ГЛАВА 44
Кто пойдет по следу одинокому — Сильные да смелые головы сложили в поле В бою… В.Цой
«…Ее звали Фионна. Она была эльфийкой — не княжеского рода, нет. Простой эльфийской девушкой не более чем двадцати лет отроду. Странный возраст для эльфа. Внешне это вполне сформировавшееся взрослое существо, но учти, родич — столь юное создание провело свою жизнь среди соплеменников, чей возраст измерялся веками. То есть сама себя она ощущала скорее всего неразумным ребенком. Была ли она мудра? Вряд ли. Возможно, проживи она сотню-другую лет — и стала бы подобна многим эльфам, о которых принято говорить, что они обладают нечеловеческой мудростью… Но ее судьба была в другом. Едва выйдя из детского возраста (а по понятиям ее племени — и не выйдя вовсе), она оказалась в самом пекле Великой войны…
Мы нашли лагерь, где укрывались эльфы из нескольких поселений Южного Анновра и люди из Гонзора, Крейста и Гангмар знает, откуда еще… Они думали укрыться в лесу от Наездников-на волках! Все закончилось как обычно — грандиозной резней и потоками крови… Посреди этого пьяного и свирепого разгула страстей я поймал взгляд Фионны — и протянул ей руку. Она ответила.
Вот так, взявшись за руки, мы ушли за деревья и там обняли друг друга. Сколько мы стояли, глядя друг другу в глаза, пока в двадцати шагах от нас в пламени носились и падали тени, пока рядом умирали люди и эльфы — ее сородичи и мои? Я опомнился, когда в глазах Фионны отражались не солнечные лучи, а звезды… И крики в разоренном лагере смолкли…
Говорю же, родич, Фионна была словно дитя, но любить она умела, как никто другой. Она подарила мне некую новизну существования, напомнила смыслом мою проклятую жизнь… Что сама она чувствовала при этом — не знаю. Мне иногда было тяжело прослеживать, какими путями движутся мысли в ее золотоволосой головке, ведь все же она не была человеком… Впрочем, был ли тогда человеком я? Как-то само собой получилось, что она забыла думать об убитых родичах, я махнул рукой на свою месть, на Великую войну… Иногда мне приходило на ум, что сама Гунгилла послала мне мою эльфийку, чтобы я оставил битвы. Я спрашивал ее — она закрывала мне рот поцелуем, а потом иногда плакала… Потом плакала, когда я мог и не увидеть — но я обладал способностями видеть недоступное взору простого человека. О, это была непростая любовь, трагическая, высокая любовь — Сына Гангмара (пусть самозванного) и дочери Гунгиллы (непонятно в каком колене)… Что ж, если это были происки Матери — то своего она добилась, хотя это не имело большого значения. Власть над войском к тому времени уже почти целиком перешла к Анзогу, так что, когда я предался любви и оставил битвы — мало что изменилось. Едва лишь немного залечив раны и наскоро оплакав своего Лойда, лорд повел поредевшие армии дальше на северо-восток.
Люди бежали перед ним, да в те времена за Малыми горами почти не было владык, достаточно могуществнных, чтобы собрать сильную армию. Но от нынешних гор Гномов, тогда еще именовавшихся Вольными горами, уже шли навстречу оркам новые дружины добровольцев. Гравелин, племянник убитого короля Драмлина, не поспевший к битве у Малых гор, двигался навстречу Анзогу, чтобы отомстить за смерть дяди. Он вел самое большое, наверное, гномье войско, какое собирал кто-либо за последние сто лет. К ним присоединились эльфы Анновра, Неллы и многих других краев, которых подняли на борьбу известия о злой судьбе сородичей… Естественно, к ним присоединились также и все люди этих стран. Новое войско было гораздо меньшим, чем собранное Драмлином и призвавшими его людьми — зато в нем почти треть составляли гномы, предводительствуемые юным Гравелином…
Анзог вступил в схватку, даже не сочтя нужным хотя бы известить меня. Так что о битве при Фланне я знаю только понаслышке. Уже в этой схватке — первой в своей жизни — Гравелин проявил недюжинные способности. Судя по тому, что мне рассказали впоследствии орки, он не торопился бросать свои полки в рукопашную, а предпочитал маневрировать и давать возможность эльфам-лучникам показать, на что они способны. В нашем войске оставалось мало троллей, чтобы прикрыть фронт, поэтому чередующие кавалерийские наскоки и эльфийские стрелы нанесли оркам ощутимый урон. Наконец все же две армии сошлись… Тролли в этот раз не смогли проломить сверкающий сталью фронт гномов, а малочисленные Наездники уже значили немного на поле боя… В конце концов Анзог, еще не вполне оправившийся от ран, сам повел латную пехоту в атаку — и победил. В последний раз. Его вынесли из боя едва живого, истекающего кровью, но дело было сделано. Армия Света отступила, правда на сей раз она отступала, сохраняя боевые порядки и огрызаясь наскоками рыцарской конницы…
А я наслаждался в то время своим золотоволосым румяным счастьем… Меня спешно призвали к войску и я еще застал Анзога живым. Он успел прошептать мне: «Прости меня, я ошибался, Сын Гангмара… Спаси мой народ…» И умер.
