Убирая как-то крупные, отполированные ледником валуны с места своих раскопок, я спохватился, что медвежат не видно. Большой медведь не появлялся уже несколько дней. Сначала я подумал, что он, наверное, пришел к хижине и медвежата удрали поиграть с ним. По своей привычке я всякий раз, когда они не вертелись у меня под ногами, отправлялся разбираться, в чем дело. На этот раз они нашлись всего футах в пятидесяти от меня. Став полукругом, обнажив клыки и вздыбив шерсть на загривке, они молча наблюдали, как медленно, напружинившись приближается росомаха, животное, чей необыкновенный ум, удивительная сила, непредсказуемый нрав и настойчивость снискали ему необычайное почтение в наших северных лесах. Росомаха эта была ростом с большую таксу. Нацелившись глазами на глотку Скреча, она медленно приближалась, то вытягивая, то втягивая голову, совсем как челнок ткацкого станка. Она выбирала удобный момент для быстрого и смертельного броска. Похоже, будто медведи понимали, что росомаха умеет лазать по деревьям, и не пытались спастись от нее на ветках. Да и времени на это не было. Расти и Дасти встали вплотную к Скречу, построившись клином в ожидании врага. После схватки с собаками в грязи Топли-Лендинга это было их первое столкновение не на жизнь, а на смерть. Они избрали удачную формацию для обороны, но и росомаха старалась выискать удобную позицию для мгновенного броска, именно такая стратегия дает этим животным преимущество перед добычей. Казалось, сам инстинкт подсказывает медведям, как вести себя с этим убийцей. В последнюю минуту я не выдержал и вмешался, хотя это и было не педагогично; готовясь к прыжку, росомаха выгнула спину дугой, и я ударил ее лопатой, сбив с ног. По-видимому, росомаха или не заметила моего появления, или не обратила на меня внимания. Через полсекунды после моего вмешательства вступил в силу закон севера. Бросившись вперед, как распрямившаяся пружина, медвежата продемонстрировали тот чудовищный запас силы, скорости и отчаянной ярости, о существовании которых эти звери, кажется, сами не всегда подозревают. Разом вцепившись в мягкое брюхо росомахи, они разорвали ее в клочья.
Начало зимней спячки
Встреча с росомахой в ущелье произошла, конечно, далеко не случайно. Очевидно, росомаха уже не первый день выслеживала свою добычу, что вполне соответствует обычаям этого хищника. Но все же росомахи крайне редко решаются нападать на медведей, и этот случай тоже служит примером той борьбы не на жизнь, а на смерть, которая начинается во время засухи. Сразу после лесного пожара несколько раз побрызгал дождик, но вообще лето выдалось необыкновенно засушливое. Засуха, продолжающаяся два лета подряд, на севере континентальной части Британской Колумбии наблюдается довольно часто. Но когда после двух бесснежных зим два лета подряд не выпадает дождей, это означает катастрофу, которая влечет за собой переворот в жизни животных и растений, чье существование находится в тесной зависимости друг от друга.
Однажды морозным утром мы с медвежатами совершали обход наших оскудевших угодий, как вдруг они остановились точно вкопанные, к чему-то принюхались, задрав носы к безоблачным небесам, обернулись и поглядели на меня с лукавым выражением. Погода собиралась перемениться. Как всегда бывает перед понижением атмосферного давления, всю ночь напролет тревожно завывали койоты. Сновали в воздухе шумливые птицы, оставшиеся после отлета больших караванов, и, казалось, выкрикивали последние новости. Воздух в то утро был так напоен светом, что тени в лесу по-зимнему отливали синевой; стояло полное безветрие. Гладь озера была недвижна как стекло. К полудню с запада приплыли длинные, рваные перисто-кучевые облака, предвестники дождевых туч. На закате закапал дождик и лес задышал освежающим ароматом опавшей хвои, который был неощутим в сухую погоду. Запоздалые стаи качурок снизились и остались ночевать на берегу озера; но вместо привычных резких криков, тоскливее которых, говорят, ничего не бывает в природе, эти птицы издавали только тихий посвист, который гармонически сливался с шумом дождя в какую-то дремотную музыку; смешение звуков напоминало приглушенное гудение органных труб среднего регистра. У медвежат явно слипались глаза, но они, навострив уши, боролись с одолевающей дремотой, видя, что и я прислушиваюсь к непривычным ритмам.
После дождей участок, на котором мы промышляли себе пищу, вдруг совершенно оскудел под влиянием нагрянувшей стужи, и я рискнул отвести медведей в более отдаленные места. Эта попытка привела к неожиданному открытию, из-за которого я с головой окунулся в лихорадочную деятельность, стараясь как можно больше успеть сделать до первого снега. Совершенно случайно в каменной ложбине на дне одного ручейка, впадавшего в озеро в двух милях от моей хижины, я обнаружил золотые самородки; подгоняемые течением, они перекатывались там, точно ружейная дробь. Я сейчас же перенес на это место промывочный лоток.
За час в решете набиралась унция золота; в один прекрасный день, когда я, не разгибая спины, трудился над желобом, подбрасывая лопатой все новые порции донного ила, я стал нечаянным свидетелем маленькой трагедии. Излюбленный тактический прием медвежат заключался в том, чтобы, окружив противника, нанести ему сокрушительный удар. И вот перед ними появился очаровательный, доселе невиданный зверек, который с необыкновенной дерзостью шел прямо на них. Зверек был совершенно черен, если не считать двух белых полос, которые тянулись по его спине от загривка до кончика пушистого хвоста. Я не успел остановить медвежат, в глазах у них загорелся азарт и они уже готовы были приступить ко второй, завершающей фазе привычного маневра — жертва, казалось, сама идет в руки. Но в мгновение ока скунс задрал хвост и, повернувшись к медведям задом, закрылся от них самой эффективной из всех несиловых защитных систем, какие существуют в животном мире. Побежденные медвежата жалобно скулили, катались по лесной подстилке и по траве, потом со всех ног бросились к озеру, а скунс тем временем как ни в чем не бывало преспокойно удалился своей дорогой. Двое суток я почти не смыкал глаз, сражаясь с медвежатами, которые стремились залезть в мой спальный мешок. Скунс, бивший прямой наводкой, оставил им такую памятку, против которой оказались бессильны и вода, и мыло, и зола. Все время, пока шерсть медвежат распространяла вокруг них острую, мускусную вонь, они упорно отказывались от пищи. В конце концов мне пришлось потратить всю имевшуюся у меня драгоценную кварту уксуса, чтобы избавить моих друзей от последнего следа стойких духов, которыми их опрыскал скунс.