Читать интересную книгу Гном. Трилогия - Александр Шуваев

  Когда они брались за это дело, то и представить себе не могли, что, например, кристаллизацию зеркал окажется выгоднее организовывать на орбите. Сначала разработать метод, а потом создать целый завод, - а все равно, в сумме всех зачетов, выгоднее. Тем более, что и потом мощности оказались не то, что востребованы, а прямо-таки загружены заказами на много лет вперед. Да мало ли что. За одним препятствием вставало другое, и реализация проекта потихоньку превращалась в жизнь и судьбу многих и многих людей.

  Иногда становилось страшно от одной мысли о том, сколько терпения проявило руководство, народ, страна целиком, пока они долгие годы, не зная отказа, тратили колоссальное количество ресурсов без видимой отдачи. Отнимая, в конце концов, некоторую долю достатка у всех и у каждого. И во имя чего? Во имя удовлетворения любопытства немногих. Осуществления фантазии. В конце концов, - просто мечты. Да, страна любит свой космос и своих космонавтов, но кто бы объяснил ему, - с какой стати? За что? Когда-то давно он пришел к парадоксальному, особенно для самоуверенных умников, выводу: народ знает лучше. Если народ, даже помимо неизбежного принуждения властями, вполне сознательно отрывает от себя, лишь бы продвижение в космос продолжалось, значит, в этом есть нужда. Есть какая-то огромадная польза, которой никакие отдельно взятые умники пока не видят в упор. Как и он сам. Это потом они будут с размаху лупить себя по лбу и восклицать: "Где были мои глаза?" - а пока нет. Да, он прекрасно осознает, что были решены многие и многие сложнейшие инженерные и исследовательские задачи, после реализации прежних проектов такого рода находки сами по себе позволяли окупить любой проект, но в данном случае он не видит ничего подобного: разработки, ставшие элементами данного проекта, годятся только для освоения космоса.

  Если годятся. Полномасштабного испытания системы для осуществления реального космического полета еще никто не проводил. Если бы кто-нибудь узнал, что именно крутится над их головой на не такой уж высокой орбите, дипломатических осложнений было бы не избежать. Да и просто вони от передовой мировой общественности, в свободных западных СМИ было бы, то есть, столько, что жизни будешь не рад. Единственный способ избегнуть неприятностей такого рода, это поставить мир перед свершившимся фактом. Благо, машин, способных маневрировать в космосе, или оптических систем, способных разглядеть подробности с Земли, ни у кого пока еще нет. Хотя мы на всякий случай прикрыли самые выразительные места нашей статуи этакими фиговыми листочками. Во избежание.

  Полномасштабное испытание состоится завтра, и он будет в нем участвовать. Кто разрешил? А кто запретит Петру Гулину? И запрещать некому, и для дела вредно, потому что кто угодно другой в роли бортинженера будет попросту хуже и, значит, не годится для первого полета. Так получилось, что все трое участников испытательного полета будут те, без кого никак не обойтись. Чивильгин, который делал, программировал и настраивал пилотажный комплекс (точнее - два, но об этом потом), Фрадкин, который сделал собственно бортовое оборудование и приборный комплекс. И он, сделавший двигатель, машину, уж слишком отличную от всего, что делалось когда-либо прежде. Да, сконструировали другие, а вот делал именно он. Успел понянчиться с каждым элементом, только что не с каждой деталью каждой конструкции, а сколько их было опробовано сказать не может никто, даже он сам, потому что системы подсчета не существует в природе. Так и получилось, что он потихоньку-помаленьку стал самым опытным космонавтом в мире. Как по общему времени, проведенному в космосе, так и по объему проделанной там работы, он оторвался от ближайшего преследователя так далеко, что и не разглядеть.

  Так что чинить, если что, ему. Хотя, случись что-нибудь по-настоящему серьезное, толку не будет и от него. В "свечах" сосредоточено под сотню Кобе. Нет, вряд ли все это богатство реально рванет, а вот тысяч пятнадцать-двадцать БЭР, для начала, полностью исключить все-таки нельзя.

  И буквально никто не заметил слона. Да, с самого начала предполагалось принять все меры для того, чтобы рабочее тело поглотило, по возможности, все излучение ламп дьявольской атомной люстры, собранной на орбите. Поначалу, ничтоже сумняшеся, предполагали добавить к водороду толику атомов углерода. Наивные. Впоследствии состав рабочего тела, хорошо поглощающего лучистую энергию стал чуть ли ни главной тайной каждого производителя ГФАРД. Пределом совершенства, таким образом, была бы система, дюзы которой не светили бы вовсе, но совершенства на земле, как известно, нет. Но главное даже не это: поглотивший чудовищное количество квантов, летящий со скоростью девятнадцать километров в секунду, обращенный в плазму газ, остывая, потихоньку ассоциируя, светился ничуть не хуже.