Я встряхнулся, я вспомнил, что я и в самом деле зовусь Сыном Гангмара. Многие вожди орков слышали (либо им передали) последние слова лорда. Теперь все военачальники преисполнились усердия и внимания к моим словам. Я вник в происходящее — последняя схватка, хотя и закончилась, как будто, победой — тем не менее обескуражила войско орков. Со смертью Анзога что-то изменилось. Чтобы восстановить упавший боевой дух солдат, я немедленно повел их на отступающее войско Гравелина. Нам повезло — юного гнома отстранили от командования…»
* * *
— Похоже, что здесь закончили совсем недавно, — обратился Ингви к своим друзьям, оглядев место недавней схватки.
— Да, — кивнул Кендаг, — несколько часов назад.
Сэр Войс несколько неуверенно оглянулся на наемников и тронул коня по направлению к группе солдат в кольчугах и форменных плащах с гербами, которые надзирали за тем, как крестьяне (скорее всего, сервы из ближайшей деревушки) растаскивают тела убитых людей и лошадей.
— Эй, — окликнул воинов рыцарь, — что здесь произошло?
Те, неприязненно оглядели дворянина в плаще гонзорских цветов. Самый, похоже, старший из них нехотя процедил сквозь зубы:
— Королевское правосудие, ваша милость, — видно было, что отвечать ему неохота, но грубить рыцарю он не желает.
— Кому служишь, солдат?
— Его светлости графу Анракскому. И мой сеньор будет недоволен, ежели узнает, что я тут языком машу. Уж не серчайте, ваша милость…
Рыцарь Войс вернулся к наемникам:
— Это люди Анракского графа. С кем они дрались, не знаю… Они не скажут мне.
— Ладно, — кивнул Ингви, — продолжаем двигаться по дороге в прежнем направлении. Никлис…
Бывший вор кивнул и быстро зашагал вдоль колонны вперед. Оглянувшись и увидев, что за ним никто не следит, альдиец нырнул в кусты…
Пройдя еще немного по тракту, наемники остановились на привал. Около полуночи Никлис нашел лагерь и подсел к костру Ингви.
— Ну как?
— Кое-что разнюхал. Я дождался, пока они закончили возиться на той лужайке и заявился к ним в корчму. Ну, мою рожу, ясное дело, не запомнили — мало ли кто здесь шлялся! А в корчме и солдаты графские, напившись, кой-чего болтали… Да и мужичков я малость порасспросил. Ну уж и угостить одного-другого пивком пришлось, слышь-ка. Потратился я…
— Никлис, убытки возместим. Говори дело.
— Дело, господин капитан, такое… Тут неподалеку должна быть граница владений твоего барона Мольверна — мы уже и здесь-то, видать, на баронской-то земле… На него напал граф Гезнур Анракский, граф Дорнтих Эрнмонский и еще кое-кто из здешних. Барон выступил против них со своими рыцарьками, которых за денежки нанял, слышь-ка. Ну и побили его. Вчистую побили. Старого барона, говорят, ранил граф Гезнур, что королю Гевскому сынком приходится. Дворянчиков это… бродяжек-то сантлакских, говорю, порубили гевские сеньоры и погнали. Барона слуги в замок уволокли, кое-кто из рыцарьков за ним туда же укрылся… А больше, говорят — разбежались. И то дело, будет баронам впредь наука — на службу брать верных солдат из Ренприста, а не шваль подорожную, которая даром что в железе да перьях…