Читать интересную книгу Хуже не бывает - Кэрри Фишер

Хойт вытащил из бумажника пятидесяти долларовую купюру и протянул Большой Птице, тот, кивнув, засунул ее в карман.

– Спасибо, – сказал Большая Птица. – Так где я могу получить эти инструкции, о которых вы толкуете? Для начала я не прочь дать такую своей подружке. А там как знать? Они могут оказаться отличным вкладом, а, приятель? – Большая Птица посмотрел на Тони, но Тони смотрел на Сьюзан.

– Никто не получит брошюру, если вы сделаете ей пирсинг языка. Если у вас нет… – Но она не успела закончить, Хойт поволок упирающуюся Сьюзан к двери. Она ударила его по руке. – Эй дай мне хотя бы надеть туфли! – захныкала она вырываясь. – И моя татуировка еще не закончена и я должна заплатить Тони, к тому же почему…

Но Хойт уже отделил один мир от другого. Вытащив Сьюзан из мира татуировок, проколотых языков и бывших зэков, он спас Тони и Большую Птицу от мира поступков, совершаемых на такой скорости, что не успеваешь задуматься о последствиях.

Они мчались на запад по бульвару Сансет, прочь от «Летающей свиньи» и всех, кто там работал. Хойт сгорбился за рулем, а Сьюзан на пассажирском месте неохотно прислушивалась к голосу разума, как это неоднократно бывало прежде. Почему все начинают с ней вот так разговаривать? Будто она ребенок-дебил? Она уставилась в окно, пытаясь отгородиться от той чепухи, что он ей говорил. Бесполезная попытка остановить берсерка.

– Ты хорошо себя чувствуешь? Я хочу сказать… – начал Хойт, его лицо посерело от беспокойства, он на несколько секунд отвлекся от забитой машинами улицы и с тревогой посмотрел на Сьюзан. И этот человек собирался спасти его – как она сможет это сделать, если зашла уже так далеко вкривь и вкось?

– Ой, да не брюзжи ты, как старуха, – легкомысленно сказала она. – Ну же, признайся, ведь было весело.

Сьюзан вжалась в сиденье, скрестив руки перед собой, точно отгораживаясь от всех и вся подавляющей логики, и прикрыла глаза, подставляя лицо солнцу. Как можно бранить ее в такой день?

– Кроме того, мы заплатили за пирсинг, – недовольно заныла она. – Мы переплатили, если хочешь знать мое мнение.

Она сняла несуществующую пушинку с рукава и нахмурилась. Цвет светофора сменился, и Хойт повез ее к безопасному миру ее дома на холме, где она сможет подготовиться к дальнейшим приключениям.

– Ладно, но ты в самом деле хорошо себя чувствуешь?

– Что ты имеешь в виду? – спросила она, откинувшись на спинку сиденья, ангельски невинная, ее глаза смотрели вперед, на дорогу. – Я прекрасно себя чувствую, а ты этого не видишь, потому что твое восприятие задолбано депрессией. Если бы ты не был таким грустным, ты бы тоже отлично повеселился. – Она широко улыбнулась, но он продолжал встревоженно смотреть на нее, возможно, надеясь, что ее сияние рассеет тревогу и осветит день.

Разумеется, она знала, что ее доводы сомнительны, ну и что? Его точка зрения лишь гарантировала больше тревог и забот, а что в этом хорошего?

Она загадочно улыбнулась Хойту, посылая ему волны доброжелательности и любви, и когда убедилась, что он получил хотя бы часть ее энергии, то наклонилась и прибавила громкость радио, пытаясь заглушить звук этого малоприятного обмена.

Подготовка к засаде

Оставив Хойта и не задумываясь о том, когда они снова встретятся, Сьюзан вернулась на счастливую планету, с которой была родом. Избавившись от него, она испытала облегчение, хоть и желала, чтобы он предложил остаться с ней сегодня и навсегда. Она не понимала, как он может ей противиться. Как вообще кто-то может ей противостоять. Но это уже не имело значения. Лодыжка немного пульсировала в том месте, где была незаконченная татуировка. Сьюзан боролась с желанием почесать ее, погромче включив радио и заглушая зуд воодушевляющими звуками рок-н-ролла. Сьюзан не собиралась стричься. Она в самом деле не планировала это делать, просто так вышло. Что-то вроде подготовки к засаде.

Она вспомнила, что давно уже не принимала ванну – ванна это так скучно, так обычно, так je ne sais:[29] не по-куала-лумпурски. У Сьюзан были дела поважнее. Государственной неважности! А теперь хорошие парни устроят вечеринку! И какая это будет вечеринка! Они такое замутят. О, нет, ничего необычного, но все будет вертеться и крутиться, и тебе непременно захочется туда попасть, а когда это случится – то, что произойдет, будет зависеть от тебя. И ты окажешься далеко-далеко, дальше, чем Тимбукту и Мадагаскар. Твоя волна докатится до Луны. Она вся состояла из идей, разговоров и движения, теперь, когда лекарственная пелена спала, открыв все лучшее, что Сьюзан ощущала в себе. Лучшее, что становилось все лучше и лучше с каждым днем, требуя все меньше и меньше сна, поскольку теперь она могла заряжаться от солнца, цвета и радости.

