Как я уже говорил, обвенчавшись с Глафирой Виссарионовной Загорской, преступник стал бы одним из собственников доходного дома. А если бы господин Варенцов попытался претендовать на половину наследства, то, я думаю, было бы нетрудно предсказать его дальнейшую судьбу. Да и будущее самой Глафиры Виссарионовны тоже оставалось бы под большим вопросом. Но, слава богу, Савраскин находится в полицейском участке, и я надеюсь, скоро предстанет перед судом. А сейчас, господа присяжные заседатели, я прошу вас принять справедливое решение и освободить невиновного. Простите, если мое выступление заняло слишком много времени.
Прокурор был заметно фраппирован речью Ардашева и, пытаясь скрыть досаду, принялся зевать, придавая лицу скучающее выражение, но от этого выходила только лживая и натянутая гримаса. Репортеры горячо обсуждали выступление адвоката и шуршали редакционными блокнотами.
Выдержав паузу, Кондратюк призвал публику к тишине и даже пригрозил удалить из судебного присутствия чересчур экзальтированных особ. Удовлетворенный наведенным порядком, он предоставил слово подсудимому.
Аркадий Викторович, видимо, еще не осознающий своего спасения, невнятно пробормотал, что он никого не убивал, а в тюрьме на него было совершено нападение и ему пришлось защищаться. Никакой вины за ним нет, перед людьми и Богом он чист.
После напутственного слова судьи двенадцать присяжных заседателей скрылись за дверью совещательной комнаты. Был объявлен короткий перерыв. И хотя результат, казалось, был предопределен, но в поведении людей и самой обстановке сохранялась некоторая нервозность, предшествующая обычно ожиданию скорой грозы или близкого шторма. Напряжение нарастало, и вскоре зазвонил колокольчик. Публика расселась по местам.
Появились присяжные, и вперед вышел старшина. Все встали. Председатель начал зачитывать вопросы:
— Виновен ли подсудимый в преднамеренном смертоубийстве Сипягина Капитона Игнатьевича?
— Не виновен, — ответил высокий седовласый отставной штабс-капитан Сунженского полка.
— Виновен ли подсудимый в убийстве Корзинкина Назара Филипповича?
— Не виновен.
— Виновен ли подсудимый в убийстве Загорской Елизаветы Родионовны?
— Не виновен.
— Виновен ли подсудимый в преднамеренном смертоубийстве Беспутько Якова Егоровича?
— Не виновен, — эхом раздавались слова и терялись под высокими сводами отделанного дорогой лепниной потолка.
— Подсудимый Шахманский Аркадий Викторович признается оправданным и немедленно освобождается из-под стражи, — громогласно объявил вершитель правосудия.
Зал взорвался овациями. Шахманский робко вышел из-за ограждения и принялся горячо трясти руку Климу Пантелеевичу. Его глаза были полны слез и неподдельной благодарности. Отовсюду слышались восторженные возгласы, и многие считали своим долгом лично поздравить Ардашева с блистательной победой. А Филаретов тем временем с деланым безразличием собирал со стола бумаги, ставшие теперь уже ненужными.
Незаметно публика потянулась к выходу, и там, у самой двери, светилось счастьем заплаканное лицо Анны Перетягиной. Ей навстречу радостно торопился ее преданный и теперь уже оправданный поклонник.
26
…без заглавия
Утренний луч теплого солнца медленно и неохотно пробирался сквозь тюремную решетку и остановился на лице узника, будто пытаясь его приободрить.
Арестованный накануне Савраскин всю прошедшую ночь не спал и представлял собой жалкое зрелище: глаза превратились в узкие щелочки, руки тряслись мелкой дрожью паралитика, а противный непроглатываемый комок то и дело подкатывал к горлу, мешая дышать. Во рту чувствовался горький привкус желчи, а в душе недавнего балагура и весельчака, как в чулане, царила темень. Оно и понятно — на горизонте маячила виселица. Жизнь, полная ярких цветов, веселого птичьего пения и беззаботного женского смеха, теперь не для него. Смердящая деревянная бадья, именуемая парашей, да надоедливые красные, разжиревшие на человеческой крови клопы — вот и вся его среда обитания. Но и это продлится не долго. Скорый суд, неутешительный вердикт присяжных, смертный приговор, прошение о помиловании, несколько месяцев томительного ожидания — и все. Полная и мрачная безысходность.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Неминуемо настанет день казни, и сырым, промозглым утром застучат плотницкие молотки, сооружая в тюремном дворе место для экзекуции. Скрипучие ступеньки эшафота, пеньковая веревка, пахнущая бараньим жиром, очерченный квадрат западни, дикие голуби на тюремной крыше — последние ощущения живого человека. А дальше — пустота, черная, пугающая и безмолвная. На счастливую загробную жизнь отчаянному охотнику за персидскими сокровищами надеяться бессмысленно. Господь не простит ему три загубленных души… никогда.
