Читать интересную книгу Отель «Ирис» - Ёко Огава

Мы взошли на катер и стали смотреть на море. Толпа на причале рассеялась. Продавец из курортного магазинчика возвращался, чтобы распродать товар. Он дремал, склонив голову на перила. Торговавший кофе старичок оставил прилавок и закурил на палубе. Только несколько туристов сели сегодня на катер: они просто не знали, как иначе убить время.

Я не понимала, почему мне было неприятно слышать его голос.

– А племянник уже уехал? – спросила я первое, что пришло мне в голову.

– Да, – ответил переводчик.

Я не знаю, почему мне было неприятно слышать его голос. Я вспомнила, как после моего вопроса кулон юноши раскрылся, записная книжка вывалилась, а ручка покатилась по полу. Я продолжала хранить в себе ритм странных бесед с его племянником.

– Целая неделя пролетела, как мгновение ока.

– Дольше оставаться мальчик не мог. Он уехал, ничего не сказав матери.

– Почему?

– В его возрасте не всегда говорят матерям правду.

– Все люди, которые бывают в вашем доме, хранят какие-то тайны.

– Да, ты права. Они хотят хранить тайнy, потому что считают, что как только они се откроют, море проглотит их вместе с островом.

Мы переглянулись и обменялись улыбками.

Снизу послышался звук: это заводили мотор. Ветер дул сегодня сильнее, чем обычно. Oн был влажным и буквально прилипал к коже. Мой плотно завязанный и приподнятый шиньон не растрепался, но челка прилипала ко лбу. Ветер дул, не прекращаясь, и переводчик несколько раз поднимал руку, чтобы пригладить волосы.

– Когда он приедет в следующий раз?

– Как получится. Я всегда узнаю об этом в последнюю минуту.

Знает ли переводчик, что его племянник собирается продолжать свою учебу в Италии? Я ему про это не сказала ни слова. То, что мы встретились с племянником на прибрежном валуне, оставалось нашей тайной. Если я собиралась сохранить в тайне то, что произошло между нами в «Ирисе», мне следовало молчать вообще обо всем, что случилось в тот день.

На переводчике был тот же коричневый пиджак с широкими лацканами, как в тот день, когда мы гуляли в парке аттракционов. Я вспомнила, что видела этот галстук, когда искала туфли в шкафу. На брюках не было заметно следа от капнувшего на них мороженого, они были безупречно чистыми.

– Странная погода! – произнесла я.

Облака сгущались, казалось: вот-вот пойдет дождь. Несмотря на ветер, море было спокойным, и тишину не нарушало ничто, кроме волн, поднимаемых прогулочным катером, и шума его мотора. Ни яхты, ни рыболовецкие суденышки не вышли сегодня в море.

– Ты считаешь, что пойдет дождь?

– Да, вне всяких сомнений. И возможно, сильный.

– Уже более месяца, как не упало ни капли. Я даже совершенно забыла, что такое дождь.

Опершись о парапет, я всматривалась в даль, пытаясь предугадать, откуда упадет первая капля. Однако из туч только сочилась голубоватая пелена. Не только море, но и мои руки, и щеки переводчика были теперь окрашены этой голубизной. А тем временем тучи наступали все сильнее. Казалось, что они вот-вот проглотят нас.

– Все будет в порядке. Очень скоро это все станет только воспоминанием.

Он обнял меня за плечи.

Как всегда в таких случаях, он был испуганным и беспомощным. Переводчик вел себя так, как будто близость наших тел была чем-то особенно важным. Даже его племянник, когда он обнимал меня на валуне, был более уверен в себе. А ведь переводчик видел меня в более компрометирующих позах.

Я обернулась, но уже не увидела города. Развалины замка были скрыты с раннего утра высоким приливом. Чайка, которая уже давно колебалась, наконец решилась взлететь, но тотчас же слилась с тучами и исчезла. Самые разные предметы: обломки дерева, водоросли, консервные банки, обломки пластика, рыболовные лески, полиэтиленовые мешки, – всасывались винтом судна.

Капитан катера проснулся, приоткрыл один глаз, протер стекло, чтобы выглянуть наружу, и сразу же снова заснул. На одной половине его лица остался след от иллюминатора. Мимо нас проследовала пожилая пара с видеокамерой и подошла к старичку – продавцу кофе, который присел на ящик с водными насосами.

– Сколько минут вы стоите на острове? – спросила его женщина. – Мы хотели бы там немного прогуляться.

Из-за порыва ветра ответ продавца кофе до нас не долетел. Когда пара удалилась, он зажег вторую сигарету, постоянно поглядывая в нашу сторону. Я бросила на него выразительный взгляд, после чего он продолжал курить, уже опустив голову.

