в этом случае к стенке ставить никого не надо. – Хотел добавить, что надо вообще на хрен забыть это слово для квалифицированных специалистов, и, с трудом сдержавшись, продолжил: – Даже на рытье траншей тоже не надо, так как копателей у нас целая страна, а головастых инженеров мало. И если такой бузотер вместо работы начнет фигней страдать, то надо просто определить его в шарашку.
Сталин, услыхав незнакомый термин, переспросил:
– Куда?
– В шарашку. То есть в инженерно-производственное или научное-производственное подразделение казарменного типа. Где человек продолжит работать по специальности, но уже под неусыпным контролем со стороны властей.
Иосиф Виссарионович ненадолго задумался, быстро прокручивая варианты, и ехидно уточнил:
– А если и там нормално работать нэ станет?
Я ощерился:
– Значит, он просто тупой. Любой грамотный специалист умеет просчитывать последствия своих решений. И если какой-то хмырь настойчиво предпочтет теплому помещению с кульманом или расчётными машинками холодную лесосеку, то он сам себе злобный дурак.
Сталин опять задумался, а я, закурив, глядел в окно вагона. Блин… второй день едем, но этот грузин все мозги прокомпостировал. Вот сейчас, например, обсуждаем возможные методы противодействия саботажу царских специалистов. Причем, мля, даже не завтрашнему и не послезавтрашнему саботажу, а могущему быть лет через пять-семь. А то и все десять.
Собеседник все норовит шашкой помахать (ну что сейчас с него взять – Коба Кобой. До Сталина ему еще как до Пекина раком), а я, приводя разные аргументы, пытаюсь сглаживать углы. Вроде получается. Во всяком случае, он почти прекратил шипеть и тихо материться не по-нашенски во время разговоров. Да и у меня не столь часто появлялось желание засветить ему в глаз.
Но, честно говоря, чувствую себя при этом откровенным читером. Это все равно, что знать все гайды по игре и, сидя рядом с действительно умным человеком, подсказывать ему варианты прохождения. И впадать в крайнее раздражение, когда он хочет поступить по-своему. Хотя раздражение в основном идет на самого себя, так как не всегда получается объяснить, почему нельзя делать те или иные ходы. Правду ведь не скажешь, а собеседник выкатывает столь мощные аргументы в пользу своего решения, что даже меня, знающего будущие расклады, берут сомнения. Вот сидишь, слушаешь, и получается, что оппонент прав на каждом шагу. Но мне-то известен конечный результат, и поэтому приходится вертеться ужом, чтобы подогнать под свои возражения весомые доводы. Угу… но мозгов периодически не хватает, вот я и злюсь.
А вообще едем нормально. Отдельным эшелоном и со всем комфортом в уже знакомом «царском» вагоне. Точнее говоря – сразу в двух. Во втором – мои мужики и охрана Сталина. А в нашем всего восемь человек. Я, Берг, Потапов и Ласточкина. А также Виссарионыч с двумя охранниками и девочка Надя.
Хм… с этой Надеждой чуть конфуз не произошел на перроне. Это когда уже все грузились, ко мне подошел Сталин с какой-то барышней, поздоровался и представил:
– Вот, товарищ Сварогов, знакомьтесь, это моя жена – Надежда Аллилуева.
Глядя на девчонку, я на пару секунд завис. Просто получилось довольно неожиданно – Сталину сейчас сорок. Этой, точно, не более двадцати[8]. Вот и офигел от такого авангардизма. Ну «лучший друг шахтеров», ну могёт! Нет, я был в курсе о наличии у него жены, но почему-то считал, что она гораздо старше. Нет, пусть не сорок, но хотя бы лет тридцать… А тут вона как получается… С другой стороны, кому какое дело до ее возраста?
В общем, тогда, быстро взяв себя в руки и не показывая удивления, произвел все необходимые расшаркивания. С комплиментами лишь постарался не перебарщивать, а то знаю я тех кавказцев… Но всё оказалось очень даже в пропорцию. Она осталась довольна словами, супруг тоже был доволен. Потом вообще нормально общались за совместными трапезами. Единственно – девочка мне показалась чересчур политизированной. Ну так еще бы – папа из революционеров, родственники подпольщики. Да еще и муж из той же оперы. Вот и съехала неокрепшая детская психика в радикализм. Поэтому некоторыми суждениями она мне чем-то напоминала «мусульманских жен» конца девяностых. Тех, из которых арабы одноразовых террористок делали. Не полностью, разумеется, но вот что-то такое проскакивало…
Но к чему я? Ах да – просто очередной раз, засидевшись за разговором, мы пошли к своим купе. И вот Сталин, не обнаружив Надю у себя, удивившись, пошел ее искать. Догнал меня, и на подходе к помещению, где проживала Ласточкина, мы услышали тихий разговор. В вагоне что-то стукало, блямкало и шумело, да и шли мы не строевым шагом, поэтому наш подход не засекли. А Джугашвили, уже хотевший открыть дверь, вдруг застыл, глянув на меня и прикладывая палец к губам. Вслушавшись, я понял, что Елена учит жизни малолетку:
– Нет, Наденька. Всё это было возможно до тех пор, пока ты была не замужем. А сейчас, если ты действительно хочешь помочь делу революции, то приоритеты должны сместиться от личной борьбы к обеспечению всем необходимым того, кто находится на острие решения проблем. То есть твоего мужа.
Растерянный голос ответил:
– Как?! Вы, образованная женщина, призываете к домострою? Но ведь сейчас время поменялось настолько, что я желаю не просто заниматься приготовлением пищи или воспитанием детей, но и быть надежным соратником в борьбе!
Ласточкина мягко поддержала:
– Верно! Все верно! Ты должна стать первым помощником своему Иосифу Виссарионовичу. Но это не значит, что надо ходить рядом с ним в атаки или спорить на совещаниях. У него и без этого помощников с единомышленниками хватает. Но ведь хватает и врагов! Вот и рассматривай свое положение так, что твой муж главный на фронте, а ты главная в тылу. Тут главное помнить, что ни один фронт без хорошего, надежного, верного тылового обеспечения не продержится и недели! Поэтому необходимо…
Тут дальняя дверь тамбура хлопнула, и грузин, пятясь, стал отталкивать меня задом. А еще через секунду мы с ним, синхронно развернувшись, молча пошли прочь. Снова усевшись за стол, из-за которого вышли чуть раньше, еще немного помолчали, и Сталин, вздохнув, произнес:
– Какая умная дэвушка… И примэры у нее образные… Фронт и тил…
Я кивнул:
– Ну так папа – военный…
– Да… военный… – После чего, видно что-то для себя решив, собеседник попросил: – Тшур Пеленович, ви нэ против, еслы Надэжда станет чаще общаться с Елэной Мыхайловной? Нэ толко сэйчас, но и потом? Мнэ кажется, это будэт полэзным…
Я снова кивнул и согласился:
– Не вопрос.
А сам при этом подумал: вот оно неудобство взятия в жены несовершеннолетних. Их самих еще воспитывать надо. И если времени на это нет, то их станет воспитывать окружение, после чего пойдут скандалы, а там, глядишь, недалеко до развода или самоубийства, как и произошло с Надей в нашей истории. Да