— Сам ты малой, — беззлобно огрызаюсь я.
— На отца, капец как, похож, — прикусив нижнюю губу, утвердительно двигает подбородком.
— Отец нарком был, Иван Александрович. Хорош нас сравнивать.
— Я запомнил его другим, — улыбается мужчина, но я лишь пожимаю плечами. Мне нечего ответить на это утверждение. — Да и ты уже с перегаром второй день к ряду мне попадаешься.
Я от последнего очевидного факта отмахиваюсь. Да — грешен. Сначала пил, потом похмелялся, нажираясь ещё больше, чем накануне. Но у меня была уважительная причина — я снова занырнул в мутное, протухшее болото, заполненное уродливыми образами и прокисшими воспоминаниями.
Но теперь я всё это дерьмо переварил и понял, что куда-то меня не туда занесло. Подумаешь, не упала переспелой сливой по щелчку пальцев в мои объятия. А ведь я собирался делать всё красиво, по уму и без скользких телодвижений. Но теперь решил, что хватит с меня доброго самаритянина.
Я в игре. А это значит, что у Истоминой нет шансов.
— Ты узнал, что я просил?
— Обижаешь, — развёл руками Чагин и протянул мне пару папок. — Могу в двух словам описать, если тебе пока тяжко впитывать информацию самостоятельно.
— Будь добр, — откинулся я на спинку кресла и блаженно закрыл глаза.
— Короче, Янковский. Не имею понятия, зачем ты его пробиваешь, но там такое тело позорное, что даже говорить о нём желания нет. Папаня его владеет местным заводом силикатного кирпича, видит касатика своим приемником. Но касатик только пьёт, гуляет, да девок трахает. Ну и ещё периодически попадает в поле зрения правоохранительных органов: то с лёгкими наркотиками залетит, то пьяным за рулём, то в ночном клубе морду бить кому-то кинется. Короче — ничтожество, паразитирующее на добром имени своих предков.
— Тогда я вообще ничего не понимаю, — приоткрыл я один глаз и хмуро посмотрел на Чагина.
— Что именно?
— Что она в нём нашла?
— Кто? Та, кого я до этого пробивал?
Я только скривился и свинтил крышку с минералки, присасываясь к горлышку как к живительному источнику.
— Давай дальше, Иван Саныч.
— Ладно. Храмова Алевтина Петровна, в настоящий момент проживает в полутора часов езды от города, в посёлке Кутаис. До недавнего времени работала учителем литературы в местной школе, но в июне написала заявление по собственному желанию. Тогда же выставила дом на продажу. И ещё сдала мать-инвалида в дом престарелых.
— А чего это она уволилась? Она ж ещё молодая.
— Да, в этом году только сорок стукнуло.
— Так, погоди. А ты ничего не перепутал, Саныч? Эта Храмова типа верующая на всю голову. У них вообще же не по понятиям стариков своих куда-то там сдавать. Крест, долг и всё такое...
— Никаких ошибок быть не может, Ярослав.
— Ладно, спасибо тебе большое.
— Да вообще не за что — дело пяти минут.
— Всё равно.
— Все адреса я, если что, подбил.
— Понял. Спасибо.
За Чагиным закрылась дверь, а я откинул от себя папки и совершенно слепо уставился в монитор, где был открыт отчёт по сбыту за прошлый квартал. Вглядывался в бесконечные строчки, но ничего не видел. В голове, словно набатом, бомбили слова Олега:
«Тогда какого чёрта она не пожинает плоды той сделки? И почему живёт не одна в собственной квартире, а делит квадратные метры с той, кто травила её по твоей указке? Ведь та Максимовская и эта — одно лицо, верно?»
Это единственное, что не билось в моей голове. Потому что всё можно было бы объяснить, то вот этот контакт между затюканной Вероникой и отбитой на всю голову Мартой, у меня отчаянно не складывался. Ну правда, каким образом они оказались на одной территории и спелись?
Что могла сделать Максимовская, чтобы затащить Истомину к себе в квартиру? Приставила дуло пистолета к виску? И я бы мог даже подумать, что она держит Веронику в рабстве, если бы лично не слышал, как они мило чирикали друг с другом по телефону. Доверительно. Реально, как настоящие лучшие подруги.