Теперь ей казалось, что она понимает, к чему стремился ее отец, глотая спиды. Пытаясь прожить две жизни за половину одной – будто пламя, вырвавшееся из-под контроля, выжигающее дорожку везде, где бы ты ни шел, глаза сверкают, мозг – разбушевавшийся ад интуиции, идей и грандиозных планов.

Едва ли от нее можно было ждать, что она будет заниматься гигиеной – ведь в этом нет ничего возвышенного. Это удел низких, заурядных женщин. À она перешла из разряда низких в высокооктановые и суперкрутые. Лучше просто убрать эти сбивающие с истинного пути темные локоны, открыть путь ее расцветающему, необычному мозгу. Так что, объехав Западный Голливуд и проехавшись по Мелроуз, она искала подходящее местечко, где кто-нибудь в мгновение ока откромсает ее волосы. Она махала прохожим, мчась на полной скорости и болтая с дружелюбным радио. Наконец она остановилась возле парикмахерского салона «Голова набекрень», выбрав его скорее за название, чем за внешний вид. На самом деле выглядел он довольно убого, угнездившись между книжным магазином для взрослых и пончиковой. Сьюзан нашла место для парковки, уверенная, что его приберегли для нее парковочные божества, и через несколько секунд уже была в салоне.

– Есть здесь кто-нибудь, кто может подстричь меня прямо сейчас? – спросила она, жеманно склонив голову к плечу, как робкая, застенчивая девушка, мечтающая о свадьбе.

– Вы записывались? – лениво спросила девушка за конторкой, жуя жвачку и рассеянно царапая что-то ручкой на бумаге.

– Нет, но на табличке в окне написано «Добро пожаловать», вот я и пожаловала. Я ведь могу пожаловать, хоть мне и не на что пожаловаться…

– Рубен, – позвала девушка, повернувшись к залу и прервав экскурс Сьюзан в преисподнюю переполненной головы.

Из глубины салона, отодвинув занавеску из бус, вышел маленький смуглый человек в ермолке и синтетическом рабочем халате. Он неспешно подошел к Сьюзан с задумчивым, почти торжественным выражением на бородатом лице.

– Да, Аника? – Он вытер руки маленьким полотенцем.

– Эта леди хочет подстричься. Как ты думаешь, у нас есть время, пока не придет твой следующий клиент?

Рубен серьезно кивнул, глядя на Сьюзан черными глазами.

– Думаю, да. Миссис Финкельман записана на два часа, но она обычно опаздывает. Следуйте за мной, пожалуйста.

Сьюзан поблагодарила приемщицу и последовала за Рубеном в маленький салон, мимо других стилистов, к раковине. Взяв с полки голубой халат, он молча протянул его Сьюзан, словно это была древняя молитвенная шаль или другое священное облачение, которое подготовит ее к грядущему ритуалу.

– Наденьте это, Маша вымоет вам голову. Затем она вас проводит к моему креслу, где я буду вас ждать.

Когда Маша закончила, она отвела Сьюзан к креслу Рубена, где он стоял и ждал, как обещал.

– Что я могу для вас сделать? – Он стоял с расческой в руках, глядя на отражение Сьюзан в зеркале и ожидая ее указаний, убийца локонов, готовый исполнить ее распоряжения.

– Я хочу отрезать волосы, – объяснила она. – Слишком жарко.

Рубен ждал, что она еще скажет, но поскольку она молчала, спросил:

– Да, но в каком стиле?

Сьюзан пожала плечами.

– Что-нибудь такое, чтобы я могла просто вымыть голову и больше ничего не делать, – она снова пожала плечами. – А еще лучше вообще не мыть и ничего не делать, – и улыбнулась лучшей из своих улыбок.

Рубен нахмурился, поджав губы.

– Но у вас такие прекрасные длинные…

– Неважно, я от них устала. Я больше не хочу их носить.

Рубен глубоко вздохнул.

– Ну что ж, хорошо, как скажете. – Он произнес это так печально, словно признавался в постыдном поступке.

Зажав длинную прядь ее мокрых волос между пальцами и подняв до уровня своих серьезных темных глаз, он принялся щелкать ножницами.

Вскоре волосы Сьюзан лежали на полу вокруг нее.

Как и в случае с Тони и татуировкой, она не смотрела, что он делает и как она изменяется, а внимательно слушала Рубена, рассказывающего о своей судьбе.