Начав с этих набегов, мы постепенно перешли к более дальним экспедициям вверх по северо-западному рукаву озера Такла, длиной в шестнадцать миль. Скалы из плотного известняка, крутые обрывы не давали нам причаливать так часто, как мне хотелось бы, но медвежатам очень нравилось просто спокойное плавание по гладкой поверхности вдоль берега озера. Они выкапывали диковинные личинки и корни и переворачивали камни в реке в поисках коридала, на который дома и не взглянули бы. Я тем временем раскапывал «корни радуги» в надежде отыскать крупицы золота, возможно, осевшие в расщелинах скал.
Однажды я пересек озеро в верхнем его конце, где оно сужалось, и поплыл вдоль восточного берега к полуострову, лежащему там, где озеро разделялось на два рукава. Поднялся резкий ветер, и я рискнул отправиться в обратное пятимильное плавание к Отет-Крику только после заката. Во время вынужденной остановки медвежата слазали по желтым скалам к высоким пихтам, которые стеной стояли по обоим берегам полуострова. Устроившись на одной скале, откуда был прекрасный обзор, я долго рассматривал оба рукава и нижний конец озера. Как всегда в поисках золота, платины, бериллия и других ископаемых, я за три следующих дня обследовал устье каждого ручья на протяжении четырнадцати миль и дошел до вытекавшей из озера речки под названием Мидл-Ривер.
Напротив самого устья Отет-Крика, на дальнем берегу северо-восточного рукава мы набрели на добротную хижину из еловых бревен, которая стояла на холме ярдах в сорока от берега. Пристав к берегу, я отправил медведей на дерево, а сам пошел к хижине. Дверь была не заперта. Видно было, что хозяин в этом году побывал здесь. Шкафы были забиты запасом консервов на зиму, а в пристройке за кухней стояла аккуратная поленница дров. Мне сделалось тошно при виде трех дюжин разных стальных капканов и цепей, аккуратными рядами развешанных по стене дровяного сарая.
Я понял, что нет смысла увозить эти орудия пытки на середину озера и топить их там, охотник просто закажет новые.
По-моему, еще никто всерьез не осудил трапперский промысел.
Вырвав листок из записной книжки, я написал несколько строк и от имени медвежат пригласил незнакомого охотника в гости. Глядя на то, как изготовлены его снегоступы, на домотканые одеяла, покрывавшие кровать, лосиные ремни, заменявшие матрац, на предметы его зимнего охотничьего снаряжения и на то, что щели между бревнами были заткнуты тряпьем, я понял, что хозяином был холостой индеец. С завистью оглядев книжную полку, я предположил, что это образованный молодой человек, любитель приключенческих книг, философии и естественной истории. Я мог ждать появления этого человека, промышлявшего трапперством, только в конце ноября, после первого снега.
Из озера Бабин вытекает река Бабин, приток Скины, мощной реки, которая впадает во фьорд, врезающийся в сушу на сто миль выше города Принс-Руперт. А из озера Такла, расположенного на расстоянии неполных двадцати миль от озера Бабин, вытекает река Мидл-Ривер, которая через озера Тремблер и Стьюарт впадает в реку Фрейзер, а та в свою очередь впадает в Тихий океан через пролив Джорджия у Ванкувера. Сеть индейских капканов покрывала территорию между бассейнами этих двух рек.
Зелень лета незаметно сменилась яркой сентябрьской палитрой. Я основательно подготовился к ранней зиме: наколол и сложил у стены хижины дрова, смазал жиром снегоступы, щели между бревнами законопатил мхом и обмазал глиной, как изнутри, так и снаружи, починил ставни, а продукты спрятал в погреб под кухней, утеплив его мхом, чтобы продукты не промерзли. Каждый день я находил все новые оправдания, чтобы побольше времени проводить с медвежатами. Дело в том, что дрозды, как все береговые птицы, рано улетели, и, глядя на их ящик позади хижины, я все время их вспоминал. Я с тревогой думал, смогут ли они в первый раз найти и преодолеть весь долгий путь до Соноры и Синалоа. Может, именно от того, что я так остро ощущал их отсутствие, я и стремился побольше быть с медвежатами.
Медвежата четко делали различие между двумя мирами — домашним и тем, что лежит за пределами хижины. Они стоически смирились с моими глупыми требованиями — не устраивать в хижине драк, вести себя прилично, не проявлять раздражения и ревности внутри дома. Эти правила должны были предотвратить возможность того, что в один прекрасный день произойдет свалка и от гостиной останутся одни обломки. Я припоминаю случай, едва не кончившийся такой катастрофой, когда Дасти толкнула Скреча и тот опрокинул горшок с опарой, стоявший на низком табурете у кухонной плиты. Тот день был ужасно холодный и дождливый. Едва одолев одну милю, медвежата отказались идти дальше, они практически ничего не ели. Расти и Дасти хотелось свернуться у очага и поспать, но Скреч вздумал поиграть. Чтобы не дошло до беды, я заставил его выйти на короткую прогулку по берегу. Он плясал, валялся по песку и бросал в озеро куски коры. Но не прошло и десяти минут, как он прямиком пустился в дом. Я не успел даже обтереть его большим полотенцем, которое специально держал у двери, как он ворвался в комнату и цапнул Дасти за пятку. Не считаясь с моим требованием не устраивать драк в доме, она выпрямилась и отвесила Скречу такую оплеуху, что он покатился через всю комнату и налетел на горшок с опарой, мгновенно став белым с головы до пят.
Все трое притихли, ожидая, что за словесным взрывом последует физическое воздействие. После принудительного купания в ледяной воде озера Скреч провел остаток дня, забившись в самый темный угол под лавкой.
У Расти любимой игрушкой в доме было старое одеяло, под которым когда-то спали еще не оперившиеся голенькие дроздята. Лежа на спине перед очагом, он любил сворачивать и разворачивать старое вытершееся одеяло, так что я опасался, что он разорвет одеяло в клочья; еще он любил его жевать, кататься на нем или прятать под кроватью и готов был подраться, когда Дасти и Скреч проявляли хоть малейший интерес к его игрушке. Они научились различать, когда он настроен серьезно, а когда хочет поиграть. После нашей первой ночевки в хижине А-Тас-Ка-Нея Расти стал брать игрушку в постель. Дасти выловила из озера Бабин кусок клена с наплывом. Наверное, он был сладким, потому что во время игры она грызла и лизала твердую как кость деревяшку. С ней она не расставалась в доме. Она никогда не забывала, куда ее положила. Даже во сне, свернувшись в клубочек рядом с Расти, Дасти не выпускала деревяшку из передних лап. Иногда она спала, прижав игрушку к груди. Скреч был в самом низу тотемного столба, в виде которого можно представить иерархию нашего медвежьего общества. У него не было в доме постоянной игрушки, и он отвергал все, что я ему предлагал. Частенько ему изрядно влетало за то, что он слишком близко подбирался к одеялу Расти или деревяшке Дасти.