Читать интересную книгу Своя земля - Михаил Козловский

— Даже если неправду?

— Ну-у, какую же неправду можно сказать о ребенке.

— А обо мне можно?

— Не говори глупости, — она встала, потянулась. — Очень поздно уже, а тебе рано подниматься. Идем, Володя.

2

Несмотря на ранний час, у крыльца райкома партии толпились люди. Людно было и на широкой лестнице, и в просторном коридоре.

Владимир Кузьмич встретил здесь нескольких председателей колхозов, директора маслозавода, знакомых механиков из «Сельхозтехники». С ним здоровались со всех сторон, пожимали руку, улыбались ему, и, протискиваясь сквозь толпу, он почуял радость от веселого оживления вокруг, такого привычного и вместе с тем всегда нового. Ламаш знал, что в среде этих людей он, председатель «Зари мира», вызывает интерес и уважение, и сознание этого заставляло быть собранным. Центром людского круговорота в коридоре был председатель «Восхода», сосед Ламаша, Борис Сергеевич Климов. Его рослая фигура своей непринужденной осанкой сразу бросалась в глаза. Он стоял у окна, толстый, громоздкий, с синеватым отсветом бритья на монгольских скулах, пряча под нависшими бровями насмешливо-лукавый блеск маленьких глаз. Пробравшись через толпу, Владимир Кузьмич очутился рядом с ним.

— И тебя вытянули, — сказал Борис Сергеевич, пожимая Ламашу руку ниже плеча. — Зачем, не знаешь?

— И не предполагаю даже.

— Очередная накачка, не иначе как по молоку.

— Да нет, с молоком я вытягиваю.

— Ну, так тебя за компанию. — Климов захохотал и локтем толкнул Владимира Кузьмича в бок. — Чтоб не задавался. А?

— Иди ты к черту! — сказал Ламаш, отстраняясь. — Кто задается, так это ты. Мало ему одной «Волги», вторую приобрел. Баб на пикники возить, что ли.

— Врешь, не «Волгу», а «Москвича», да еще какого — картинка. Хочешь на пилораму меняться? — Климов придвинулся ближе, притискивая Ламаша к стене. — Ей-богу, не пожалею, сменяю ради уважения. Только придачу давай, не скупись. Ну, по рукам, что ли? Не раздумывай, сосед.

— Я тебе не цыган. Да и не нужен мне твой «Москвич», отстань.

— Пожалеешь, ей-богу пожалеешь, выгоды своей не видишь. Передок ведущий, сменные скаты дам, катайся без тревоги. Я не жадный, пользуйся моей добротой, пока не раздумал. — Он живо и весело прищурил и без того маленькие, пронзительные, как шильца, глазки.

— Знаю твою доброту. Скажи по совести, вперед все рассчитал, как объегорить, ты же без этого не можешь. — Ламаш покачал головой, насмешливо и ласково улыбаясь. — Лучше посоветуй, где проволочные сетки достать, крольчатник задумал ставить. Все, понимаешь, есть: столбы, кровля, клетки, — а вот сеток нет, и никак достать не могу.

— Объегорить! — Климов снова толкнул его локтем в бок и внезапно, на свой лад, не меняя выражения хитрых, прицеливающихся глаз, затрясся животом от хохота и сразу оборвал смех. — Магарыч будет, говори?

— Ладно, будет!

Климов притянул его за локоть и, оглядываясь по сторонам, будто сообщал важную тайну, сказал:

— На складе райсоюза есть, сам видел. Торопись, а то другие перехватят.

— Верно? Ну, после бюро сбегаю. — Ламаш огорченно развел руками. — Вызвали к десяти, я чуть свет выехал, а когда начнут, сам аллах не разберет.

— Какой хитрец! — засмеялся Климов. — А подождать не можешь, дорогуша? Раз вызвали, жди, все свои грехи вспоминай, как перед исповедью.

— Какие там грехи! Времени у меня позарез. — Владимир Кузьмич провел пальцем по горлу.

— Ишь ты, младенец! — Климов поднял густые темные брови и насмешливо покосился на Ламаша. — Наш брат председатель с ног до головы в грехах, как шелудивый пес в репьях, только каяться поспевай.

— Ты скажи, закончил сев? — перебил Ламаш.

— Нынче кукурузу и просо досеваю. Вечером рапорт по всей форме представлю. — Климов с довольным видом провел щепотью по верхней губе, словно расправил пышные усы. — Знай наших.

— И как ты поспеваешь, не угонюсь за тобой, — пожал плечами Владимир Кузьмич.

— И не угонишься, ты с мое попредседательствуй, — Климов похлопал его по плечу. — В хозяйстве хитрость нужна, расчет, без них любой за нос тебя проведет. Я и начал позже тебя, да вперед выскочу.

— Люди у тебя другие, что ли? — сказал Владимир Кузьмич.

Климов с благожелательным превосходством подмигнул.

— Зачем другие, такие же, как у тебя, с ухами, с глазами. Важна организация, понял? Шариками веселее крути, тогда, может, и обскачешь меня.

