можно придраться к чему угодно и найти подходящие слова. Это гормоны, с этим надо мириться, это надо перетерпеть. Вот так и живем. Она мне уже весь мозг вынесла, я от нее даже сюда сегодня приехал. А ей сказал – к товарищу в гараж, «Ниву» его ремонтировать. Дескать, дружбанчик один попросил подсобить, иначе бы потащила меня в банк за кредитом! – Дмитриев нетрезвенько выругался, так как проклятые зажимы проводов никак не поддавались.
– За каким кредитом? – спросил Нилепин.
– В отпуск она захотела. На Сейшелы.
Пятипальцев рассказал анекдот про пьяного электрика. Анекдот был матерный и смешной, от смеха Дмитриев опять выронил отвертку.
– Скоро? – спросил Пятипальцев, которому жутко хотелось поскорее разобраться со станком и вернуться в раздевалку, где в шкафчике стояла на две трети полная бутылка виски.
– Сейчас, – морщился Дмитриев, ковыряясь в электрике. – Уже почти все. Кабель не поддается.
Пока немолодой ученик электрика возился с проводами, Лева Нилепин решил подогнать кран-балку и приготовить чалки для подъема станка. Он закинул на плечо чалки, взял пульт крана и, нажав на кнопку повел крюк к станку. Благодаря несложной работе и выпитым рюмкам виски настроение у Левы было приподнятое, он уже предвкушал, как в течении часа они переставят станок на нужное место, подведут вытяжку, подключат кабеля и продолжат выпивать. Когда Нилепин приблизился к четырехстороннему станку, Юрка Пятипальцев как раз снял последний гофрорукав и массировал усталую ладонь.
Вдруг раздался хлопок и вырвался столб искр, будто у станка взорвали очень сильную петарду. Тяжелый станок вздрогнул и тело Августа Дмитриева взлетело в воздух, пролетело несколько метров, грохнулось у ног остолбеневших Нилепина и Пятипальцева и по инерции проехалось на спине по полу еще метра три. В цехе воцарилась гробовая тишина. Нилепин и Пятипальцев смотрели на недвижимое тело электрика, потом синхронно перевели взгляд на четырехсторонный фрезеровочный станок, потом вновь на тело Дмитриева. Потом работяги переглянулись.
Нилепин отпустил пульт от крана-балки и тот маятником закачался на кабеле.
Пятипальцев уронил разводной ключ.
– Что это было? – тихо проговорил он вмиг пересохшими губами.
Они оба подошли к телу Дмитриева и встали с обоих сторон, совершенно не представляя, что делать. Тело ученика электрика лежало на спине распластавшись на бетонном полу. Окаменевшее лицо с вылупленными голубыми глазами выражало крайнюю степень мучений и удивления. Остановившиеся глаза не реагировали, не моргали. Первым от шока очнулся Нилепин, он сел на корточки и указал своему другу-наладчику на руки Дмитриева. Обе ладони несччастного были почерневшими, а кончики пальцев вообще изувечены, открывая на всеобщее обозрение опалённые до ржавого цвета косточки.
– Ю-у-ур, – медленно протянул он Пятипальцеву, – а он рубильник отрубал?
– Рубильник? – с трудом сглотнул наладчик. – Не знаю.
– Триста восемьдесят вольт, Юр, – у Нилепина затряслись свои ладони. – Его ударило разрядом, мать его перемать!
Нилепин разогнулся и взял предложенную ему Пятипальцевым сигарету. Закурили оба. Нервно выкурили. Одновременно потушили окурки. Стали шарить по телу Дмитриева в надежде обнаружить признаки жизни, при том что ни один из них не знал, как это делается. Щупали пульс на обугленных руках, на короткой шее, даже пытались неумело делать искусственное дыхание, после чего Пятипальцеву пришлось подавлять рвотные позывы.
– Он мертв, – Нилепину было холодно.
– Что будет делать, Лева? – глухо спросил Пятипальцев.
Они сели по обе стороны от Дмитриева, долго смотрели на труп и молчали.
08:09 – 08:30
Люба Кротова чувствовала себя очень некомфортно, она понимала, что делает не совсем то, что свойственно нормальным благоразумным людям. Например, мало кто из тех, кто может называть себя рассудительным человеком, будет расставлять в цеху на полу двадцать две толстые восковые свечи красного цвета. Красный цвет в свечах был получен благодаря добавлению в воск крови двадцати двух разных людей – двадцати двух кровных родственников легендарной девушки Анюши, известной среди фабричных работников как «Молоденькая». Люба долго собирала эту кровь, пожалуй, чересчур долго и трудно, чтобы сейчас отказываться от задуманного. Где-то она случайно ударяла жертву по носу, потом сама же оказывала медицинскую помощь, прикладывая вату, которую забирала себе. Было так, что она устраивала маленький, но кровавый несчастный случай кому-то из родствеников Анюши. Где-то наемный ею знакомый по имени Вячеслав разбивал жертве губу, резал, колол или царапал людям кожу. И всякий раз Люба Кротова вовремя приходила на помощь и, называясь проходящей мимо медсестрой хирургии или стоматологии, останавливала кровотечение собственными средствами.
Действовала она только по выходным или поздними вечерами после рабочей смены. Нескольких человек, включая близких родственников Анюши мастер заготовительного участка Люба Кротова нашла без особой сложности, все они проживали в этом городке, а вот с некоторыми другими пришлось повозиться. Люба разыскивала их по нескольким городам и поселкам по всей Российской Федерации. А ведь их нужно было не просто найти, Любе приходилось всяческими способами добиваться от этих людей кровотечения. Порой за определенную плату нанимала Вячеслава, который блестяще справлялся с поручениями и добыл для Любы кровь девяти человек, один из которых был двухлетним ребенком из казахстанского города Хромтау, которого Вячеслав якобы нечаянно царапнул заточенной столовой вилкой по запястью. За выполнение этого заказа улыбчивый Вячеслав потребовал двойной тариф и Люба заплатила ему сполна, сама оставшись почти без средств. Кровавые свечи Люба Кротова делала самостоятельно, хотя Вячеслав предлагал ей свою помощь. Делала их прямо на своей кухне, одновременно читая специальные заговоры и проводя еще кое-какие не очень чистые ритуалы, о которых она не хотела вспоминать и тешила себя тем, что Анюша не дожила до преклонных лет иначе Любе пришлось бы раскошеливаться на тайный поисковой отряд, работающий по всей России. Каждая свеча соответствовала одному году прожитой анюшиной жизни.
Сейчас двадцать две красных свечи были расставлены в ровный круг, центром которого было точное место смерти девушки Анюши. Сладковатый запах распространялся от них, движимый едва уловимым сквознячком из-за больших ворот. Сама Кротова сидела на коленях рядом, читала специальные языческие заговоры, сверяя каждую произнесенную на старославянском языке букву с древними хрупкими фолиантами с коричневыми от времени страницами. В круге из свечей, составляя определенный знак, лежали несколько различный предметов – первый зубик ребенка, перо сороки, три уголька разных девяностопятилетних деревьев, сушеное яблоко, высушенная лапка белки, черная горошина и кое-что еще, что вызывало у Кротовой стыдливые воспоминания. Любе становилось все страшнее и страшнее, крупная дрожь то и дело сотрясала ее хрупкое тело, по сторонам стали чудится пятна человеческих очертаний. По мере того как из уст мастерицы выходили древние, не используемые столетиями, заклятья человекообразные пятна принимали вид человеческих лиц. Кротова сдерживала панический страх, который