унеслись в сторону шторма.

Я застонал, с предвкушением потирая живот. Колгрейв никогда бы их просто так не отпустил. Неважно, что у нас в трюме было полно воды и десятку человек пришлось отправиться к помпам. Неважно, что мы были пьяны в задницу и чертовски устали от предыдущего сражения. Ему бросили вызов, и он должен был на него ответить, даже если это означало погоню за тролледингцем на край света.

VI

Волны поднимались все выше и выше, море стало свинцово-серым, и по нему бежали белые буруны. Я ощущал морскую соль на губах даже здесь, на корме. «Дракон» кренился и раскачивался, протестующе скрипя досками. На палубу упали первые капли дождя. Похолодало. Тролледингец вошел в шторм и постепенно скрылся из виду.

Для него это была вполне подходящая погода. Его высокий изогнутый нос, широкий корпус и низкая осадка позволяли ему преодолевать даже самые страшные волны. Однако из-за низких бортов он быстро мог набрать воды, и я подозревал, что он бросит якорь, как только полностью укроется среди шторма.

Высота «Дракона» как носовой, так и кормовой его части, не была рассчитана на волны. Надстройки должны были обеспечить преимущество в бою, но делали корабль не слишком устойчивым и уязвимым к ветру. В непогоду они существовали лишь затем, чтобы уменьшить мои страдания.

Штормовой ветер усиливался с каждой минутой. Колгрейв же спустил паруса лишь настолько, сколько было необходимо, чтобы «Дракона» не разорвало на части. Оснастка трещала, скрипела, стонала, словно там устроили свой шабаш сотни демонов. Топсель лопнул с таким грохотом, словно гигантский кулак ударил в каменную стену. К тому времени, когда его удалось спустить, от него остались одни обрывки.

Малыш был наверху, помогая срезать остатки паруса. Какая-то заботливая душа не забыла выловить его из воды, когда мы двинулись с места. Повезло сорванцу.

Я был этим скорее доволен. Хотя мне лично от него было мало пользы, он мне нравился — так же, как и любой другой. Он напоминал мне меня самого, когда я был намного моложе.

Он знал, что ему повезло, и больше не паясничал. Он даже привязался веревкой к мачте.

Я собрал свое оружие и футляры для него. Нужно было отнести все это вниз и как следует о нем позаботиться. Влага и соль могли уничтожить их навсегда. Колгрейв не возражал. Все остальные, включая кока, были на палубе, бросив все свои дела, но для меня делалось исключение. Я был быстрой и смертоносной молнией, решавшей исход сражений в первые же их мгновения. Колгрейв не ценил меня как человека, но ценил мое мастерство и оружие.

Когда я снова выбрался наверх, серо-черные волны уже поднимались на тридцать футов. Мои внутренности прыгали туда-сюда между пятками и ушами, но я должен был помочь остальным. Теперь мы не только выполняли миссию нашего безумного капитана, но и боролись за собственное выживание.

Каждый из нас привязался веревкой. Волны захлестывали раскачивающуюся палубу, грозя смертью любому, кто не был достаточно хорошо закреплен. Путь домой был долог и опасен.

Каравелла не была рассчитана на подобное.

Я пошатнулся, разбрызгивая воду, и, расставшись с содержимым желудка, успел ухватиться за фальшборт. Толстяк Поппо протянул мне веревку, и я присоединился к управлявшим парусом, который, как настаивал Старик, мы должны были показать во всей своей красе.

Худой Тор, безумец-сорвиголова, сидел в «вороньем гнезде», высматривая тролледингца. Ему следовало быть внизу, на главной палубе, демонстрируя свою моряцкую сообразительность, а не наверху, пытаясь доказать, что у него железные потроха. Мой желудок взбунтовался при одной мысли о том, каково там, на верхушке мачты, где качка во сто крат чудовищнее.