Протискиваясь через толпу, по коридору пробирался помощник секретаря райкома Башлыков. Он приподнял над плечом красную папку-портфель и своим сосредоточенно-суровым лицом походил на пловца, который преодолевает супротивное течение. Владимир Кузьмич подозвал его.

Оттиснутый толпой, Башлыков остановился перед ними и поправил широкий офицерский пояс на черной суконной гимнастерке. Все его сухое лицо с маленьким вздернутым носиком, казалось, со строгой сдержанностью говорило: «Видите, я очень занят, у меня уйма дел, ну что еще такое?»

— Это ты звонил вчера? — спросил Ламаш.

— Я, Владимир Кузьмич. А что?

— По какому вопросу вызывали, не знаешь?

— Ничего не могу сказать. — Башлыков поднял брови, как бы приглашая прислушаться к значительности того, что он говорит. — Сам Григорий Данилыч приказал вызвать вас на бюро, а зачем, не знаю.

— Ну-ну, не валяй Ваньку, наводишь тень на плетень. — Климов толкнул его в плечо.

Башлыков покривился.

— Долго ждать? — спросил Ламаш. — У меня, понимаешь, кое-какие дела есть, срочные. Может, еще не скоро, а? Ты узнал бы.

— Ничего не могу сказать. — Башлыков передернул плечами. — Сейчас прием, а когда вас вызовут, неизвестно.

— А я все-таки попытаюсь. Успею?

— Смотрите сами…

Но Владимир Кузьмич не успел. Пока он бегал от стола к столу в райсоюзе, пока выписал наряд на проволочные сетки, прошло много времени. В райкоме сказали, что полчаса назад про него спрашивали, а сейчас в кабинет секретаря вызвали группу председателей, и ему придется обождать.

Обождать так обождать. Владимир Кузьмич прошелся по коридору, заглянул в двери пустых кабинетов, остановился у окна и выглянул наружу. Там, внизу, за стеной сирени и акаций, на задворках одноэтажного дома он увидел сад — небольшой квадрат зелени в переулке. Несколько раскидистых, еще сквозных, редколистых яблонь недавно отцвели, — бело-розовые лепестки, похожие на клочья мелко разорванной бумаги, еще лежали на присыпанных песком влажных дорожках, на молодой траве. Тень от здания райкома перешагнула в сад, накрыла и дом, лишь верхушки дальних деревьев лоснились в лучах солнца. Малахитово-яркие грядки, перекрестья прямых дорожек, свежесть глянцевитой травы — все сохраняло на себе следы людской старательности и попечения. И сейчас мужчина в желтой майке, в галошах на босу ногу окапывал ствол яблони. Неподалеку от него копошилась девочка, ростом такая же, как и Томка, с таким же огромным розовым бантом на затылке. Вот мужчина сказал ей что-то, и она подняла с земли небольшую зеленую лейку и побежала к дому, задорно потряхивая бантом. Ламаш заинтересованно проследил за нею. Девочка подошла к кадке с водостоком, поднялась на цыпочки, заглянула внутрь и, подвиснув грудью на ее краю, долго набирала воду, болтая ножками. Мужчина что-то крикнул ей и засмеялся. Двумя руками она вытащила лейку и пошла назад, перегибаясь от тяжести. На мгновение Ламаш уловил ее взгляд, сосредоточенный и ушедший в себя, как это бывает, когда дети забываются в игре.

Это видение было чудесно. В подсмотренном уголке посторонней жизни Ламашу внезапно открылась прелесть неторопливой работы, работы-отдыха, ради того, чтобы пышнее распускались деревья, гуще и сочнее росли травы и цветы, чтобы своими руками был создан обетованный зеленый островок. Вспомнился свой огород, засаженный одной картошкой да десятком подсолнухов под окном, — он достался ему в наследство от прежнего председателя. За делами забывал о нем, лишь изредка пройдет по рядкам, на глаз определяя, что сулит земля, да и то по привычке: много ли нужно им, новосельцам Долговишенной? Не замечал и двух старых яблонь за хатой, корявых и полузасохших, на которых никогда не вызревали плоды: их кислючками обрывали ребятишки соседа. А ведь можно завести и сад и цветник, и Томке, как и этой девочке за окном, было бы увлекательно помогать ему и матери в уходе за деревьями и цветами. Да и ему, наверное, не помешала бы возня с дочкой в саду… Дел невпроворот? Времени не хватает? А быть может, не прильнул еще всей душой к земле…

Владимир Кузьмич примостился на широком подоконнике, сверху поглядывая на непрерывно оживленное движение в коридоре. Толпа не рассасывалась по комнатам, а лишь обновлялась: на смену исчезнувшим появлялись новые люди. В обычные дни здесь было тихо и пусто, только одни работники райкома находились в своих кабинетах, если не разъезжались по селам. Но в дни заседаний бюро коридоры и комнаты заполнялись сдержанно-шумливой толпой, и всюду становилось тесно. К этим дням горячки, деловой спешки и суеты готовились заранее. Весь аппарат, заведующие отделами, инструкторы были втянуты в круговорот тех событий, которые проходили за дверями кабинета первого секретаря. Ламашу знакома эта обстановка — более трех лет сам работал заворгом райкома и любил эту атмосферу, она была источником бодрости, чистоты и уверенности.