Читать интересную книгу Седьмое таинство - Дэвид Хьюсон

— Мы один раз были на ферме на Сицилии. Где-то у черта на рогах. А там ведь все друг другу родственники, все братья и сестры. И вот однажды вижу, по двору фермы бежит ребенок. Лет шести-семи, не больше. Его послали принести курицу. И он гонится за ней, догоняет и хватает за лапки. — Ла Марка проиллюстрировал рассказ телодвижениями: наклонился, вытянул руку. — А потом вертит ею вокруг себя. Все вертит и вертит. Как будто это игрушка.

— Игрушка?

— Ну да. И знаешь, что происходит в конце?

— Ну?

— Эта траханая голова отрывается напрочь! Честно, не вру! Он ее так сильно крутил…

Ла Марка плохо держал спиртное и «дурь». Вот и сейчас пребывал явно под кайфом. Торкья сделал себе в уме заметку на случай, если это пригодится.

— Курица все крутится и крутится, кудахчет, словно взбесилась или еще что… А потом голова разом летит в сторону и остается одна шея, из которой…

Видимо, этот эпизод здорово застрял в его памяти, потому что в следующий момент глаза Тони затуманились, лицо обрело странное выражение, словно из подсознания вылезло какое-то воспоминание, раньше спавшее беспробудным сном поя, воздействием «дури».

— …бьет кровь! Как из фонтана! И летит во все стороны. Но недолго. Мы ее за ужином съели. Вернее, они съели. У меня аппетита не было.

Лудо ждал, что последует дальше. Но ничего не последовало. А вместо Тони заговорил Дино. Он снял платок с головы и бросил:

— Эти катакомбы опасны. Нам не следует здесь оставаться.

Ла Марка ткнул его носком кеда.

— Когда… цыпа… сдохнет… — медленно промолвил Тони, старательно выговаривая слова заплетающимся языком, и разразился идиотским хихиканьем.

— Не трогай меня, — отчеканил Абати.

Неаполец сдал назад.

— Мы уйдем отсюда, — повторил Торкья, — когда все закончим.

Диггер помотал головой и вновь приложил к ране носовой платок.

— Если Джорджио про это узнает…

— Оставь его в покое! — резко бросил Торкья.

Ему показалось, будто он слышит шаги в коридоре. И что-то в этом звуке заставило его вздрогнуть от беспокойства. Остальные тоже замолчали и прислушались.

— Лудо… — начал было Абати.

Но тут в помещение ввалился Белуччи с идиотской улыбкой на лице. В руках он держал черного петуха, прижимая его к груди, как домашнего любимца. Птица с какой-то механической точностью издала низкое и жалобное кудахтанье, глядя на студентов.

Андреа Гуэрино вошел следом за Белуччи, толкая перед собой маленького мальчика, совсем ребенка, которого Торкья опознал, хотя ему потребовалась минута, чтобы вспомнить. Это было на прошлое Рождество, на вечеринке, куда пригласили членов семей преподавателей, чтобы они познакомились с коллегами и студентами. Вечеринку устроили в безвкусно украшенном зале — Лудо ни за что не поверил бы, что Джорджио станет участвовать в подобном дебильном христианском идиотизме — в здании на площади Рыцарей Мальтийского Ордена.

Алессио Браманте тоже был там и смотрел на всех обиженным взглядом, словно завидовал тому, что они уже взрослые.

— Господи Иисусе! — пробормотал Абати и неуклюже поднялся на ноги. — Ну вот, Лудо. Теперь пошли к его папаше.

Торкья положил руку на плечо диггера. На лице ребенка было такое выражение, что все шестеро замерли на месте, только молча смотрели на юного Браманте.

— Что это вы тут делаете?! — сердито закричал мальчик, пытаясь вырваться издержавших его рук. — Это тайна! Секрет! Вот отец узнает…

Гуэрино ухватил его за длинные волосы и оттянул голову назад, чтобы крикун перестал верещать.

— А где он, твой отец, Алессио? — спросил Торкья.

— Здесь! — Помолчал, потом добавил с каким-то странным выражением лица — лукавым, хитрым, словно у него появилась какая-то мысль, от которой щеки залило краской. — Где-то здесь. Вы не знаете где?

Браманте-младший явно был зол и обескуражен, не уверен в себе, расстроен тем, что потерялся в этих катакомбах. Но не испуган ничуть.

— А я знаю, что это такое. Это такая… игра.

После чего резким движением вынул руки из карманов. На пол упал какой-то предмет. Лудо нагнулся и поднял его — игрушечные очки. Ребенок ничего не возразил. Торкья посмотрел сквозь эти очки, увидел пещеру и людей в ней, все разбитое на множество изображений. В этом зрелище было нечто действующее на нервы. Патер сунул очки себе в карман.

