Мяличкин с аппетитом уплетал шашлык и внимательно слушал коллегу. Затем он поднял глаза, промокнул губы салфеткой и спросил:
— Вы где проживаете, Александр Самсонович?
— Снял комнату на Церковной, недалеко от собора Иоанна Златоуста. Дом № 7. Там есть пустующий каретный сарай, в который я и ставлю автомобиль.
— Хорошо. Встретимся завтра, часов в восемь вечера, но уже в каком-нибудь другом месте. Предлагайте, вы здесь ориентируетесь лучше меня.
— Кафе «Флорен». Это на набережной, павильон на сваях.
— Прекрасно. Ну что ж, я, пожалуй, прогуляюсь. Честь имею.
Мяличкин оставил несколько купюр и поднялся из-за стола. Выйдя на тротуар, он неторопливо побрел по улице. «Незнакомый город можно узнать только тогда, когда исходишь его пешком. Малозаметные переулки, проходные дворы, тупики — все может пригодиться. Да и случай — тоже дело немаловажное, — мысленно рассуждал Константин Юрьевич. — Коллеги рассказывали, что однажды шел вот так офицер, а ему навстречу прохожий, вроде бы обычной конторской внешности. Ан нет! Что-то в нем показалось военному подозрительным; поплелся за ним и проводил до самого дома. Сел на лавочку, папироску закурил и ждет, а чего ждет — сам не знает. Но не прошло и четверти часа, как тот же самый господин появился, но уже с усами и бородой. «Зачем, спрашивается, он их наклеил?» — сразу насторожился наблюдатель… Остальное было делом техники. Оказалось, что немецкий агент спешил на встречу с информатором из Военного министерства. Установили надзор. Позже взяли обоих. А внимательному поручику из Главного штаба раньше положенного срока присвоили штабс-капитана. Вот что значит внимательность!»
Город зажег электрические фонари. Сонно застучали о мостовую железные колеса старых фиакров. В уличных кафе раздавался женский смех и хлопки откупоренного шампанского. Далекий красный глаз маяка то закрывался, то наливался кровью.
6
Черная магнолия
Теплое весеннее солнце играло с городом и портом. Его косые лучи, точно копья Георгия Победоносца, врезались в корпуса пароходов, покрывая позолотой их стальные тела. Окна домов искрились от яркого света и слепили прохожих. Цветущие вязы в окружении вечнозеленых туй и кипарисов казались расфранченной придворной знатью, шествующей в сопровождении слуг. У берега носились чайки. Когда одной из них удавалось выловить клювом рыбешку, другие завистливо кричали. В густой зелени пирамидальных тополей беспокойно щебетали чибисы и надрывались скворцы, устраивая перед избранницами брачные танцы. На дороге показался моторный кабриолет. Он пронесся, словно выпущенная из лука стрела, и быстро исчез за поворотом, оставив после себя густое облако пыли. Но и оно скоро рассеялось, уступив место тихой идиллии южного города. На набережной, напротив гостиницы «Мариино», возникла фигура молодой женщины с черной собачкой на поводке.
Мужчины, сидевшие за столиками в кондитерской у Верне, разом повернули головы — незнакомка и впрямь того стоила. Брюнетка увидела, что на нее смотрят, замедлила шаг, явно наслаждаясь мужским вниманием.
— Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой, — отчего-то вслух выговорил Нижегородцев и отхлебнул глоток терпкого сухого вина.
Отложив «Русские ведомости» со статьей об открывшейся в Москве выставке воздухоплавания, Ардашев задумчиво проронил:
— Она гуляла одна… с белым шпицем.
— Позвольте-позвольте, сударь! Смею заметить, вы пропустили несколько строк. Вторым предложением у Антона Павловича было: «Дмитрий Дмитриевич Гуров, проживающий в Ялте уже две недели и привыкший тут, тоже стал интересоваться новыми лицами».
Адвокат повернулся. Перед ним сидел упитанный, круглый, точно пузырь, господин с редкими и какими-то общипанными усиками, чем-то напоминающими кошачьи. Он был одет в костюмную, слегка помятую тройку. Из жилетного кармашка свешивалась медная цепочка дешевых часов. Заношенная сорочка имела заломы на воротнике — верный признак частой и долгой носки. Покрытые пылью черные туфли казались серого цвета. «Вероятно, холостяк», — подумал Клим Пантелеевич и тут же сказал:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Вы абсолютно правы. Но тогда мне следовало бы произнести не только упомянутое вами предложение, но и два последующих про этот павильон и их случайные встречи в городском саду. К тому же прошу обратить внимание, что в данном случае мы имеем далеко не полное сходство: у Чехова — блондинка, а перед нами — брюнетка, у него — шпиц, а здесь — пудель.
