Далее последовали подчиненные премьер-министра: личный секретарь Ромуальд («Надо бы с ним познакомиться» – отметил Браунинг), пресс-атташе Бальбо Рюкзачини («Надо бы с ним повидаться»), секретарши, курьеры, начальники отделов, чиновники, охранники, уборщицы…
– Надо бы здесь остановиться, – сказал сыщик, осматривая список, состоящий уже из 114 страниц и по убойной силе приблизившийся к предполагаемому орудию преступления.
Дело запутывалось. Причина хватить Квадрита кирпичом по башке имелась по крайней мере у пяти тысяч семисот двенадцати человек. И это не считая Мордевольта, за поимку которого Тетраль в свое время обещал пост министра безопасности (это при живом Тотктонаде!), самого Тотктонады, простых магов, недовольных властями, и, наконец, родственников Квадрита.
Браунинг вздохнул и принялся считать родственников.
– Развнедел – раз.
Следствие зашло в тупик. Браунинг тоже. Он повертел головой и понял, что расхаживая по кабинету, забрел в самый дальний угол и теперь не знает, как вернуться.
– Лучший способ выбраться из тупика – это начать последовательно двигаться назад, – сказал Браунинг, начиная пятиться. – Рассмотрим возможность совершения преступления подозреваемыми и отбросим тех, у кого на момент покушения будет алиби.
Где-то позади послышалось шуршание шторы, указывавшее, что сыщик на верном пути. Браунинг взбодрился.
– Очевидно, что завтра с трех до четырех часов дня в кабинете Квадрита сможет быть лишь малая часть подозреваемых. Таким образом мы сузим круг потенциальных преступников до нескольких человек… да, но как это сделать? Опросить почти шесть тысяч магов сложно, но можно, вот только что у них спрашивать? «Где вы будете находиться в момент преступления?»
Браунинг сделал еще несколько шагов назад, и оказался на оперативном просторе премьерского кабинета. Нарисованная штора валялась на нарисованном полу, а ромбик и квадратик гонялись друг за другом вокруг нарисованного стола. Автограф пытался их разнять.
Браунинг сел в премьерское кресло и посмотрел на настоящую штору. Она явственно шуршала и шевелилась.
«Какая эта штора… многообещающая», – подумал сыщик. Чувствуя себя ужасно глупо, он взял кирпич, подошел к шторе и заглянул за нее.
За шторой стоял Тотктонада.
– Ну как, Кольт, расследуется? – спросил серый министр. – Есть успехи?
– Как не быть, – честно, но непонятно ответил Браунинг.
– Молодцом, – сказал Тотктонада. – Входите.
Отец Браунинг и Тотктонада
Доклад Браунинга об успехах Тотктонада слушал, прохаживаясь между окном и шторой.
– …Подозреваемый номер семьсот сорок пять, начальник Отдела зашептывания, забубенивания и травоприкладства Эхом Оглоуш. Подозреваемый номер семьсот сорок шесть, сотрудник Службы преждевременного оповещения Вотс Догс. Подозреваемый номер семьсот сорок семь…
Штора шуршала и шевелилась, Браунинг говорил, Тотктонада ходил. За окном вяло переругивались мусорные контейнеры. Ромбик и квадратик сидели на краю нарисованного стола и смотрели перед собой. Автограф сосредоточенно изучал помятый конец росписи. Клонило в сон.
На тысяча двести девятнадцатом подозреваемом (специалист отдела разработки гипнотизирующих скринсейверов Вин Довс) министр вышел из транса.
– Я в вас не ошибся, Браунинг, – сказал он, откидывая штору. – Кстати, вы учли в своих построениях, что преступник может применить не только кирпич, но и магию?
– Нет, – решительно ответил сыщик. – Это бы все усложнило, а дело и так непростое.
– Разумно. Но дело не просто непростое. Дело просто ужас какое непростое. Даже и не знаю, как вы теперь выпутаетесь. Впрочем, кое-чем я вам помогу.
Тотктонада взял первую страничку списка подозреваемых и оторвал от нее нижнюю половину. Опустил обрывок и остальные 113 страниц в вечно голодный уничтожитель бумаги. Потом протянул верхнюю половину уцелевшей страницы Браунингу.
– Вот люди, которые в момент преступления будут находиться в этом кабинете.
– Откуда?… – закричал Браунинг, впиваясь глазами в листочек.
Тотктонада бросил на стол «Вечерний Перезвонинг», открытый на программе передач на завтра.
28 мая.
… 13:30. Ток-шоу. «Массовая культура – просто зло или зло абсолютное?[93]» Авторская программа Зана Нудинга.