Натужно заскрипели несмазанные петли, охранник отворил дверь, впустив в камеру господина с тростью.
— Здравствуйте, Георгий Поликарпович.
— А, Клим Пантелеевич… — Узник поднялся с нар.
— Вы, наверное, удивлены моим визитом?
— Признаться, не очень… Смею высказать предположение, что вас интересует судьба фортификационной карты?
— Не более чем музейный документ, представляющий лишь историческую ценность.
— Выходит, вам известно, где спрятаны сокровища?
Адвокат молча кивнул.
— Интересно, на каких условиях вы расскажете об этом Шахманскому? Вероятно, затребуете не меньше половины?
— Персидское золото за эти годы унесло немало жизней, и я совсем не хочу, чтобы этот скорбный список увеличился. Пусть лежит там, где его оставил ваш прадед.
— Как? Вы добровольно отказываетесь от такого богатства?
Не вознаградив любопытство собеседника ответом, Ардашев спросил:
— У меня к вам, Георгий Поликарпович, всего один вопрос: скажите, вы намеренно прибыли в Ставрополь для поиска сокровищ, либо все эти события — лишь цепь случайностей?
— Насколько я понимаю, это единственный вопрос, на который вы не нашли ответа. М-да, теперь мне понятна цель вашего визита. — Арестант тяжело вздохнул. — Ну что ж, слушайте… Давным-давно, когда была жива еще моя прабабка, я впервые услышал трагическую историю об исчезновении ее мужа и увидел серебряную офицерскую пуговицу от его мундира. Рассказ стал легендой и со временем все более походил на сказку. Поговаривали и о сокровищах, которые искали во дворе старой крепости, и много еще о чем, но я жил в Костроме и о Ставрополе имел смутное представление. Позже жизнь заставила меня покинуть столицу и искать нового пристанища, и вот тут я вспомнил все эти семейные предания… Одним словом, я оказался здесь. Мне надо было как-то устраивать свою жизнь, и наилучшим для этого решением была женитьба на богатой наследнице. И таковая нашлась… Так бы, наверное, все и произошло, если бы не это самое захоронение… А уж когда я разгадал тайну его остроумного послания, многое прояснилось, и мне вдруг стало чертовски обидно — за себя, за прадеда, за мать… Естественно, я был полон решимости добиться справедливости, а тут вы…
— Своеобразное у вас, молодой человек, понятие о справедливости и о средствах ее достижения. Однако не вижу смысла докучать вам моралями. Одного понять только не могу: неужели вы в самом деле думали, что за образами в комнате Елизаветы Родионовны спрятан клад?
— Ну, если не клад, то какая-нибудь подсказка о его местонахождении, — пожал плечами Савраскин. — А вообще-то моя ошибка в том, что я слишком переоценил свои способности, хотя мне тоже не совсем понятно, как вы докажете мою причастность к убийству Сипягина и Корзинкина. Ведь у вас нет никаких улик…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Собирать доказательства — удел следователя. Я адвокат и провожу расследование лишь постольку, поскольку это касается интересов моих клиентов. Погубленная вами Елизавета Родионовна была моей доверительницей, и потому найти злодея, оборвавшего ее жизнь, оставалось для меня вопросом чести. Защита Шахманского — лишь дополнительное бремя, возникшее в процессе работы по основному делу. Что же до вашей участи — то вам, сударь, с лихвой хватит доказательств по убийству Загорской, так что бессрочной каторги вам не миновать. А там одному богу известно, что лучше: быстрая смерть на виселице или заточение в Сахалинской кандальной тюрьме. Так что молитесь, Савраскин, молитесь.