— Невероятно! Я искреннее поражен вашими литературными познаниями! — восторженно воскликнул толстяк и затряс щеками. — Позвольте быть с вами знакомым. Меня зовут Ярополк Святославович Сорокопятов. Я литературный критик; пишу книгу о ялтинском периоде жизни Антона Павловича. Нахожусь здесь, можно сказать, в командировке и так же, как и чеховский Гуров, — уже две недели.
— Клим Пантелеевич Ардашев, адвокат, — склонил голову в приветственном поклоне присяжный поверенный. — А это мой давний спутник — доктор Нижегородцев, Николай Петрович.
— Рад, чрезмерно, можно сказать, рад… — Сорокопятов вертел в руках пустой бокал и, сглатывая слюну, жадно глядел на початую бутылку Лафита № 17. Заметив это, Ардашев, осведомился:
— Вы позволите угостить вас?
— О да! С превеликим удовольствием! В компании с такими образованными людьми, можно сказать, сам Бог велел…
— Ну, тогда за знакомство!
— Вы так любезны…
Осушив содержимое бокала, литератор заметно повеселел:
— А вы, Клим Пантелеевич, давненько ли в Ялте?
— Сегодня первый день.
— А где остановились?
— Ну, мы поступили так же, как обычно делал Чехов, когда приезжал сюда на отдых: оставили вещи в гостинице, а сами решили осмотреться. Думаю, выбрать какую-нибудь подходящую дачу.
— И долго вы собираетесь ею пользоваться?
— Не знаю, право, — пожал плечами Ардашев, — ну уж по крайней мере лет десять.
— Десять лет? — Сорокопятов удивленно вскинул брови.
— Видите ли, — решил объясниться Нижегородцев, — мы собираемся купить в Ялте либо в ее окрестностях два дома. Прошедшая зима в Ставрополе была такой длинной и суровой, что Клим Пантелеевич уговорил меня отправиться на юг и обзавестись недвижимостью.
— Замечательное решение! Что может быть лучше, чем свой уголок на южном берегу. Такое разве что во сне пригрезится. — Он мечтательно прикрыл глаза и умиротворенно изрек: — Сидеть и писать под цветущей магнолией, любуясь на уплывающее в море солнце. Ах! Правда, мне такое счастье, видимо, уже не улыбнется…
— А вы не расстраивайтесь, — в глазах присяжного поверенного сверкнули озорные огоньки, — приезжайте к нам, когда захотите! Надоест у меня гостить — поживете у Николая Петровича, а потом снова ко мне.
— Вы меня просто удивляете своим поистине чеховским гостеприимством! — восторженно воскликнул новый знакомый. — Помню, как он потчевал меня: «Вы, — говорит, — голубчик, еще рюмку водки налейте и ветчинкой закусите. Непременно ветчинкой! И ни в коем случае соленым огурцом. Огурец он что? Соленая вода и только! А ветчинку-то в московских трактирах к водке всегда подавали. Ее в те времена «казенной закуской» нарекали. А вот следующую — тут уж никуда не денешься! — груздочком солененьким!..»
Ардашев не моргая уставился на собеседника и недоверчиво спросил:
— Вы что же, были знакомы с Чеховым?
— А как же? С самого девяносто шестого года…
— Простите, с како-ого? — подавился вином Нижегородцев.
— С девяносто шестого, — пожал плечами литератор. — А что тут удивительного? Мы случайно встретились на отдыхе в Кисловодске. И если хотите знать, это ведь именно я придумал это самое название — «Дама с собачкой»!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Вы? — доктор оторопело уставился на писателя.
— Это, господа, случилось в августе. В то время я был учителем словесности у нас в Костроме. Подсобрал я деньжонок и отправился на воды. Так случилось, что поселился я тогда в той же самой гостинице, что и наш великий писатель. Виделись с ним на завтраках, раскланивались и как-то незаметно, можно сказать, подружились. Помню, стоим вдвоем перед Курзалом, а поодаль мадам — сущий ангел; на поводке у нее — мопс. Антон Павлович посмотрел на нее и как-то задумчиво произнес: «Дама с мопсом». А я и говорю: «Дама с собачкой звучит как-то интересней». «Ну, да, — согласился он, — так определенно лучше».