Читать интересную книгу Добровольцы - Борис Земцов

Значит, буду писать правду, только про то, что было, что видел, что чувствовал. Ничего не лакируя, никому не угождая. Конечно, наживу врагов и недоброжелателей. Зато книга будет честной!

* * *

Гуляли вечером по улицам Вышеграда. Обратили внимание на немалое количество молодых мужчин и парней. Возраст — 20–35 лет. И это в стране, о которой принято говорить, что «все население поднялось здесь на борьбу за правое дело». Чуть позднее из разговора с четниками (боевые отряды сербских монархистов) выяснилось, что дезертирство и уклонение от воинской службы — бич здешних вооруженных сил. Это вовсе не значит, что сербы — плохие вояки. (На той стороне — проблемы те же самые, может быть, даже еще в больших масштабах.) Люди устали от войны. Плюс к этому надо учитывать: слишком многие до войны жили в здешних местах более чем сыто. (Сдавая жилье богатым туристам из ФРГ, Австрии, прислуживая отдыхающим и т. п.) Переход от сытости, изобилия и мира к лишениям и войне слишком резок для этих людей.

В центре Вышеграда на одном из домов мемориальная доска, извещающая, что здесь жил и работал писатель Иво Андрич. Том его произведений лет десять простоял в моем книжном шкафу. Простоял нечитаным. Вернусь — обязательно прочитаю. Только, разумеется, после того, как прочитаю все, что смогу найти про блаженную Матронушку. Возможно, она действительно спасла своих земляков (и не только земляков) двенадцатого апреля в бою за высоту Заглавок. Кто знает, может быть, и впредь эта русская святая будет сопровождать меня по жизни. И кто знает, что еще ждет меня в этой жизни, за что я буду ей еще благодарен?

* * *

В который раз перелистываю блокноты со своими заметками. Сделаю все, чтобы из этих «обрывков» и «клочков» получилась книга. Правдивая книга о том, что видел, чувствовал, пережил. Книга, по сути, от первого лица. Очень важно при работе над ней найти правильный тон, верную пропорцию в подаче глобального, масштабного, красивого и обыденного, мелкого, неказистого. Чтобы это обыденное не заслоняло масштабное, а масштабное, в свою очередь, не подавляло «прозу будней». Понятно, масштабное — это героическое, а мелкое — повседневное, бытовое.

Здесь будет сложно. Вечная проблема всех писавших о войне. Близкий пример — литераторы, писавшие о Великой Отечественной. За неверное соотношение между «великим и малым» любой из них запросто мог лишиться карьерного роста (а подчас и свободы в суровые сороковые-пятидесятые), партбилета, попасть в безжалостные жернова идеологических проработок. Для определения верной пропорции «правды Генштаба» и «правды окопной» требовалось особое чутье и строго партийный подход.

Кажется, меня эта проблема в чистом виде не коснется — ни масса бдительных цензоров, ни тупых партийных чиновников надо мной висеть не будет. Но куда деться от жестких требований момента? Как увиденное и пережитое совместить с лучезарной темой славянского братства, с государственно важной темой возрождения казачества? Да и много чего еще отсюда, из-за каменных брустверов «положая» видится совсем не так, как это сформулировано в чеканных передовицах патриотических газет и в умных статьях национально ориентированных журналов. Дай Бог, чтобы меня как автора не зашкаливало, чтобы не оступился ни в «чернуху», ни в «патоку».

* * *

Немного грустно: моя боснийская «эпопея» заканчивается. Последние дни на войне, последние дни среди боевых товарищей. Увы, на светлые впечатления этих дней лег жирный черный мазок. Пока бродил напоследок по улицам Вышеграда, кто-то распотрошил мои приготовленные к обратной дороге вещи. Исчезла почти новая джинсовка (память о далеко непростой командировке в воюющий и непобежденный Ирак) и бутылка «Столичной» в экспортном исполнении (знакомый журналист просил передать коллеге, ныне работающему в Белграде, что я и собирался сделать на обратном пути).

Шума поднимать не стал. Пусть джинсовку донашивают «братья по оружию». Привет белградскому собкору передам «насухую». Главное, остались целы блокноты с записями и две отснятые «мыльницей» на передовой и во время похорон Кости Богословского пленки. Это больше, чем главное!

Но гадкий осадок остается. Ведь украли не просто свои, а те, с кем вместе воевал, делил смертельный риск. Комментировать здесь нечего. Надо заставить себя никого не подозревать и как можно скорее забыть о случившемся. Тем более что на фоне прочих уже имевших место в отряде краж (воровали в основном деньги, то самое скромное жалованье в немецких марках) мои потери — сущий пустяк. Переживем!