Катер медленно повернул налево. Дрожащее гудение сирены разносилось далеко. Показался остров Ф. Он действительно своей формой напоминал ухо, лежавшее там, где еще оставался пробел между собирающимися вот-вот слиться тучами и морем.

Пристроившись на диване, я наблюдала, как переводчик работает. Он сидел за письменным столом прямо, зажав в руке авторучку, которой записывал в тетрадь слова, соответствующие русскому тексту, а пальцем другой руки следил за текстом. Время от времени он перелистывал словарь, задумывался, уставившись в какую-то точку в пространстве, подносил руку к оправе своих старых очков. Кажется, ему поручили перевести какое-то русское письмо, которое пришло в отделение нейрохирургии мозга в университетской больнице. Он сказал, что это трудно, потому что в тексте много специальных терминов, достал с самого низа стеллажа медицинский словарь и засунул все, что касалось романа о Марии, в выдвижной ящик.

– У вас здесь есть все словари, которые нужны, – заметила я, и он с гордым видом показал мне свою библиотеку.

– Именно так. По философии, логике, механике, музыке, искусству, компьютерам, кино и так далее. У меня есть все необходимые словари, позволяющие мне анализировать мир.

Словари выглядели толстыми и великолепными, но довольно потрепанными, кое-где даже были видны нити, выступающие из-под корешков. Иероглифы на корешках наполовину стерлись, но не из-за того, что ими часто пользовались, а из-за того, что они долгое время были зажаты на длинных полках и выцвели.

Когда переводчик перелистывал медицинский словарь, то раздавался звук разрываемых, наполовину склеившихся страниц. Мне казалось, что стоит посильнее их дернуть, как они рассыплются. Но переводчик обращался со словарем с большим изяществом. Движения его пальцев напоминали те, какими он расстегивал пуговки на моей блузке, или опускался в заросли, в глубине которых скрывалось нежнейшее зернышко.

Я пила приготовленный им чай, оказавшийся вкусным. В чайнике еще оставалось много заварки.

Когда мы спустились с катера, ветер еще более усилился. Все ветви сосен, росших на утесе в устье реки, тянулись к западу. Беспрестанно бренчали стекла окон, а один порыв ветра оказался настолько сильным, что чуть не взметнул дом к небу.

Дождь так и не пошел, но тучи заполонили все небо. Проникавший сквозь них голубовато-серый свет струился в комнату, и даже задернутые шторы не могли его задержать.

– А трудно это – переводить? – тихим голосом спросила я его между двумя порывами ветра.

Он не изменил позы и продолжал писать.

– Вы сначала пишете в тетрадь, а потом переписываете все набело? Вам еще много осталось?

Переводчик обернулся и приложил палец к губам, давая мне знак замолчать, а потом снова принялся за работу. Я замолчала, последовав его приказу.

После отъезда племянника комната приобрела прежний облик. И сразу же к переводчику вернулась его былая задумчивость; цветы гибискуса и радиоприемник исчезли, а атмосфера наполнилась самыми разными предчувствиями.

Я попыталась представить себе, что племянник сидит сейчас на этом самом диване, но у меня ничего не получилось. Мне казалось, что прикосновение его губ на скале, и на постели в отеле «Ирис», и этот его странный крик – все слово бы пришло откуда-то из далекого прошлого, случилось когда-то давным-давно, еще до моей встречи с переводчиком. Моя грудь заполнилась предчувствиями неизвестно откуда появившейся веревки, пронизывающей боли и унизительных приказаний. Я была сыта этим по горло. Даже ритм нашей беседы, который когда-то так меня очаровывал, был далеко унесен ветром.

Переводчик подчеркнул одну строку в тексте письма, провел несколько раз пальцем по нужному месту в словаре и откашлялся. Затем он выпрямился и долгое время тщательно выписывал каждый иероглиф, не упуская ни одной черточки, в точности воспроизводя то, что было написано в тетради.

Должно быть, он продолжал относиться ко мне с прежней страстью. Оставалось подождать совсем немного, пока он закончит перевод письма. Его старое, тщедушное тело оживало только тогда, когда он занимался мной. Пальцы, держащие авторучку, сжимали мою грудь, задумчивый язык проникал в складки моего тела, а скрытыми под письменным столом ногами он топтал мое лицо.

Я сделала глоток чая. Ни на мгновение я не спускала с переводчика глаз. Терраса поскрипывала. Неизвестно откуда прилетевший пустой цветочный горшок катался по лужайке. При всем том море по-прежнему оставалось спокойным.