Читать интересную книгу Стрела времени - Айзек Азимов

— Боже, Оуэн, обвал!

Пью вбежал в туннель и метрах в пяти от входа увидел блестящую мокрую черную стену. Только что обнаженная обвалом порода казалась кровоточащей плотью. Вход в туннель, расширенный взрывами, казался таким же, как раньше, пока Пью не заметил в стенах тысячи тонких трещинок. Пол был мокрым и скользким.

— Они были внутри, — сказал Мартин.

— Они и сейчас, возможно, там. Но у них наверняка найдутся запасные баллоны.

— Да ты посмотри на крышу, Оуэн! Разве ты не видишь, что натворило землетрясение?

Низкий горб породы, прежде нависавший над входом в шахту, провалился в огромную котловину. Подойдя ближе, Пью увидел, что и эта порода испещрена множеством тонких трещин. Из некоторых струился белый газ, он скапливался в образовавшейся котловине, и солнечный свет отражался от него, словно это было красноватое мутное озеро.

— Шахта ни при чем. Шахта рассчитана правильно!

Пью быстро вернулся к нему.

— Шахта ни при чем, Мартин. Слушай, не может быть, чтобы все они были внутри.

Мартин последовал за Пью и начал поиски среди искореженных машин и механизмов — вначале безучастно, но с каждой минутой все более поддаваясь беспокойству. Он обнаружил флаер, который врезался под углом в яму. Во флаере были два пассажира. Одного из них наполовину засыпало пылью, но приборы его скафандра указывали на то, что человек жив. Женщина висела на ремнях сиденья. Ноги ее были перебиты, скафандр разорван, замерзшее тело было твердым как камень. Вот и все, что ему удалось найти. Как того требовали правила и обычаи, они тут же кремировали мертвую, прибегнув к лазерным пистолетам, которые носили с собой. Им никогда раньше не приходилось пускать пистолеты в ход. Пью, чувствуя, что его вот-вот стошнит, втащил другое тело в двухместный флаер и отправил Мартина с ним в купол. Затем его вырвало, он вычистил скафандр и, обнаружив неповрежденный четырехместный флаер, последовал за Мартином. Его трясло так, словно холод Либры пронизал его тело.

В живых остался Каф. Он был в глубоком шоке. На затылке у него обнаружили шишку, но кости были целы.

Пью принес две порции пищевого концентрата и по стакану аквавита.

— Давай, — сказал он.

Мартин послушно взял стакан. Они уселись на ящики возле койки и пили аквавит.

Каф лежал не двигаясь, лицо его в обрамлении черных волос казалось восковым, губы были приоткрыты, и из них вырывалось слабое дыхание.

— Это все первый толчок, самый сильный, — сказал Мартин, — Он сдвинул горные породы. Должно быть, там находились залежи газа, как в тех формациях в тридцать первом квадрате. Но ведь ничто не указывало…

И тут земля выскользнула у них из-под ног. Вещи вокруг запрыгали, загремели, затрещали, захохотали: ха-ха-ха!

— В четырнадцать часов было то же самое, — произнес Разум дрожащим голосом Мартина, прислушиваясь к тому, как распоясывается и рушится мир. Но Безумие заставило вскочить, слушая, как проходит пароксизм, перестают плясать вещи, и кричать.

Пью перепрыгнул через разлитый аквавит и придал Кафа к койке. Мускулистое тело отбросило его. Мартин навалился ему на плечи. Каф кричал, боролся, задыхался, его лицо почернело.

— Кислород! — скомандовал Пью. Пальцы инстинктивно отыскали нужный шприц. Пока Мартин держал маску, он вонзил иглу в нервный узел, возвращая Кафа к жизни.

— Вот уж не думал, что ты это умеешь, — сказал Мартин, переводя дыхание.

— Мой отец был врачом. Но это средство не всегда помогает, — ответил Пью. — Жаль, что не пришлось допить аквавит. Не пойму, землетрясение кончилось?

— Не думай, что только тебя трясет. Толчки еще продолжаются. Хотя и слабеют.

— Почему он задыхался?

— Я не знаю, Оуэн. Загляни в книгу.

Каф стал дышать ровнее, и лицо его порозовело, только губы по-прежнему оставались темными.

Они наполнили бокалы бодрящим напитком и вновь сели возле него, раскрыв медицинский справочник.

— Под рубрикой “шок” или “ушиб” ничего не говорится о цианозе или удушье. Но не мог же он чего-нибудь наглотаться, ведь на нем скафандр. — Пью с досадой бросил книгу на ящик. — Этот справочник нам так же полезен, как “Бабушкина книга о лекарственных травах”…

Книга не долетела — видимо, либо Пью, либо ящик еще не обрели спокойствия.

— Почему он не подал сигнала?

— Не понял.

