Читать интересную книгу Крысиная охота - Кирилл Казанцев

Охранники выволакивали из леса пострадавших товарищей. Не занятые в транспортировке ходили цепью, контролируя заросли и готовые стрелять при любом шорохе. Раненые оглашали пустырь жалобными стонами. Один пытался идти сам, опираясь на клюку, но постоянно падал, взывал к Всевышнему. Глобарь проводил его глазами, напевая под нос:

— Гангрена, гангрена, тебе отрежут ногу…

Дважды пострадавшую Антонину тащили на наспех сооруженной волокуше. Когда она приходила в себя, то разражалась суровыми мужскими выражениями. Она орала, чтобы ее оставили в покое эти бездарные мужики, которым даже хомяка доверить нельзя! Это так унизительно, она сама способна дойти, куда ей надо, в крайнем случае доползти.

— Антонина, не впадай в амбицию! — хохотал Глобарь.

— Алевтина, — машинально поправил губернатор.

— Один хрен разница, — отмахнулся Николай Аверьянович.

Антонина на грани беспамятства плохо различала людей и голоса, облила шутника отборными словесными помоями. Ее волокли все дальше, а она никак не могла остановиться — крыла матом. Николай Аверьянович недоуменно посмотрел на губернатора.

— Она меня обматерила, Василий Иванович, мне не послышалось?

Губернатор тяжелым взглядом уставился на союзника из мира теней.

— А что вас удивляет, Николай Аверьянович? Ну, догоните, сломайте ей третью ногу. А хотите, я вас тоже обматерю?

— Господин генерал-майор, Григорий Алексеевич! — выбежал из леса и припустил по пустырю начальник охраны Крейцер. Он сжимал под мышкой ворох какого-то тряпья. — Послушайте, Григорий Алексеевич! — взывал к голосу разума благоразумный начбез, — мы нашли одежду Россохина! Он был в ней до того, как переоделся в нашу форму. Бросил под куст — и мы ее нашли. Григорий Алексеевич, прикажите Вавилову, пусть даст ее обнюхать овчаркам и спускает их с привязи! Они возьмут след! Григорий Алексеевич, нужно что-то делать, пока все не зашло слишком далеко!

Все, кто был на пустыре, одобрительно загудели. Генерал колебался, злобно зыркал глазами, гримасничал, как шут гороховый. В принципе, соблазн велик — натасканная живность след возьмет в один присест.

— Григорий Алексеевич, хватит выкаблучиваться! — грозно проревел Василий Иванович. — Спускайте собак, в этом явно назрела необходимость!

Никита похолодел, услышав отдаленный собачий лай. Он прекрасно помнил, что в лесничестве имеются злые собаки, и все же надеялся, что до их использования дело не дойдет. Еще минуту назад, выбираясь из смородинового куста, он испытал невольную гордость — упыри откатились, он один во всем лесу. А теперь опять сделалось тоскливо. Он отвел затвор помповика, высыпал патроны — осталось четыре штуки. Лихорадочно вставил их обратно. Жалко, что не добыл еще оружия. Прицельная дальность этой штуки сорок метров, идеальна при стрельбе в упор, а чуть подальше — уже проблемы. Он прислушался — разноголосый лай делался ближе, становилось страшнее. Можно не сомневаться, что его унюхают, эти псины те еще профессионалы. Он подавил панику, заставил себя успокоиться: дыши глубже, приятель, это всего лишь собаки, пусть они и умнее людей, но ты же умнее собаки?! Он бросился обратно в смородиновый куст, пролез между расщепленным деревом. Озадаченно уставился на мощное развесистое дерево с корявыми ветвями. Идеальный вариант — забраться на него и спокойно отстреливать собак. Каждой по пуле — и одна останется (для себя). Если память не подводила, службу в урочище тащили три овчарки. Нет, он передумал, пробежал мимо дерева, залез в уродливую мешанину голого кустарника. На дереве отличная позиция, но за собаками последует «пехота», его просто снимут с ветки, особо не утруждаясь прицеливанием. Сидеть в кустарнике тоже не дело — собакам до лампочки, а вот ему придется тяжко. Он выбежал на открытую полянку — только так, он должен все видеть, иметь пространство для маневра. Завертелся, запоминая, куда попал, машинально сунул руку за голенище высокого ботинка — нож на месте…

