Что же они наделали! Как она оказалась во всем этом замешана? Мало того, что сбежала с преступником, так теперь и сама стала соучастницей преступления.
Сдаться, раскаяться… Пусть ей немедленно сотрут это воспоминание, пусть к ней применят программу реабилитации преступников. Она согласна на все, она виновна…
– Успокойся, – сказал Айвен, вернувшись. Ее угрызения совести не произвели на него впечатления.
Мила уперла локти в колени и спрятала лицо в ладонях. Что теперь ее ждет? Тюрьма?
Айвен остановился напротив, держа корзину для пикников, из-под крышки которой выглядывали горлышки трех винных бутылок.
– Тут жратва и вино, – сказал он все тем же беспечным тоном. – Ты часом не знаешь, где в этом доме штопор?
– В верхнем ящике справа, – автоматически произнесла Мила. – Бокалы в шкафчике.
– Логично, – бросил Смит.
«Ужасно. Как все ужасно», – думала Мила.
Айвен вернулся, притушил свет, сунул ей в руку бокал и налил вина.
– Токайское, – сказал он.
Мила пригубила золотистую жидкость. Десертные вина казались ей противными, особенно синтетические, изредка она позволяла себе выпить немного сухого, натурального, но вдруг ей захотелось почувствовать внутри себя расслабляющее тепло. Да что там – напиться до бесчувствия.
Несколькими глотками Мила опустошила бокал. Айвен тут же снова наполнил его, поднял свой и сказал:
– За справедливость.
Они выпили. Покопавшись в корзине, он вытащил термопакет с курицей, тарелку с сырами, виноград и принялся жадно есть.
Мила к пище не притронулась. Вначале она думала о Дэне, о том, что, наконец, он получил по заслугам, но вот только был ли Дэн хоть частично прежним или это уже совсем другой Дэн – она не знала.
Глядя, как Айвен обсасывает косточку, Мила непроизвольно улыбнулась.
– Расскажи о себе, – попросила она. – Мне интересно. Ведь ты жил в Страшные Времена.
Айвен глянул на ее бокал, подлил вина.
– Что именно тебя интересует?
– Кто были твои родители?
Айвен на минуту задумался.
– Мать бросила семью, когда мне исполнилось девять, – сказал он. – Ушла к какому-то астронавту. Папаша говорил, тот мерзавец майором был. Я помню мать. Красивая.
Он выпил и снова налил.
– Значит, тебя отец воспитывал?
– Папаша со странностями был.
– Расскажи о нем, – попросила Мила.
– Чего тут рассказывать-то? Папаша сварщиком работал на кораблестроительном заводе. В пьянство ударился, когда мать ушла. Меня словно не замечал. Пил года два, а потом неожиданно бросил, книги какие-то стал читать, бывало непонятные слова мне говорил. Не помню толком, о чем он там болтал. Мы с ним почти не общались. Он раньше, когда пил, все время сам с собой разговаривал. Потом у него знакомые появились. Тоже книжники. В то время на Земле еще были люди, которые книгами увлекались. Я имею в виду не каталоги магазинные и даже не книги о науке или политике, а другое… Ну, литература там, религия… Это сейчас у вас только в музее можно книжку увидеть. Все на миникомах есть, а раньше… Ладно, ты не подумай, что и я тоже читать любил. Все это чушь собачья! – Он достал из кармана сигареты и зажигалку, закурил. – Я презирал чтение, как, впрочем, и отца. Он был неудачником. Вместо того чтобы меня на ноги поставить, все время самокопанием занимался. Но я давно на него не сержусь. Я его вроде как понимаю. Это он из-за ухода матери умом тронулся. А я даже благодарен судьбе за то, что в те годы, когда родители детям мозги ерундой забивают, самому себе предоставлен был.
Мила вспомнила собственное детство – строгого отца, тихую маму, занятия музыкой, языками, изобразительным искусством, непрерывный контроль, ежедневные проверки знаний.
Кажется Айвен не почувствовал этого воспоминания, выпустив в потолок тонкую струйку дыма, он продолжал:
– На того майора я затаил злобу. Хотел отомстить, но не знал как. Само слово «майор» стало для меня как горечь. Как-то раз мысль пришла: вырасту, пойду в астронавты, дослужусь до генерала, стану начальником над этими самыми майорами, вот тогда они у меня попляшут. И с тех пор я самовоспитанием занимался. Лет в двенадцать спортом увлекся, учебу подтянул и скоро одним из самых успевающих в классе стал. С папашей прожил до семнадцати, а потом поступил в летное. После только два раза его видел. Последний – лет за десять до того, как меня заморозили. – Айвен криво усмехнулся. – А сестры слабоумной у меня никогда не было. Ну и бред, однако, мне в память эти кретины записали! Ха-ха-ха!
Хохот Айвена эхом разнесся по дому.
Мила прислушалась. Как там Дэн с Ритой?
Из подвала не доносилось ни звука.
– Они там не умрут? – спросила Мила и сама удивилась тому, как равнодушно прозвучал ее голос.
– С чего бы им помирать? Полежат, очухаются. Может, память восстановят. Память – ценная вещь…
Голос Смита как будто раздавался издалека. Действует, подумала Мила и опрокинула в рот остатки вина.
Айвен внимательно посмотрел на нее. Он вытер губы и руки, бросил скомканную салфетку на горку куриных костей и наклонился к женщине.
– Не парься так, – шепнул. – Дурацкое занятие.
Айвен приподнял каштановые локоны и коснулся губами кожи за ухом. Его горячее дыхание взбудоражило Милу.
– Грязная шлюха! – едва слышно прошептал Айвен. От этих слов Мила вздрогнула, но теплая волна внизу живота заставила ее выгнуться всем телом и прильнуть к мужчине. Айвен начал поспешно стаскивать с Милы одежду. Она не возражала. Айвен изнемогал от нахлынувшей страсти, но помочь ему она не могла – тело оказалось обессиленным.
Вдруг ее разобрал неуместный смех, она расхохоталась с одержимостью сумасшедшей.
Айвена это только раззадорило. Он вытряхнул Милу из брюк, разорвал кружевные трусики. Женщина скатилась с дивана и, оказавшись на четвереньках, поползла по ковру, продолжая хихикать. Айвен схватил ее за бедра и притянул к себе.
– Жи-вот-но-е… – сказала Мила и издала утробный звук.
– Ты из той же стаи, – прорычал Айвен.
Его ладонь скользнула вверх по спине, пальцы вцепились ей в волосы. Он сказал что-то неразборчивое, но Миле было все равно, что он говорит. Она чувствовала, как разгоряченные тела источают мускусный аромат – первобытный и пьянящий. Казалось, окружающее пространство растеклось дрожащим маревом, а потом и вовсе пропало, обратившись в ничто, и Мила тоже стала ничем. Крик женщины потонул в бесконечности, время исчезло…
Глава 5
…Мила вынырнула из тяжелого сна.
Нестерпимо хотелось пить, стучало в висках, и ныла спина. Пол, даже застеленный ковром, был чересчур жестким ложем. Мила попробовала подняться и тут же пожалела о том, что пошевелилась, так ее замутило. Проклятое похмелье.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});