— Да, это просто игра. Но очень важная игра.

Все молчали, даже Дино Абати. Перед ними внезапно открылась возможность избежать негативных последствий, она буквально висела в воздухе, и не увидеть ее мог только глупец.

Каждый отлично понимал, что случится, если Браманте обнаружит их здесь. Временное исключение. Отчисление. Позор. Конец учебе в Ла Сапьенца. Лудо, по-видимому, оставался единственным, кому на это было наплевать.

— Ну и что мы теперь станем делать? — спросил Дино.

Торкья поднял с пола один из больших фонарей и пошел к двери. Коридор слева вел куда-то вниз, глубже и глубже врезаясь в камень и уходя под землю. Дальше по ходу в обе стороны ответвлялись другие проходы. Впереди лежал целый лабиринт, нечто вроде паутины, сотканной из разнообразных возможностей, упрятанных в узкие проходы в туфе. И очень немногие из них были исследованы, вспомнил студент.

— Мы продолжаем нашу игру.

Торкья взял мальчика за руку и потащил вперед по коридору, навстречу полному мраку.

ГЛАВА 23

Фальконе велел Розе отыскать какого-нибудь водителя.

— Но я никого из них не знаю.

— Видите этого огромного офицера в мундире? Того, что, кажется, готов выскочить отсюда, так ему хочется курить.

— Это Таччоне. Думаю, это он.

— Именно Таччоне. Вы совершенно правы. А говорите, что не знаете водителей.

— Иной раз так случается, что я, оказывается, знаю больше, чем думала раньше.

— Сочувствую.

— Извините. Я вполне вас понимаю. Мне сказали, что вы едва не погибли.

— Про меня много чего говорят. Скажите Таччоне, чтобы подогнал сюда машину. Мы отправляемся с визитом.

— К кому?

— К человеку, с которым вы уже встречались. Да и я тоже — много лет назад. К Беатрис Браманте.

На лице Прабакаран появилось выражение озабоченности.

— Не беспокойтесь, — буркнул Фальконе. — Я постараюсь действовать мягко.

Бывшая жена профессора жила в одном из больших и густонаселенных кварталов на Мастро Джорджио, в пяти минутах езды. Эти дома уже стали частью истории района, их построили сто лет назад — возвели вокруг двориков в центре и соединили открытыми переходами; семь сотен маленьких квартирок размером со спичечную коробку, этаких городских ячеек, жители которых ютились в жуткой тесноте. В прежние времена, в бытность Тестаччо одним из беднейших кварталов Рима, эти квартирки были так переполнены, что некоторым из обитателей приходилось постоянно ночевать на полу подвесных переходов. Но с тех пор здесь кое-что изменилось, правда, не слишком. Впрочем, тел, закутанных в самодельные одеяла, больше видно не было. Некоторые квартирки теперь стали частной собственностью, и за них на грабительском рынке жилья запрашивали круглые и все время растущие цены. Но большая часть по-прежнему сдавалась в аренду, и там проживала весьма пестрая публика из местных, иммигрантов и студентов, тех, кто всегда ищет жилье подешевле.

Лео попытался припомнить, каким был дом Браманте на Авентино. Весьма солидная семейная вилла, хорошо обжитая, хоть и немного обветшавшая. Такая собственность даже в те времена должна была стоить целое состояние. Отличное местоположение, на холме, смотрит прямо на Большой цирк, сад значительных размеров, совершенно изолирована от мира — добрых пятьдесят метров до ближайших домов с обеих сторон.

Когда палец Фальконе завис над кнопкой звонка у двери в микроскопическую квартирку, он невольно подумал о том, как низко Беатрис Браманте опустилась по социальной лестнице. Дело об исчезновении Алессио — рассудок инспектора полиции отказывался пользоваться словом «смерть», не имея на то неопровержимых доказательств — было неотличимо от прочих дел, связанных с пропажей ребенка, с которыми ему приходилось сталкиваться. Круги по воде, последствия, дальнейшие трагедии становились заметны лишь с годами. У некоторых на это уходила вся оставшаяся жизнь. А иногда и целой жизни не хватало, чтобы детали истории, боль и мрак, выплыли на свет божий и рассыпались, превратившись в ничто.

Дверь отворилась. В первый момент инспектор даже не узнал ее. Хозяйка здорово постарела. Волосы Беатрис были такими же длинными, но теперь стали совершенно седыми. Вытертый до основы синий кардиган с длинными рукавами, которые она зажала в ладонях, туго обтягивал костлявое тело. Умное и привлекательное лицо, которое Лео помнил, теперь покрылось морщинами. Вместо трагического недоумения, которое Фальконе хорошо запомнил четырнадцать лет назад, на нем теперь застыло мрачное и горькое выражение.