  В этих местах в июне не существует белых ночей, как в Ленинграде либо Мурманске, но вечерние сумерки длятся и длятся, бесконечно, день меркнет неторопливо, солнце опускается за горизонт с вальяжной медлительностью, и до глубокой ночи над горизонтом с западной стороны светится багровая полоса, стынущий уголь отгоревшей зари. При этом над самой головой, как ни в чем не бывало, светились мириады разноцветных звезд. В городе никогда не увидишь их в таком числе, не различишь оттенков цвета, да и такие крупные, отборные экземпляры почему-то не встречаются в небе мегаполисов. В лугах за речкой пахнет свежескошенной травой, ромашкой и, чуть-чуть, медвяной луговой клубникой, в руке тонкие пальцы Вики, и если это не счастье, то, значит, Юрок не понимает, что значит слово "счастье". Не важно, что было, не важно, что будет потом, через несколько минут или на следующей медленно меркнущей заполночной зорьке, - счастье уже то, что есть, и нет ни нужды, ни желания торопить события...

  - Юра, - прошелестели, отвлекая его от сладких дум, слова девушки, - Юр, - а что это там светится? Неужто горит что?

  - Где?

  - Да вон же, вон...

  Она указывала почти точно на запад, и он поневоле поднял взгляд. Да нет, не может быть. Померещилось... Но уже через несколько секунд от этой спасительной мысли пришлось отказаться: над западным краем небосклона вспыхнули, постепенно разгораясь, бесшумные языки огня, быстро захватившие всю западную треть неба. Какие там языки: исполинские перья, огненные ленты, целые полотнища разноцветного огня стремительно изгнали ночь с небосклона. Изумрудные, бирюзовые, лимонно-желтые, алые - тут превалировали спектрально-чистые тона, но присутствовал также пурпур, багрянец и какой-то мрачно-лиловый оттенок. Знамена холодного огня распространялись, как волны, распахивались, как крылья Гаруды, на половину небосклона и убирались обратно, меркли со скоростью, невозможной для материальных предметов.

  - Что это, что? Юр, это война, да? Атомы?

  - Не может быть, - с трудом проговорил он вдруг онемевшими губами, - полярное сияние. В Северодвинске видел, в армии.

  Было очень похоже, но он сразу же, невзирая на потрясение, увидал очевидные различия: помимо изменчивых, подвижных сполохов, как будто бы собранных из множества тонких, ярких линий, тут еще было что-то вроде световых облаков, что разгорались и меркли гораздо медленнее.

  И, - рассекая творящуюся в небе фантасмагорию примерно посередине, из-за горизонта неторопливо взошла и за несколько минут наискось пересекла небосклон Звезда. На самом-то деле невиданное светило больше напоминало огненный шарик, сердцевина которого пылала ослепительным, нестерпимым платиновым блеском, а контуры были довольно-таки размытыми, но "звезда" сказать проще. И сама по себе, помимо подожженного ей фейерверка, она светила разиков в пять поярче полной луны и одновременно освещала территорию примерно в пятьдесят тысяч квадратных километров. С каждым разом заметно теряя яркость, Звезда разгоняла эту ночь еще дважды, - а потом просто восходила, замедляясь, теряя яркость, становясь одной из многих звезд.

  Там, где стоял день, еще ничего, а вот на ночной половине Земли в эти сутки было довольно весело. Каждый раз освещая сравнительно небольшой участок земной поверхности, "Фара", тем не менее, перепугала многие миллионы людей. А вызванное ее стартом искусственное полярное сияние смогла лицезреть как бы ни половина человечества, включая Аравийский полуостров и Северную Африку. Испущенные первым в истории полноценным ГФАРД заряженные частицы были, может быть, не так энергичны как те, что приносит "солнечный ветер", но зато пролились на ионосферу земли куда более густой и плотной струей, а на таком расстоянии магнитное поле не успело утащить на Север сколько-нибудь заметную их долю.

  То есть паника и последовавший за ней скандал возникли чудовищные. Утверждают даже, что мир какое-то время балансировал на грани новой мировой войны. Сгоряча даже попытались запретить двигатель нового типа, но тут, понятно, ничего не вышло. Тем не менее, о ряде ограничений, со временем договориться удалось. С орбиты постановили уходить "по касательной", - хотя это, понятно, мало что дает. Выхлоп пробовали экранировать при помощи молекулярных "зеркал" имевших километр в поперечнике, но и это, разумеется, дало только очень ограниченный эффект. В конце концов в практику вошло использование химических "бустеров", срывающих крупные корабли с орбиты, а несколько позже - стационарных буксиров с маломощным ионным двигателем. Оба метода имеют как свои достоинства, так и свои довольно существенные недостатки. Так или иначе, но о неотъемлемом Праве На Темное Небо По Ночам человечеству пришлось забыть. Настало такое время.