— Я плакала из-за Люси потому, что боюсь за нее. Потому что с ней хотят разделаться.
Я встал, раздавил окурок сигареты о поддонник одной из проклятых гераней и вышел, громко хлопнув дверью.
Ночью я проснулся оттого, что кто-то опять ходил по чердаку.
Я притаился и стал вслушиваться.
Я слышал тихие шаги, слышал, как кто-то отодвигает сундуки и потом ставит их на место. Изредка что-то с приглушенным стуком падало на пол.
— Пусть их ходят и ищут. Пусть кто угодно ходит и ищет. Плевать мне на все это.
Я был почему-то уверен, что, как только кто-нибудь из них — а по мне пусть это будет кто угодно, — отыщет то, что спрятала на чердаке прабабка Лунде, весь этот кошмар придет к концу. Я считал, что тот, кто найдет клад прабабки Лунде, непременно сам выдаст свою находку.
Но, лежа в темноте и прислушиваясь к тихим шагам на чердаке, я был далек от мысли, что кое-кто и в самом деле скоро найдет клад прабабки Лунде и не только выдаст свою находку, но и разоблачит самого себя.
Я считал дни, оставшиеся до выписки Кристиана из больницы.
«Две недели», — объявил седовласый коротышка профессор в галстуке, идеально гармонирующем с цветом его глаз.
Я никуда не отлучался из дома полковника Лунде.
Раза два мне звонил Карл-Юрген. В доме полковника Лунде не было новомодных приспособлений вроде отводной трубки, которые обычно позволяют дворецкому, духовнику или гувернантке подслушивать телефонные разговоры, Я знал: то, что Карл-Юрген говорит мне по телефону, останется между нами. А сам я не стану делиться тем, что он мне скажет, ни с кем из членов семьи Лунде.
Я узнал, что Люси сдержала слово. Она жила в моей квартире и на улицу даже носа не высовывала. Полицейский, дежуривший у моего дома на Хавсфьордсгате, изредка приносил ей еду. Не могла же она с утра до вечера питаться рыбными фрикадельками!
Кристиан поправлялся с невероятной быстротой. Я надеялся, что он посрамит коротышку профессора, опровергнув его прогноз насчет двух-трехнедельного больничного режима. Кристиан так и сделал.
На десятый день после праздника на Холменколлене Карл-Юрген позвонил мне и сообщил, что Кристиана выписали из больницы и он пробрался — Карл-Юрген так и сказал «пробрался» — к себе домой. Официально он продолжал находиться в больнице.
В тот день, когда Кристиан «пробрался» к себе домой, я едва мог дождаться вечера. Я понимал, что рабочий день Карла-Юргена в управлении полиции заканчивается довольно поздно.
Наконец настал вечер.
— Пойду прогуляюсь, — сказал я сержанту Вику. Вернее, я произнес эти слова в пространство, потому что сержанта Вика в холле не было видно.
Есть, — отозвался сержант Вик.
Оказывается, он преспокойно сидел на своем обычном стуле.
Кристиан основательно подготовился к нашему приходу.
В гостиной на большом столе у камина красовался поднос, уставленный бутылками всех фасонов и размеров.
— Завтра мне на работу не идти, — объявил Кристиан. — Частных вызовов у меня тоже не будет. Я болен и даже при смерти — ведь меня прострелили насквозь. Считаю, что в честь этого события можно хорошенько напиться.
— Ты не очень-то похож на умирающего, — заметил я.
— Никогда в жизни я еще не чувствовал себя так великолепно. Я провел чудесную неделю. Я понятия не имел, как приятно быть пациентом. Сестра Карин… гм… Словом, я пригласил ее в ресторан… Конечно, когда я официально поправлюсь и выйду из укрытия. Сестра Карин необыкновенно…
— Можешь не объяснять, я ее видел, — прервал я.
Итак, мой брат Кристиан, живой и здоровый, стоял передо мной и откупоривал бутылки.
Карл-Юрген сел за стол.
— Я не могу последовать твоему примеру, — сказал он, — мне напиваться нельзя. Мне-то ведь завтра на службу. Но все-таки я вышью за твое здоровье. А вот Мартину, судя по его виду, прямо-таки необходимо пропустить стаканчик-другой. Ему приходится труднее всех.
Я и не предполагал, что Карл-Юрген способен задумываться над тем, каково кому приходится.
На сей раз Карл-Юрген сел на стул, как все люди. Казалось, он никуда не спешит — случай сам по себе тоже необыкновенный.
— Итак, подведем итоги, — предложил Кристиан.
— Улики против фру Люси Лунде вопиющи. Я имею право в любую минуту арестовать ее по подозрению в двух покушениях на убийство. Отпечатки ее пальцев обнаружены на отвертке и на револьвере, и ее туфли оставили большую часть следов на могиле фру Виктории Лунде. Однако мне все это решительно не нравится.
