Наконец, он отпустил Рафена, и воин посмотрел на направляющие приспособления вдоль рук, куда были встроены многочисленные проводники живительной влаги.
— К… кровь…
— Её нет, — поведал ему Мефистон. — Толика святой живительной влаги примарха вернулась на законное место, в Красный Грааль. Баланс восстановлен.
Рафен медленно поднимался на ноги, пока кровавые сервиторы суетились, чтобы очистить и переосвятить древний саркофаг.
— Значит, моя миссия наконец-то завершилась. Я боялся, что она меня погубит.
Псайкер-лорд посмотрел вверх, на резные затемнённые стёкла окон.
— Рафен, ты неделями висел на краю бездны смерти. Лемартес и многие другие верили, что ты сгинешь и отправишься по правую руку Императора. Но ты вновь обманул судьбу, — Мефистон вновь обратил на свой зловещий взор Кровавого Ангела. — Можно подумать, что ты благословен. Или проклят.
— Как будет угодно Императору, — Рафен выпрямился.
Псайкер подошёл ближе.
— У меня вопрос, брат-сержант. Ты что-нибудь там видел?
— Ничего, — ложь сорвалась с языка прежде, чем сержант смог остановить себя. Он подумал о красных песках, о золотом воителе, о родиче, мёртвом на протяжении тысячелетий. Теперь, когда он стоял в месте камня и стали, пережитое казалось Ангелу фантазией измученного разума. Рука Рафена блуждала по груди до места, где дремал его прогеноидный имплантат генетического семени. — Я…спал. Ничего более.
— Возможно, — сказал псайкер. — Написано, что Великий Ангел обладал могущественным псионическим талантом. Говорили, что он читал сердца и разумы своих воинов-сынов как раскрытые страницы книги. Что он предвидел свою смерть от рук Архипредателя. Что даже покров времени покорялся его воле, — Мефистон кивнул. — Сила Сангвиния отдаётся в самой его крови. Мы знаем, что это так даже спустя десять тысяч лет.
Сержант наблюдал, как Повелитель Смерти подходит к ‘Прикосновению Багряного Рассвета’ и невероятно нежно гладит его.
— Эти великие саркофаги, — продолжал псайкер, — созданы по его замыслу. Они — связь с его волей. Можно подумать, что за столько веков использования они впитали крошечную частичку его вечной силы, — он повернулся к Рафену. — Брат-сержант, ты понимаешь?
Истина всплыла, когда Рафен заговорил вновь.
— Я видел нечто, — признался Ангел.
— И что же?
— Легенду, — прошептал Рафен.
— Открыть его, — приказал воин в золотом, — немедленно.
— Милорд… — попытался возразить брат-сержант Кассиил, но одного резкого взгляда было достаточно, чтобы заставить его умолкнуть. — Как пожелаете.
Он резко кивнул слугам легиона, столпившимся по бокам ‘Прикосновения Багряного Рассвета’, и они начали по одному отгибать лепестки сферы.
Тёмные багровые реки хлынули наружу, стекая в дренажные трубки. Свет люмосфер ‘Гермии’ открыл внутри фигуру: мускулистое тело с бледной плотью и тяжёлым дыханием. С каждой прошедшей секундой цвет возвращался.
Сарга заглянул внутрь.
— Рана затянулась. Я не вижу ни следа инфекции.
— А что с самим осколком? — спросил Кассиил.
— Уничтожен, — Сарга кивнул своим мыслям, — саркофаг расщепил его и очистил от всех следов организм. Он будет жить.
— Вытаскивайте его, — приказал воин в золотых доспехах.
Слуги исполнили приказ и направились, чтобы положить Кровавого Ангела на гравиносилки. Он зашевелился и оттолкнул их, вставая сам и моргая от света.
— Мы… свободны… — прошептал он.
Кассиил протянул ему свежий балахон.
— Мерос. Брат, ты как?
Он кивнул, — Я жив. Благодаря тебе.
— Похоже на то.
Мерос обернулся, чтобы увидеть, кто к нему обратился, и на его лице промелькнул шок.
— Ты…? — но уже миг спустя апотекарий взял себя в руки. — Простите. Золотой доспех… Я думал, что вы… Кто-то другой.
— Ты знаешь, кто я? — воин был высоким и блистал мастерски выполненным облачением Верховных Сангвинарных Стражей — преторианцев самого примарха. Тёмные волосы до плеч свисали на латный воротник, обрамляя длинное благородное лицо.
— Ты Азкаэллон, — сказал Мерос, — носитель Клинка Энкарминэ и магистр знамён. Первый среди Сангвинарной Стражи, — он встретился с ним взглядом. — И чего ты хочешь от меня?