— У тех восьми, что остались в шахте, не было на это времени. Но ведь он-то и девушка находились наверху. Может, она стояла у входа, и ее засыпало камнями. Каф же оставался снаружи, возможно, в дежурке. Он вбежал в туннель, вытащил ее, привязал к сиденью флаера и поспешил к куполу. И за все это время ни разу не нажал кнопку тревоги. Почему?

— Наверное, из-за удара по голове. Вряд ли он вообще осознал, что девушка мертва. Он потерял рассудок. Но даже если он и соображал, не думаю, чтобы он стал нам сигналить. Они ждали помощи только друг от друга.

Лицо Мартина напоминало индейскую маску с глубокими складками у рта и глазами цвета тусклого антрацита.

— Ты прав. Представляешь, что он пережил, когда началось землетрясение и он оказался снаружи один…

В ответ Каф закричал.

Он свалился с койки, задыхаясь, судорожно размахивая рукой, сшиб Пью, дополз до кучи ящиков и упал на пол. Губы его были синими, глаза побелели. Мартин снова втащил его на койку, дал вдохнуть кислорода и склонился над Пью, который приподнялся, вытирая кровь с рассеченной скулы.

— Оуэн, ты жив? Что с тобой, Оуэн?

— Я думаю, все в порядке, — сказал Пью. — Зачем ты трешь мне физиономию этой штукой?

Он показал на обрывок перфоленты, измазанный кровью. Мартин отшвырнул его.

— Мне показалось, что это полотенце. Ты разбил щеку об угол ящика.

— У него прошел припадок?

— По-моему, да.

Они посмотрели на Кафа, лежавшего неподвижно. Его зубы казались белой полоской между черными приоткрытыми губами.

— Похоже на эпилепсию. Может быть, поврежден мозг?

— Вкатить ему дозу мепробамата? Пью покачал головой.

— Я не знаю, что было в противошоковом уколе. Не хотелось бы давать слишком большую дозу.

— Может, он проспится и все пройдет?

— Я и сам бы не прочь поспать. Еле на ногах держусь.

— Тебе нелегко пришлось. Иди, а я подежурю. Пью промыл порез на щеке, снял рубашку и остановился.

— А вдруг мы могли что-то сделать — хоть попытаться…

— Они умерли, — мягко, но настойчиво сказал Мартин.

Пью улегся поверх спального мешка и вскоре проснулся от страшного клокочущего звука. Он встал, пошатываясь, нашел шприц, трижды пытался ввести его, но это ему никак не удавалось. Затем начал массировать сердце Кафа.

— Дуй ему в рот! — приказал он, и Мартин подчинился.

Наконец Каф резко втянул воздух, пульс его стал равномерным, напряженные мышцы расслабились.

— Сколько я спал? — спросил Пью.

— Полчаса.

Они стояли, обливаясь потом, земля содрогалась, купол то покачивался, то сжимался. Либра снова вытанцовывала свою проклятую польку, свой танец смерти. Солнце, поднявшись повыше, стало еще больше и краснее; скудная атмосфера была насыщена газом и пылью.

— Что с ним творится, Оуэн?

— Боюсь, что он умирает вместе с ними.

— С ними… Но они мертвы, все до одного, я же сказал.

— Девять умерло. Раздавлены или задохнулись. Но все они в нем, и он в каждом из них. Они умерли, и теперь он умирает их смертями, одной за другой.

— Господи, какой ужас!

Следующий приступ был примерно таким же, но пятый — гораздо хуже. Каф рвался и бился, силясь что-то сказать, но слов не было, словно рот его набили камнями и глиной. После этого приступы стали слабее. Но и сам Каф ослаб. Восьмой приступ начался в половине пятого. Пью и Мартин бились целый час, стараясь удержать жизнь в теле, которое без сопротивления уплывало в царство смерти. Им это удалось, но Мартин сказал, что следующего приступа Каф не переживет. Так бы оно и вышло, но Пью, прижавшись ртом к его рту, нагнетал и нагнетал воздух в опавшие легкие, пока сам не потерял сознание.

Когда он очнулся, купол матово светился, хотя свет не горел. Пью прислушался и уловил дыхание двух спящих мужчин. Потом он заснул, и его разбудил только голод.

Солнце поднялось высоко над темными равнинами, и планета прекратила свой чудовищный танец. Каф спал. Пью и Мартин пили крепкий чай и глядели на него с торжеством собственников.

Но вот он проснулся. Мартин подошел к нему.

— Как себя чувствуешь, дружище?

Ответа не последовало. Пью занял место Мартина и заглянул в карие тусклые глаза, которые глядели на него, но ничего не выражали. Как и Мартин, он сразу отвернулся. Затем подогрел концентрат и принес Кафу.

— Выпей.

Мышцы на шее Кафа напряглись.

— Дайте мне умереть, — сказал юноша.

— Ты не умрешь.