Читать интересную книгу Великокняжеская оппозиция в России 1915-1917 гг. - Константин Битюков

Данный эпизод демонстрирует растерянность и нерешительность великих князей, которые, с одной стороны, ощущали серьезность положения, а с другой – боялись потерять расположение в глазах царя. Предложение великим князем на пост премьера В.Н. Коковцова свидетельствует об отсутствии у великого князя Георгия Михайловича не только какой-либо политической программы, но и ясного понимания требований политических сил в Государственной думе и в обществе.

Великие князья, находившиеся в Ставке, совещались между собой, обсуждая внутреннее положение в стране. Данный факт подтверждается записью в дневнике В.М. Пуришкевича, который описывает свой визит к императору 3 ноября. В этот день перед обедом «блестящая, шумливая тола великих князей и генералов» уговаривала его вести разговор о Штюрмере и «пагубной роли Распутина», обратить внимание «на разлагающее влияние того и другого на страну»[324]. Особо настаивал на этом великий князь Георгий Михайлович: «Скажите ему, что Штюрмер губит Россию»[325]. Помимо Георгия Михайловича на обеде в этот день присутствовали великие князья Сергей Михайлович и Кирилл Владимирович. Очевидно, многие из них стремились, но не решались говорить с императором об устранении влияния императрицы и Г.Е. Распутина на политическую жизнь России, используя для этой цели посещавших Николая II лиц.

Подготовка давления на правительство и императорскую чету проходила параллельно в Петрограде, Ставке и Киеве. В Петрограде после назначения на пост министра внутренних дел бывшего члена Прогрессивного блока А.Д. Протопопова в процессе обсуждения продовольственного вопроса снова обострились противоречия между Думой и правительством. В условиях начавшегося продовольственного кризиса это спровоцировало политический кризис. Думские деятели, в частности партии, принадлежавшие к Прогрессивному блоку, стали вести подготовку к оказанию влияния на правительство с целью создания ответственного министерства. Некоторые члены Думы начали поиски внепарламентских путей оказания такого влияния.

Аналогичным способом стали действовать и общественные силы, в частности председатель Земгора князь Г.Е. Львов, согласовавший с начальником штаба верховного главнокомандующего М.В. Алексеевым возможность привлечения к оказанию давления на императора А.А. Клопова при поддержке великого князя Николая Михайловича и Я.В. Глинки, начальника канцелярии председателя Государственной думы.

Взаимно повлияли друг на друга протопресвитер русской армии и флота Г. Шавельский и великий князь Николай Николаевич, сформировав будущий политический характер их бесед с Николаем II.

Великие князья начали действовать и самостоятельно: вдовствующая императрица Мария Федоровна в конце октября в Киеве говорила о внутреннем положении в стране с Николаем II. Здесь же он получил письмо от великого князя Николая Михайловича с просьбой принять его в Ставке 1 ноября. Наступал решающий момент.

Глава 4. Великие князья и ноябрьский штурм власти: период предупреждений (1 ноября – 3 декабря 1916 г.)

«Я все высказал, все раскрыл…»

Первым великим князем, отважившимся на разговор с императором об ограничении влияния императрицы, был Николай Михайлович. Он прибыл в Ставку днем 1 ноября 1916 г. из Киева, где встречался с матерью Николая II, вдовствующей императрицей Марией Федоровной, и его двумя сестрами, Ольгой и Ксенией[326]. Великий князь говорил с ними о причастности Александры Федоровны и Г.Е. Распутина к решению государственных дел. Вероятно, уже к тому времени у него созрело решение написать об этом письмо императору, и в Киеве он хотел посоветоваться о его содержании с вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Однако эта встреча изменила его решение. Согласно воспоминаниям В.В. Шульгина, именно этот разговор окончательно повлиял на решение Николая Михайловича все высказать Николаю II лично[327]. Написанное после этого письмо императору было также представлено великим князем на одобрение Марии Федоровне, через князя Г.Д. Шервашидзе. Послание Николая Михайловича вдовствующая императрица поддержала, хотя, возможно, уже после беседы великого князя с Николаем II. Более того, князь Г.Д. Шервашидзе вернул экземпляр письма обратно адресату, опасаясь оставить компрометирующую бумагу в архиве императрицы[328]. Таким образом, несмотря на самостоятельность политических воззрений Николая Михайловича, он вряд ли бы решился на личный разговор с императором без одобрения Марии Федоровны.