Мы ничего не видели до тех пор, пока сквозь серую густую пелену шторма не забрезжил слабый свет. У меня нашлось достаточно времени на размышления и воспоминания — о том, как меня изводила та женщина из Итаскии.

Она была не столь уж плоха, как многие жены, но ей не хватало понимания. И она была чересчур своенравной. После окончания войн Эль-Мюрида работы для лучников стало мало. Нужно было иметь знакомства, а у меня их не было. И я не умел больше ничего, кроме как работать на земле. Мне же этого хватило на всю жизнь еще в детстве. Она постоянно мучила меня разговорами о деньгах. В годы войны я хорошо зарабатывал, и у нее появился вкус красиво одеваться. И я взялся за одну работу для герцога Грейфеллза. Погибло несколько человек, и она почувствовала, что их кровь — на моих руках. Естественно, разговоров стало еще больше — мол, что бы ты ни делал, все не так, и все такое прочее. Дошло до того, что я начал проводить больше времени в «Красном олене», чем в нашей комнате, которую мы снимали.

С помощью алкоголя я пытался убежать скорее от самого себя, чем от жены, которая, несмотря на то что ее замечания раздражали сверх всякой меры, была права. Но человек не в состоянии избавиться от боли, которую несет внутри себя. Все, что он может — лишь заглушить ее. В моем случае ситуация с женой становилась только хуже.

Наконец, однажды вечером, вернувшись домой рано — или поздно, учитывая, что я отсутствовал три дня, — я узнал, каким образом она поддерживала наш привычный уровень жизни и откуда у нее серебро, которое мне приходилось воровать, чтобы найти утешение в алкоголе.

Это был двойной удар — и в сердце, и в спину. Если твоя жена встречается с кем-то другим — хорошего мало, но это еще можно выдержать и приучиться с этим жить. Но когда оказывается, что все было напоказ, а ты живешь за счет этого…

Клянусь Священными камнями, несмотря на все наши проблемы, я никогда прежде не поднимал руку на эту женщину, даже когда напивался до полусмерти. Ни разу, даже когда она напрашивалась сама.

Погибли несколько мужчин и одна женщина, а я пустился в бега, охваченный горем, сам не понимая, что на меня нашло, почему и в чем вообще дело. Вскоре после этого Колгрейв подобрал меня с захваченного им корабля и взял к себе матросом вместо недавно смытого за борт.

На «Драконе-мстителе» таилось шестьдесят восемь столь же позорных, или даже еще хуже, историй. Мало кто об этом рассказывал. История Старика, если таковая имелась, принадлежала ему одному. Все, что было нам известно, — рассказ про пожар.

Умник, однако, считал, что догадался, в чем дело, и заявлял, будто знает, как сбежать с «Дракона» туда, куда ему хотелось. Когда он говорил подобное, многие хмурились и задавали тревожные вопросы.

Но о подробностях он никогда не распространялся.

VII

Матросы уже начали недовольно ворчать, когда мы снова заметили тролледингца. Уже много часов мы двигались на запад, то ли в самое сердце океана, то ли к каменистому побережью южного Фрейланда. Знакомые нам воды остались далеко позади. Хотя никто из нас уже долго не был на берегу мы предпочитали, чтобы он оставался поблизости, просто на всякий случай. Мы редко бывали в открытом море, и потеря любых ориентиров казалась нам кошмаром.

Колгрейв стоял на корме словно статуя, глядя прямо перед собой, словно мог что-то разглядеть сквозь брызги, волны и дождь. Доклады о пробоинах в обшивке, сломанных шпангоутах и воде, поступавшей внутрь столь быстро, что матросы не успевали ее откачивать, нисколько его не беспокоили. Он был непоколебим. Да, это было идеально подходящее слово. Непоколебим.

— Вижу его! — крикнул Худой Тор.

«Интересно, как?» — подумал я. Я едва мог разглядеть его самого. Но для меня его слова прозвучали сигналом к действию. Забрав свое оружие, я направился на полубак.