* * *

Мы на белградском вокзале. Через пару часов поезд на Москву. Правда, в Москву на нем мы не попадем. Только до станции Чоп. Для нас это уже не принципиально. Билеты до Чопа на руках. Мы едем домой! Какой музыкой звучит для нас эта фраза.

До Белграда добрались не без приключений. На границе Сербской Республики и Югославии автобус остановил патруль военной полиции. Из всех пассажиров маршрута Вышеград — Ужице эти громилы в синей форме особым вниманием оделили только нас, русских. (Замечу, в глазах даже самих сербов служащие в военной полиции авторитетом не пользуются. Скорее наоборот. Считается, что в полицию идут те, кто не хочет воевать.)

Нас вывели из автобуса. Выстроили в шеренгу. Потом устроили шмон, равного которому в жизни я не видел (сержантские досмотры на курсах молодого бойца в армии и досмотры в милицейских отделениях, куда попадал в подростковом возрасте «по хулиганке», ни в какое сравнение с этим не идут). Нас охлопывали, ощупывали, заставляли крутиться, вертеться, расстегиваться. Самым тщательным образом полицейские распотрошили наши сумки. Все вещи, имевшие хотя бы какое-нибудь отношение к военному быту, изымались. Лично я вез пластмассовую фляжку-котелок (некогда обязательный элемент экипировки каждого воина Югославской народной армии) и китель. И то и другое предназначалось друзьям (один — заядлый грибник-охотник-рыболов, другой — отъявленный коллекционер военной амуниции). От затеи порадовать близких людей подарками-сувенирами пришлось отказаться. И котелок, и китель полицейские изъяли.

Столь пристальное внимание военной полиции к нашему багажу имело под собой серьезные основания. По устоявшейся традиции, русские добровольцы, возвращаясь домой с югославских фронтов, прихватывают с собой кое-что из оружия. Нет оснований осуждать их за это. Ведь оружия на югославской земле ныне более чем достаточно, а в России ситуация такова, что не сегодня завтра «полыхнет». Отсюда естественно гражданское стремление русского человека встретить «время Ч» во всеоружии.

И на этот раз тщания военных полицейских имели вполне конкретные результаты. Уже в первые минуты шмона на земле образовалась внушительная пирамида из гранат и штык-ножей. Более крупных трофеев сербам на этот раз не досталось.

Унизительную процедуру обыска мы приняли вовсе не безропотно. Каждый из нас был уверен, что лишних и чужих вещей в нашем багаже нет. Все, что везем, — заработано, завоевано, заслужено. Однако всякий раз, когда отнимаемая вещь рождала спор или перебранку, звучала команда офицера, и сразу несколько автоматных стволов упиралось в грудь и живот «искателя правды».

Сербы-попутчики, наблюдавшие эту сцену из окна нашего автобуса, сочувственно покачивали головами. Мне показалось, они искренне жалели нас.

Досадно, что военные полицейские, едва обнаружив в моей сумке фотоаппарат, молниеносно выдернули и засветили почти полностью отснятую на «положае» пленку. Такой фоторяд угробили! Уничтожили бесценные документы по истории русского добровольческого движения! Благо другую, полностью отснятую пленку, я запрятал так, что ее не нашли. Уникальные иллюстрации для своей будущей книги я все-таки обеспечил!

* * *

За час до отправления поезда зашли в магазин. Купили в дорогу несколько бутылок виноградной водки. Пить начали в привокзальном сквере. Странно, но ракия, ранее известная дурным привкусом и скверным запахом, пилась как обыкновенная вода. Общей складчины не получилось. Пили, объединившись в пары и тройки. Кое-кто вовсе отказался участвовать в застолье, решив сэкономить максимальное количество валюты.

Я пил в паре с Серегой-Пожарником. К этой процедуре он отнесся с особой серьезностью. Незадолго до отъезда в Югославию Серега лечился от известного пристрастия. Нарколог строго предупреждал его, что после лечения употребление любого алкоголя не просто нежелательно, но и опасно. По этому поводу была взята с Сереги и соответствующая расписка.

Помня о пугающем предупреждении нарколога, Серега для начала как-то по-особенному, совсем по-кошачьи отхлебнул из стакана. Объяснил:

— Подожду, что будет. Потом видно будет…

Однако алкоголь усваивался Серегиным организмом прекрасно. После каждого глотка он причмокивал, делал недоуменное лицо и приговаривал: