Ответ напрашивался сам собой, но был слишком невероятен, чтобы принять его на веру. Не обращая внимания на испуганный Галин лепет, я вновь попытался «почувствовать» напарника. Совершенно аналогичный результат заставил меня отшатнуться и опереться на глухую стену галереи. Предательская слабость в ногах мешала логически мыслить, да и разум отказывался воспринимать открывшийся факт: Петрович и афалина… разговаривали?! Ну да, по-другому и не назовешь. Налицо осмысленный обмен информацией, правда, судя по некоторым эмоциям, пока что не очень удачный — собеседникам явно не хватало понятной обоим базы, они даже визуально зацепиться не могли. Мой напарник под водой никогда не был — он ненавидел эту субстанцию до глубины своей кошачьей души. Афалина, понятное дело, тоже по островам не гуляла. А подсказать некому — Петрович так увлекся, что «забил» весь диапазон мысленной речи. Меня всего лишь отголосками ментального обмена приложило, и то мало не показалось. К тому же я лишний раз убедился, что после общения с искином Первых моя связь с питомцем усилилась, кстати, одним из побочных эффектов и было расстройство «фильтров», столь докучающее мне в последнее время.
Я почти минуту переваривал случившееся, потом ошеломленно выдохнул и обратил наконец внимание на почти потерявшую терпение Галю:
— Радость моя, держись за что-нибудь.
— Зачем?! — прервалась та на полуслове.
— Ты только не смейся. И не обзывай меня сумасшедшим.
— Да говори уже!
— Петрович РАЗГОВАРИВАЕТ с афалиной.
— Что?! — Девушка на мгновение лишилась дара речи, потом опомнилась и затараторила: — Как?! Ты уверен?! Но… это же невозможно!
Я в ответ лишь покачал головой — ошибка исключена.
— Денисов, признавайся, ты надо мной издеваешься?
— И в мыслях не было. Я тебе еще раз говорю: они общаются. Телепатически.
— Но… как?!
— Мыс-лен-но!!! — разозлившись, умудрился я рявкнуть шепотом.
Галя закусила губу и уставилась на виновников торжества. Петрович отлип от стены и теперь привычно изображал столбик, выписывая кренделя хвостом и ушами одновременно, а Варька медленно кружилась рядом, периодически задевая прозрачный пластик плавниками и любопытным носом. В общем, идиллия.
— Нужно что-то делать, — ожила моя ненаглядная через некоторое время.
— Например?
— Как-то зафиксировать. Это же величайшее открытие в области ксенобиологии за последние сто лет! Это же Нобелевская премия!
— Чего разоралась? Спугнешь сейчас, и плакала твоя Нобелевка, — осадил я девушку. — Что ты предлагаешь конкретно?
Последнее слово я намеренно выделил. Галя задумалась, покачивая головой в такт мыслям. Я и сам прекрасно понимал, что просто стоять и глазеть глупо, но придумать план получше был не в силах. Разве что…
— Слушай, Галчонок, а если я попробую к Петровичу через коннектор подстроиться?
— Тебе видней, — пожала она плечами в ответ. — Я не специалист в таких вопросах. Но ты только представь последствия! Это же новая разумная раса! Невероятно!..
— Думаешь? — хмыкнул я. — Почему же ее тогда до сих пор не открыли? Дураки планету исследовали? Или лентяи?
— Да ну тебя! — отмахнулась Галя. — Ты же сам не первый год в этом варишься, неужели до сих пор не понял, как это делается?!
Вот тут она права. Процедура стандартизирована вот уже лет двести как. Прилетели, зафиксировали новый вид, прогнали стандартные тесты, просканировали — и готово. Кому придет в голову анализировать мозговое излучение каких-то дельфинов? Записали типичные звуковые сигналы, примерно определили спектр зрения и остроту слуха, присвоили труднопроизносимое латинское название и номер по каталогу — вот и вся недолга. Других задач перед биологами на начальном этапе исследования новой планеты просто не ставят, слишком уж большой объем работ на их долю приходится, особенно если мир живой и цветущий, как Нереида. Уверен, что уже сейчас перечень представителей только фауны переваливает за пару десятков тысяч пунктов, и это наверняка лишь малая часть реального разнообразия. Где уж тут выявить телепатические способности у отдельно взятого вида морских животных? Впрочем, в свете открывшихся обстоятельств животными я бы афалин называть поостерегся.
Теперь настала моя очередь чесать в затылке. Если сейчас рвануть за шлемом, могу вернуться к шапочному разбору — кто знает, сколько еще непоседливая гостья пробудет с нами? Просто стоять и пялиться на невиданную картину тоже глупо. Еще раз попробовать «послушать»? Смысл? Петрович настолько увлекся, что на меня не обращает ни малейшего внимания, звать бесполезно. Разве что волшебный пендель выписать… Опять же не уверен, что поможет. Плюс ко всему предательская слабость в теле: открытие поразило меня до глубины души, до сих пор успокоиться не могу, хорошо хоть не колотит от возбуждения, как Галю. Та уже с трудом стоит на месте, лишь холодный разум ученого удерживает ее от вмешательства в процесс, да и я довольно сильно сжал ее ладонь — чисто напомнить, что в данном конкретном случае инициатива с ее стороны явно излишня.
К вящей моей радости, конфликт между разумом и чувствами разрешила сама афалина: она вдруг застыла на мгновение, явно прислушиваясь к чему-то, потом грациозно развернулась и за считаные секунды скрылась из вида. Петрович окинул меня торжествующим взглядом и принялся с довольным урчанием прихорашиваться, развалившись на ковровом покрытии.
«Стррранное!..»
Невероятно, но факт — кот сейчас прямо-таки лучился самодовольством, типа говорил тебе, а ты не верил. И кто теперь из нас молодец?
Я посмотрел на Галю. Наши одинаково растерянные взгляды пересеклись, и девушка вдруг с радостным визгом бросилась мне на шею:
— Олежек!!! Я тебя люблю!
— Конечно, дорогая, — невпопад ляпнул я, закружив ее на руках.
Бурное проявление щенячьей радости завершилось тем, что мы со всего размаха влипли в стену. При этом Галя еще зацепила Петровича ногой, и тот с недовольным мявом умчался дальше по коридору — видимо, от греха. С трудом удержавшись на своих двоих, я опустил девушку на пол и попытался заставить себя мыслить конструктивно. Получалось плохо — не давало покоя осознание того факта, что весь задуманный интим теперь насмарку. Хорошо, если к полуночи Галя угомонится, невооруженным глазом видно, что она потихоньку отходит от первого потрясения и теперь ее понемногу охватывает предвкушение будущего триумфа. У нее так бывает периодически: то она заражает всех окружающих оптимизмом и набрасывается на самые сложные проблемы, то вдруг начинает хандрить и застревает в самых неожиданных местах, зачастую довольно безобидных. Я как-то стал свидетелем ее беседы с профессором Накамурой — еще на Находке, — и тот ей прямым текстом сказал: ученый не должен быть столь подвержен настроению, иначе это не ученый, а энтузиаст-любитель. Может, и талантливый, и даже с проблесками гениальности, но любитель.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});