— Я пришёл посмотреть, умрёшь ли ты, — спокойно и степенно ответил Азкаэлон. — Я услышал о твоей доблести на Нартабе Октус и захотел увидеть лицо боевого брата, который встретился с такими обстоятельствами. С этими ранами я ожидал увидеть твою кончину… но похоже, что в твоём сердце струится сила самого Великого Ангела.
Мерос слабо кивнул.
— Я ещё не умер. Сангвиний скажет мне, когда придёт время.
И в первый раз Азкаэллон показал тень эмоций: самую недолгую из улыбок.
— Ты выглядишь уверенным, — продолжил он. — Мерос, скажи мне, как ты узнал, что это будет так? — Азкаэлон кивнул на саркофаг. — Ты видел… нечто, пока дремал?
Мерос вспомнил видения о красных песках, золотом воителе и родиче, которого не знал. Его рука протянулась туда, где под плотью таилось прогеноидное генетическое семя.
— Мои собственные страхи воплотились, — наконец ответил он, — и теперь изгнаны навсегда.
— Так и должно быть, — сказал Азкаэллон, кивнув. — Отдыхай, Мерос, — он повернулся к Кассиилу и остальным. — Соберитесь с силами и готовьтесь к битве. В сей час мне пришли приказы примарха. ‘Гермия’ и тактическая группа Игнис встретятся с остальными кораблями нашего легиона.
— Какой флотилией? — спросил Сарга.
Страж не озарил его своим взором, — Со всеми. Весь легион собирается для битвы и новой славы.
Мерос нахмурился. Подобное собрание Сынов Сангвиния было почти беспрецедентным. Должно быть, дело великой важности, раз примарх собирает на войну их всех.
— Куда мы направляемся? — спросил апотекарий.
— Брат нашего повелителя, Магистр Войны Гор Луперкаль, дал нам задачу, исполнить которую могут лишь Кровавые Ангелы, — ответил Сангвинарный Страж. — Мы должны принести свет Империума мирам скопления Сигнус.
Джеймс Сваллоу
Почести
Люди всегда задают вопросы таким, как он.
Таково бремя великих воинов. Ветеранов. Капитанов. Бессмертных, хотя немногие звали его так в глаза. Воин не любил это слово, считая дурным предзнаменованием. Он предпочитал сам решать, когда бросить вызов судьбе.
Вопросы.
Обычно их задавали молодые новообращённые боевые братья, но иногда и закалённые войной сержанты, прославленные сыны других рот, даже других орденов. И всякий раз он терпеливо слушал. Таков был долг тех, кто занимал высокое положение. В конце концов, каждый командир должен быть учителем и наставником, а он поклялся вести их так, как вёл бы сам примарх Сангвиний: примером.
Самые храбрые, которые смотрели на стяги его великой роты и возможно мечтали о славе, спрашивали его: капитан, как ты потерял глаз?
Ах, старая рана. Кто забрал его глаз? «Я сам. Как если бы сам выколол его своим боевым ножом»
Он потерял глаз из-за гордости. На берегах моря Перпетуа, когда его отделение столкнулось со стаей кибридных псов войны, возглавляемых псайкером-еретиком. Тогда он был молод, едва сменил доспехи скаута на чёрный панцирь, вживлённый под кожу. О, как молод и глуп он был. Достаточно безрассуден, чтобы поверить, что карлик со светящимися пальцами не в силах одолеть Кровавого Ангела, одного из Ангелов Смерти Императора.
Едва подвернулась возможность, он бросился на колдуна в одиночку, нарушил строй. Даже теперь, спустя века, воин кривился, вспоминая, как психический удар незримого кулака швырнул его на лазурный песок. В тисках притяжения он лежал неподвижно, словно брошенный остывать труп. Псайкер приблизился. Воспарил перед ним, безумно смеясь, протянул окутанный переливающимся призрачным светом палец и выжег ему левый глаз. Медленно. Неторопливо.
Он отомстил. Тварь слишком увлеклась, упиваясь страданием, и воин пронзил её живот ножом. Когда колдун умер, Ангел бросил его труп на берегу океана и нашёл аптекария, обработавшего жуткую рану.
Шрамы и бионика навсегда остались напоминанием об уроке. Гордыня убивает, скромность спасает.
Меч, сэр. Правду ли говорят о мече?
«Правду?» Что сей клинок сразил повелителя демонов, что он был столь остр, что высек ненависть из проклятия и сделал его бессильным? «Да… и нет»
То был меч чемпиона, дарованный лордом Кадэусом в последние годы его бытия великим магистром. Он носил его с достоинством и считал делом чести обнажать клинок — названный Кадеусом «Решительным» — лишь в час величайшей нужды. Меч стал его талисманом.