И стало вдруг дурно — прервался собачий лай. Не может быть, эти твари еще умнее, чем он думал! Подкрадутся молча, набросятся внезапно. Никита сжал ружье, попятился на западную сторону полянки, превратился в напряженный слух. Встал на полусогнутые, стал ждать. Ведь не могут эти твари бежать совсем уж бесшумно? Затрясся кустарник, и из вороха листвы багровых тонов с глухим рычанием выскочила палевая образина с оскаленной пастью. Собака прыгнула мускулистыми лапами, он чуть не возопил в сердцах: куда же вы лезете в людские разборки! Это не ваше собачье дело! Раскатисто громыхнул помповик, и собака рухнула, не долетев до цели несколько метров, заскулила, завертелась, обливаясь кровью. Резко и одновременно выскочили еще две громадины. Темнее первой, с клочковатой смявшейся шерстью, с воспаленными бешеными глазами, дружно залаяли, увидев цель. Никита попятился от такого напора, но успел прицелиться, выстрелил, пробив овчарке грудную клетку, и, не дожидаясь, пока на него набросится последняя, отпрыгнул в сторону. Но и тут не удался маневр! Она как чувствовала траекторию движения человека. Никита уже падал, споткнувшись о какой-то сучок, зверюга с растопыренными лапами летела на него, готовая впиться, вырвать горло. Выстрел совпал с ударом позвоночника о землю. Пуля попала в заднюю лапу, лишь усилив ярость зверя. Брызгаясь кровью, угрожающе рыча, овчарка набросилась на него, Никита выставил перед собой ружье, схватившись за него, как за перекладину. Но хватка зверя оказалась сильнее, тварь вцепилась в помповик клыками, вырвала, отбросила (вот же умная какая!), и не успей он схватить ее обеими руками за спутанную шерсть в районе шеи, остался бы без горла. Тварь царапала его когтями, тянулась оскаленной пастью, а он вцепился ей в кожу, держал, сопротивляясь бешеному напору. Клацали челюсти в сантиметре от носа, ярость сочилась из воспаленных глаз, его обволакивало удушливым смрадом, тянулись и рвались жилы, как гитарные струны… Он не мог так долго продержаться, силы уже кончались. Извернувшись, он высвободил правую ногу, принялся бить собаку по простреленной лапе. Та задергалась, захрипела. И он решился — оторвал от шеи гадины правую руку, вложил при этом в левую все, что еще оставалось в организме. Вскинул, согнув в колене, ногу, выхватил из-за голенища здоровый финский нож — и когда левая рука уже теряла чувствительность, а жуткие челюсти готовы были сомкнуться на горле, он принялся остервенело бить овчарку ножом в бок.

Россохин наносил удар за ударом, погружал отточенное острие в податливое тело, вытаскивал, снова погружал. Извивалось распростертое на нем мускулистое туловище, когти впивались под кожу, кровавая пена заливала грудь. Ослаб напор, остекленели глаза зверя. Собака еще не умерла, поскуливала, когда он сбросил ее с себя и начал подниматься. На поляне валялись три агонизирующих тела. Кружилась голова, пришлось расставить ноги, чтобы не упасть. Тело, в принципе, слушалось, за исключением левой руки, повисшей плетью. Он нагнулся, поднял свой трофейный «Моссберг» — ничего, с этой штукой можно управляться и однорукому калеке.

А управляться пришлось немедленно. Недалеко прозвучал призывный вопль:

— Сюда, это здесь!!! — и на поляну кубарем выкатился относительно молодой белобрысый охранник с азартно блестящими глазами. Сообразить, в чем тут дело, он не успел. Бабахнул выстрел, пуля прострелила плечо и зашвырнула автоматчика обратно в кустарник. Нечего тут прыгать! Чуть левее на поляну вывалился возбужденный Глобарь Николай Аверьянович и встал как вкопанный, узрев нацеленный в живот помповик.

— Вот черт… — сказал он как-то удивленно.

Никита нажал на спуск, но ружье промолчало — в общем-то, логично, патроны почкованием не размножаются. И перед тем, как на поляну высыпала масса народа, Никита прыгнул задом в кусты, пробился сквозь мохнатую дикую жимолость и пустился наутек.

— Впрочем, все нормально… — вздохнул Николай Аверьянович и удивленно качнул головой. Отпустило, кажется…

Преследование противника успеха не принесло — этот тип научился договариваться с лесными духами, и те охотно его прикрывали. До наступления темноты уставшие загонщики, повинуясь истерическим воплям начальства, тупо прочесывали лес — двумя отрядами, по дуге, навстречу друг другу. Никого не нашли, хотя смотрели под каждой корягой. А когда они, злые и умотанные, вышли из леса, обнаружили, что одного не хватает. Кинулись обратно, услышали жалобный стон — помогите, дескать. Стали светить фонарями и увидели, что между деревьями ползет, обливаясь кровью, их товарищ, некто Лобов, мрачный нелюдимый здоровяк, способный, как кувалдами, загонять людей кулаками в землю (и однажды на спор этот фокус проделал). Допрыгался товарищ. Что случилось, он толком объяснить не мог. Вроде шел со всеми, уже темнело, то ли наступил на что-то «ядовитое», то ли тварь какая-то поджидала — острая боль, тьма, стоп-кадр, а когда очнулся, оба сухожилия на ногах перерезаны, и сил осталось лишь ползти и жалобно канючить…