15:00. Круглый стол в кабинете премьер-министра. «Профилактика преступности – гениальная идея или очередная глупость?» Ведущий – Бальбо Рюкзачини. Участвуют премьер-министр Тетраль Квадрит, министры Грег Аесли, Дик Гаттер, Брэд Пейджер и Тотктонада.
16:00. Скрытая камера. «Издевательства над слабоволшебниками – спорт или болезнь?» Самые веселые шутки магов над мудлами…
– Всем участникам передачи уже сообщили о предсказанном преступлении. Под строжайшим секретом, на условиях неразглашения, нераспространения, нерастрезвонивания… – Тотктонада усмехнулся. – Короче, завтра будет во всех газетах.
Браунинг поднял глаза на серого министра.
– Простите, сэр, но теперь мне придется вписать в подозреваемые и вас.
– Разумеется, – произнес Тотктонада без всякого выражения. – Только не забудьте вписать и себя.
Министр зевнул.
– Да, чуть не забыл. Премьер-министр взял дело на особый контроль. Вам придается его личный представитель, которому вы будете немедленно докладывать о ходе расследования.
Тотктонада посмотрел на Браунинга, и тот прочел по его плотно сжатым губам:
«После того как доложите мне».
– Представителя зовут Ромуальд, – сказал министр и глянул в угол кабинета. – Вот он.
Только теперь Браунинг заметил круглого лохматого человечка, который тут же спрятал что-то у себя за спиной.
– Так эта… – прогундел Ромуальд, – если вам чаю, так он без сахара. А если кофе, так он кончился. Минералка вон есть.
Браунинга нет, зато есть премьер-министр и Ромуальд
Ромуальд, в отличие от отца Браунинга, не был сыщиком высокого уровня. Он не был сыщиком низкого уровня. И вообще он не был сыщиком. Зато он был вторым человеком после премьер-министра. Хотя человеком он тоже не был…
Так, стоп. А то мы совсем запутаемся. Попробуем сначала.
Когда-то Ромуальд работал простым домовым у рядового мага Тетраля Квадрита. В то время каждый маг имел в подчинении персонального домового. В обязанности этих беззлобных, угнетенных существ входило: подолгу спать, сплетничать о хозяине, воровать у него вещи и еду, жаловаться на тяжелую судьбину, мечтать о свободе и приносить почту с почты. Домовые добросовестно исполняли все, кроме последней, самой непосильной обязанности. Еще они любили хвалиться, кто из хозяев больнее дерется.
В действительности редко кто из магов хотя бы повышал голос на своего домовенка, но благодаря развитой системе оповещения в служивом народе ходили ужасные слухи о жестокости колдунов. Когда молодой домовой слышал степенные рассказы стариков «Мой-то вчерась опять горючей смолой окатил, а опосля каленым железом прошелся», то от зависти начинал врать что-то совсем кошмарное.
Постепенно в среде слуг крепло убеждение, что маги «чем дальше, тем озверелее» и «коли так оно дальше пойдет, то ну его лесом». Назревала типичная революционная ситуация: верхи ничего не знали, низы ничего не делали. И назрела.
А началось все как раз с Ромуальда. Однажды утром, когда он притащил своему хозяину утреннюю почту, то застал Тетраля в ярости.
– Ромка! – прошипел маг. – Ты когда убирать за собой научишься?
– Ась? – уточнил домовой, придерживая под жилеткой увесистую бандероль, которую он извлек из почты Квадрита и теперь изнывал от желания поскорее ознакомиться с содержимым.
Рассеянность слуги не ускользнула от внимания мага, который как раз репетировал гневную речь, посвященную преступлениям Мордевольта, и находился в возбужденном состоянии духа.
– Ромуальд! – возвысил голос Тетраль. – Я с тобой разговариваю!
– Будет сделано! – невпопад отрапортовал домовой, пытаясь понять, что это за штуковина такая упирается ему в ребро.
– Уже сделано! Ты опять устроил попойку у меня в спальне?!
Ромуальд закатил глаза. Он никогда не понимал чистоплюйства своего хозяина.
– Дык, вашбродь, это сестренка моя из деревни приехала, переночевать попросилась…
– А это что? – Тетраль потряс перед носом домового здоровенным полосатым носком.
Ромуальд поморщился. Носок был такого размера, что его гипотетическая сестренка могла поместиться в нем с головой. И тут же задохнулась бы, потому что хозяйка носка троллиха Шамба отличалась веселым нравом, но не аккуратностью.
– Ой, какие мы нежные, – проворчал он, – а за почтой самому сходить, так ноги отвалятся.