Когда Приска втолкнули внутрь, он подумал, что в карцере никого нет, что он — единственный заключенный. Его охватил озноб, зубы сами против воли выбили долгую дробь. Он огляделся, отыскивая, куда бы сесть или лечь, и, ничего не найдя, опустился прямо на пол.
— Не сиди на полу, помрешь, — раздался из дальнего угла голос.
Приск подскочил.
— К-кто здесь? — спросил он темноту, потому что не видел по-прежнему.
— Я, Кротон… Легионер. Я уже три года здесь сижу.
— Три года… — Приск ужаснулся. — 3-за что… — Зубы стали клацать уже совершенно невозможно, так актеры изображают страх на сцене. Зрители всегда ржали в такие моменты. Но Приску сейчас было не до смеха.
— Убил одного гада, — отозвалась темнота.
— Я тоже убил, — признался Приск. — И тоже гада.
Арестант зашевелился. Темное на темном — движение скорее угадывалось — медленно проплыло в сторону и вверх, зашелестел набитый соломой матрас, звякнуло железо. Цепь? Этот человек прикован?
— Как звать тебя? — спросил Кротон.
— Приск.
— Тебя не приковали?
— Нет.
— Тут есть второй тюфяк. Можешь взять.
— Где?
— Рядом со мной. Подойди, я знаю, ты добрый мальчик… — Голос зазвучал жалобно, льстиво.
Двигаясь вдоль стены, Приск пошел на голос.
— Ну, где же ты? — нетерпеливо спросил Кротон.
Теперь уже обитатель подземелья дрожал так, что стучали зубы.
— Тут, — ответил Приск и остановился.
«Заманивает! Но зачем?..»
За спиной лязгнула дверь. Приск отскочил в сторону и едва не упал.
Вошел легионер с факелом. Карцер осветился. Приск наконец разглядел его обитателя — с серым грязным лицом, с красными слезящимися глазами, обросшего клочковатой, чуть ли не до колен бородой. Он был в каких-то жутких лохмотьях — в таких даже рабы не ходят. Впрочем, ходить ему было некуда: несколько звеньев цепи позволяли сделать чуть больше шага. В углу имелось медное ведро для оправки, чуть поодаль — кувшин с водой.
Никакого второго тюфяка не было.
— Не подходи к нему! — сказал легионер, укрепляя факел в бронзовом держателе. — Загрызет. До середины карцера ему не дотянуться — эта половина твоя. — Легионер махнул рукой, как бы проводя черту от двери к окну.
Пленник дернул цепь, оскалился, обнажая гнилые черные зубы.
Охранник вышел, но тут же вернулся, принес новенький хрустящий матрас и ведро. Потом, со второго захода, кувшин с водой и лепешку.
После чего вышел, оставив горящий факел. По тому, как потрескивала смола и билось, то вспыхивая, то угасая, пламя, света этого должно было хватить ненадолго. А потом наступит темнота и в темноте — сумасшедший, прикованный к стене цепью. Вдруг у него достанет силы вырвать кольцо? Вдруг это казнь такая…
Казнь без суда?
Приск положил тюфяк как можно дальше от Кротона, взял лепешку, кувшин и принялся есть.
— Поделись хотя бы, — заскулил Кротон.
Приск отломил половину и швырнул в дальний, даже при свете факела почти черный угол. Тонкая рука метнулась белесой змеей, ухватила добычу.
— Хороший мальчик, — донеслось из угла. — Вкусный…
Он так и сказал — вкусный, как будто ел самого тирона. Но, кто знает, может, после трехлетнего заключения арестанту так и казалось. Приска передернуло. По мере того как выгорал факел на столбе и мрак заливал карцер, возрастал и ужас Приска.
* * *
Давно погас факел, за окном стемнело, дверь больше не открывалась, никто не приходил. Приск не ведал, спит он или бодрствует. Иногда ему казалось, что спит, иногда — что это наяву нечто огромное, черное движется в ночи и тянет, тянет к нему руки, но никак не может дотянуться.
— Приск! — раздалось у окна.
Арестант вздрогнул и очнулся. Снаружи, за зарешеченной щелью, мерцал свет.
— Это я, Кука! — послышался громкий шепот.
Приск кинулся к окну, потянулся пальцами сквозь прутья. Ставня с той стороны уже не было.
— Это хлеб, возьми! — Кука вложил ему в ладонь завернутую в тряпицу лепешку. — А тут вино с водой и медом. — За лепешкой последовала фляга. — Ты давай, держись. Наталис рвет и мечет, но Валенс за тебя горой.
— Но ведь многие видели, что Фирмин напал первый, а я защищался! Есть свидетели.
— Видели, да… Но Валенс сказал: «Дело не в этом».
— А в чем?
— Не знаю.
— Что будет?
— Не знаю.
— Сколько мне сидеть? Кротон здесь уже три года. — Приск покосился в темноту и невольно отодвинулся — поближе к «своей половине».
— Он всего полгода сидит.
— Всего! — передразнил Приск.
«Тиресий… Он ведь предсказывал…» — вспомнил Приск.
— Слушай, Кука, ты не слышал, может, кто рассказывал… На Адриана не нападал случайно кабан на охоте?
— Ты случайно головой не стукался? Тебя запросто казнить могут, а ты — про Адриана с кабаном.
— Так нападал или нет?
— Да, было дело, говорят… Матерый секач чуть нашего красавца не задрал.
— Тиресий что-нибудь сказал после моего ареста?
Кука помолчал, потом выдохнул:
— Сказал. «Надо тянуть время».
* * *
И время тянулось, день за днем ничего не менялось. Приск нашел в углу черепок и отмечал на стене палочкой полосу света, когда она сменяла ночную тьму.
Один день, второй, третий, четвертый… Приск спал урывками — стоило смежить глаза, как убивающий всякий сон холод растекался по спине.
Кротон в углу что-то бормотал:
— Они все придут за нами, нас всех уничтожат.
— Кто придет?
— Волки.
На десятую ночь юноше приснились волки, Приск бежал, задыхаясь, перескакивая с камня на камень, оскользался, падал, обдирая ладони и колени. Внезапно вожак прыгнул, впился зубами в плечо, обдав смрадным дыханием.
Приск заорал и рванулся. Почувствовал — наяву кто-то навалился на него, и острая боль раздирает плечо.
Он вновь заорал и принялся изо всей силы бить по телу над ним кулаком (мог бить только левой, правая онемела) — но попадал по спутанным грязным волосам. Бил кулаком, потом — коленом, метя в пах, но проклятый зверь не разжимал хватки. Приск попытался угодить по уху или добраться до шеи, но пальцы запутались в свалявшейся бороде. Приск продолжал вопить что есть мочи — ему казалось, что Кротон уже перегрыз ему все жилы на правом плече.
Наконец распахнулась дверь, карцер осветился, внутрь ворвались два легионера и кинулись на Кротона. Один изо всей силы ударил рукоятью кинжала арестанта по голове. Никакого эффекта. Еще удар. Только третий удар обеспамятел Кротона. Он будто нехотя разжал зубы, его оторвали от добычи и поволокли в угол. Рот Кротона и борода были в крови.