— Почему? Разве неопровержимость улик не упрощает дело?
— Вот эта-то неопровержимость мне как раз и не нравится, — сказал Карл-Юрген.
Кристиан уже почти допил свой стакан. Он откинулся на спинку стула и протянул длинные ноги к камину.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — отозвался он. — Улики настолько бросаются в глаза, что наводят на мысль о подделке.
— Люси никогда не отличалась… особой, как бы это сказать… особой сообразительностью… — заметил я.
— По-моему, ты ошибаешься, — заявил мой старший брат. — Думаю, мы все ее недооцениваем. Я вовсе не хочу сказать, что она убийца. Вопреки уликам—нет. Но она неглупа. Просто по тем или иным причинам она навесила на себя ярлык.
«Ярлык»! Ну разве я не прав?.. Кристиан как две капли воды похож на нашу мать.
— Насколько я знаю женщин… — снова заговорил Кристиан.
Мы с Карлом-Юргеном улыбнулись. Опыт Кристиана в этой области был широко известен.
— …даже самые умные из них, как правило, считают, что мужчинам нравятся женщины бесхитростные. Они думают, что нашему мужскому тщеславию льстит, когда они смотрят на нас голубыми глазами и говорят: «Господи, какой ты умный, ты все знаешь!» Я вполне допускаю, что у Люси могло хватить ума нарочно оставить против себя кучу улик. Она могла предвидеть, что мы будем сидеть вот так, как сидим сейчас, и рассуждать: «Нет, именно поэтому это не может быть Люси». Короче говоря, я допускаю, что она пытается обвести нас вокруг пальца.
Он уставился взглядом в потолок.
— И в то же время я не могу поверить, что это Люси.
Мы молча курили, глядя на поленья, потрескивающие в камине.
— В данную минуту мне больше всего хочется знать, не сказал ли кто-нибудь из них чего-нибудь примечательного, — снова заговорил Кристиан. — Меня интересуют не осторожные ответы на вопросы полиции, а необдуманные слова, которые вырываются под влиянием минуты. Очередь за тобой, Мартин, это твоя специальность. Не были ли при тебе сказаны какие-нибудь слова, которые показались тебе примечательными?
Я задумался.
— В большей части того, что кажется мне примечательным, по всей вероятности, ничего примечательного нет, — сказал я наконец. — Например, в том, что говорила мама.
— А что она сказала?
— Что полковника Лунде зовут Виктор. Виктор и Виктория. Наверняка это не имеет значения. Но…
— Продолжай.
— Первое, что мне показалось странным, были слова Люси в тот вечер, когда едва не убили фрёкен Лунде. «Не думала я, что пострадает она», — сказала Люси. А Виктория сказала недавно: «С Люси хотят разделаться», а фрёкен Лунде заявила: «В нашем доме живет убийца».
— Кстати, это правда.
— Да, но, по-моему, фрёкен Лунде известно больше, чем она говорит. А мама сказала…
Карл-Юрген и Кристиан улыбнулись.
— Смейтесь, смейтесь, — сказал я. — Вам смешно, что я цитирую мамочку. Но наша мать на редкость умная женщина, Она сказала мне, что в семье Лунде все ходят с ярлыками.
— С ярлыками?..
— Именно, — подтвердил я. — Слово в слово то, что сказал недавно сам Кристиан.
— Что за ярлыки?
У Кристиана было чрезвычайно крепкое виски. От него, как видно, у меня и развязался язык.
— На ярлыке у Люси написано: «Самоуверенность», на ярлыке фрёкен Лунде — «Благородство», у Виктории — «Взбалмошность».
— И какие же выводы делает из этого мать?
— На ярлыках написано, чем их владельцы хотят прослыть в глазах окружающих, и прежде всего в собственных глазах.
— Ну а полковник Лунде? — спросил Карл-Юрген, — Какой ярлык твоя мать приклеила ему?
Пока Карл-Юрген не задал своего вопроса, я об этом не задумывался.
— Никакого, — ответил я. — Полковник Лунде — солдат. Для него существуют только приказ и дисциплина. Он сам мне как-то сказал об этом.
Зазвонил телефон.
— Не снимай трубки, — сказал Кристиан — Меня нет дома. Я лежу в клинике… чуть ли не при смерти… приду в себя не раньше, чем недели через две… в общем, спустя месяц после того, как в меня стреляли…
Мы помолчали, прислушиваясь к телефонным звонкам. В конце концов звонки прекратились.
— Наверно, это сестра Карин, — сказал Кристиан с радостной надеждой в голосе.
— Смысл… — снова заговорил Карл-Юрген. — Если бы я мог уловить смысл — вернее, понять мотив. Но я не вижу мотива. Разве что некий предмет, спрятанный на чердаке прабабкой Лунде. Но неужели вся семья придает значение словам, сказанным старухой, почти наверняка выжившей из ума?..