В Киеве великий князь Николай Михайлович встречался также со своим братом Александром Михайловичем, с которым они договорились, что во время визита в Ставку Николай Михайлович будет просить у императора единовременную денежную помощь в 1 млн 120 тыс. рублей для супруги Александра Михайловича и сестры Николая II великой княгини Ксении Александровны[329]. Возможно, что этот вопрос был поднят самой Ксенией Александровной перед великим князем в Крыму, где они встречались в начале октября[330], но обещание Николаем Михайловичем было дано именно брату.

1 ноября на завтраке в Ставке вместе с императором присутствовали великие князья Георгий и Сергей Михайловичи, а также князь Игорь Константинович. Великий князь Дмитрий Павлович, которому через полтора месяца суждено было стать участником убийства Г.Е. Распутина, уже отбыл, так как ему надо было сделать «операцию щеки (изнутри!)»[331]. К полудню отбыл и Георгий Михайлович, который вскоре прислал Николаю II письмо о положении дел в армии. Была ли у Георгия Михайловича в этот день встреча с Николаем Михайловичем, установить трудно. Сам великий князь Николай Михайлович встречался с Николаем II трижды: на обеде, после него[332] и после вечернего посещения кинематографа.

Решающая двухчасовая беседа проходила между 9 и 11 часами вечера[333]. Сам Николай II в телеграмме, отправленной в Царское Село после 11 вечера 1 ноября 1916 г., писал, что он был «очень занят» после кинематографа, а на следующий день сообщил жене, что имел «вечером» «длинный разговор» с Николаем Михайловичем[334]. Во время беседы Николаю II было передано письмо, написанное Николаем Михайловичем еще в Киеве.

Беседа велась без свидетелей, о ее содержании у нас имеются лишь сведения, представленные ее непосредственными участниками. Они содержатся, во-первых, в письмах великого князя Николая Михайловича к вдовствующей императрице Марии Федоровне от 5 ноября и французскому историку Ф. Массону от 20 ноября; во-вторых, в переписке Николая II и Александры Федоровны; в-третьих, в интервью, которое было дано великим князем газете «Русское слово» 7 марта 1917 г. О беседе имеются сведения в «Дневнике» В.М. Пуришкевича и в воспоминаниях В.В. Шульгина, написанных в 1920 г.

Вышеназванные источники во многом схожи в описаниях беседы дяди – великого князя и его племянника-императора. Главное различие состоит в том, говорил ли великий князь Николай Михайлович об устранении влияния императрицы Александры Федоровны и Г.Е. Распутина Николаю II лично или он побоялся высказать это в разговоре и лишь передал императору письмо, в котором об этом было написано, а тот, в свою очередь, не читая письма, отослал его в Царское Село своей супруге.

Источники, исходящие от великого князя Николая Михайловича, подтверждают первую версию. В письме вдовствующей императрице Марии Федоровне, написанном им еще под впечатлением встречи с императором, он сообщает, что Николай II позволил «высказать Ему все (подчеркнуто в тексте оригинала. – Е.П., К.Б.)»[335]. Та же фраза – «я все высказал, все раскрыл» – звучит и в письме к Ф. Массону[336]. Наконец, 5 ноября в разговоре с депутатами Думы В.В. Шульгиным и Н.Н. Львовым[337] Николай Михайлович вспоминал, что он просил разрешения прочесть вслух письмо, которое он написал, чтобы в его речи, которую он приготовил для Николая II, было «больше определенности». Письмо было прочитано, и император, выслушав его, сказал: «Странно, я только что вернулся из Киева… Никогда, кажется, меня не принимали, как в этот раз». На это великий князь ответил: «Это, может быть, было потому, что Вы были Одни с Наследником… Императрицы не было…»[338]. Депутату Государственной думы и будущему участнику убийства Г.Е. Распутина В.М. Пуришкевичу великий князь рассказал о «докладе» императору, в котором он «ярко и выпукло, но как бы между прочим, указал на весь ужас современных общественных настроений России, с которыми хорошо знаком, – настроений, являющихся следствием распутинского над Россией “радения” и вмешательства во все дела чужой народу и России царской жены»[339]. Наконец, согласно статье, опубликованной в газете «Русское слово» 7 марта 1917 г., Николай Михайлович напоследок сказал царю: «Здесь у тебя казаки и много места в саду. Можешь приказать меня убить и закопать. Никто не узнает»[340]. В вышеупомянутом письме Ф. Массону Николай Михайлович писал, что «после [беседы. – Е.П., К.Б.] Его Величество удостоил меня троекратного нежного поцелуя»[341].