Устав насиловать свои мозги, я всё-таки с горем пополам углубился в работу, буквально на буксире заставлял себя двигаться, соображать и вникать в суть дел. Затем Караев в качестве ценного прицепа свозил меня на две деловые встречи. И где-то тут я не выдержал. Открыл мессенджер и написал Аммо сообщение:
«Как так вышло, что Истомина переехала жить к Максимовской?»
Почти тут же получил ответ:
«На первом курсе сгорела женская общага».
Я: «И? Это ничего не объясняет».
Аммо: «А дальше ты сам, Яр».
Я: «В смысле?»
Аммо: «В прямом».
Я аж зарычал, а сидящие за столом деловые партнёры и Олег посмотрели на меня, как на душевнобольного.
— Простите, дурные новости с полей.
Остаток времени досидел как на иголках, практически не участвуя в разговоре и только бесконечно кивая, надеясь, что по делу. А дальше, когда все пожали друг другу руки, я прыгнул в тачку и поехал, куда глаза глядят. И только спустя минут сорок понял, что мчу в сторону города из своего прошлого.
Гнал, как сумасшедший и через семь часов, уже в ночи был на месте.
Прошёл в холл, приветственно кивнул консьержу, а затем поднялся на двадцатый этаж и зашёл в квартиру, в которой не был долгие три с половиной года. Стоило только перешагнуть за порог, как меня настигла какая-то лютая паническая атака. Привалился к косяку и принялся медленно дышать через нос, но меня всё ещё не отпускало.
Вот он я — стою в одних домашних штанах и смотрю на уже не мою Истому. За рёбрами всё разбито. По венам — кипяток. Орать хочется. Её трясти до потери сознания и кричать во всю глотку:
— Какого хрена ты наделала?
Я не знаю, каким образом тогда мог состряпать равнодушный, праздный вид. Как не растерял последние остатки рассудка, когда услышал от Истоминой о том, что она теперь действительно всё знает. О травле, о том, что все начиналось с бессовестной лжи. Я понимал, что уже потерял её навсегда, но в глубине души ещё надеялся на то, что прилетит волшебник на голубом вертолёте и скажет, что вся эта грязь — лишь дурной сон.
Но ничего. По нулям.
Всё как было, так и осталось. И никому не нужен хороший Ярик. А мне, так и подавно.
Она ушла, а мне отчаянно хотелось орать ей вслед миллионы не связанных между собой слов.
Вернись!
Я ненавижу тебя!
Ты нужна мне!
Как же ты могла?
Обратно в гостиную плёлся на автопилоте. Как зомби, не иначе. Миллионы невыносимых секунд пытался забыться в объятиях девчонки, которая была мне и даром не нужна. А потом всё как во сне: вот уже и Андриянова со своими немногочисленными манатками летит вон из моей квартиры, а потом, на вздохе отчаяния пальцы бегают по экранной клавиатуре смартфона, а затем жмут на «отправить». Там были полуголые фотографии Истоминой и тонна грязной лжи о том, что мне было с ней паршиво.
Никогда.
С ней я был, как в грёбаном раю. Каждый раз. Каждый чёртов раз, когда она позволяла мне брать себя, я давился счастьем и топился в эйфории. Я помню, как меня накрыло, а потом всё никак не отпускало. И я смотрел в бездонные серо-зелёные омуты её глаз и совершенно не понимал, что в них такого, отчего меня так повело.
А потом вот — всё спустил в унитаз в угоду жалкой мести за то, что она меня предала. Когда я понял, что именно сделал, то меня в буквальном смысле вывернуло наизнанку. Хотел причинить боль ей, а в итоге сам же себе пустил пулю в лоб.
Сколько раз за эти годы я корил себя за то, что поступил так низко? Сотни, если не тысячи. Потом вспоминал всё по новой, мариновал себя в этом дерьме и пытался хоть как-то оправдаться перед самим же собой, но не получалось.
Я до сих пор считал себя махровой истеричкой. Я ничего не добился своим поступком, кроме, как доказал всем и каждому, что мне больно оттого, что меня поимели.
Другое дело сейчас...
Со вкусом. С расстановкой. Отжать своё возмездие любой ценой и несмотря ни на что.
Отвис. Всё-таки нашёл в себе силы пройти дальше в квартиру и хапнуть энергетики, которая, кажется, до сих пор была насквозь пропитана Истоминой. Оглядел мебель под белоснежными чехлами и всё-таки прошёл туда, где был обманчиво любим.