как возможную пару. Теперь же, признав такую возможность реальной, он припоминал эти случаи задним числом, и чем дальше, тем больше убеждался, что из всех знакомых ему женщин именно с Магрэнь его связывает нечто особенное. Впечатление это было связано с тем, что у него была и весьма представительная репутация, и острохарактерная манера держать себя строго, холодно и отстранёно; большинство дам, если и делало пару попыток сойтись с ним ближе, отступали, недовольные ледяным приёмом. Магрэнь же его манера не смущала ни капли; она продолжала кокетничать, флиртовать и сокращать дистанцию при всяком удобном и неудобном случае, а он — он не то чтобы как-то поощрял её, но он не запрещал и не окорачивал, что в его случае само по себе уже являлось поощрением. После размышлений такого рода Михар неизбежно пришёл к выводу, что у него имеется острый конфликт интересов: необходимость в приличной жене ставила крест на идее любовной связи с Магрэнь, а таковая связь с Магрэнь, соответственно, не могла бы привести к браку. Михар кропотливо по пунктам выписал в один столбик то, зачем ему нужна жена, в другой — то, зачем ему нужна Магрэнь. Хотя первый столбик занял два десятка пунктов, а второй — лишь три — уверенность в принятии правильного решения так на него и не снизошла. Казалось бы, было в высшей степени очевидно, что ему следует пожертвовать этой внезапно зародившейся в его фантазии блажью… Но жертвовать ею категорически не хотелось. Михар крайне редко хотел чего-то для себя. Обычно все его помышления и желания касались глобальных общих вопросов, и он был доволен тогда, когда некое затеянное им большое дело шло хорошо, — даже если дело это не имело к нему лично прямого отношения. Возможно, именно поэтому, если уж у него и возникало желание личного характера, отказываться от него было чрезвычайно досадно и неприятно. «Хорошо! — решил всё-таки рассмотреть дело подробнее Михар. — Действительно ли я не могу на ней жениться?» Он выписал пункты, по которым не хотел идти на такой шаг, — их оказалось всего три. Тут же, особо не раздумывая, он вычеркнул первый пункт — про мезальянс. Этим обстоятельством можно было попросту пренебречь. Долго и с большой досадой он размышлял над третьим пунктом — фактом наличия у Магрэнь в прошлом связи с Дереком. Отбивая пером по столу какой-то нервный ритм, он в итоге совсем попортил свой писчий прибор и был вынужден искать другой. В конце концов, он пришёл к выводу, что и Дерек, и Магрэнь — оба они люди умные, и точно не станут искать себе лишних неприятностей, поэтому, теоретически, дело вполне можно устроить так, чтобы они и вообще никак не пересекались. Дерек, в самом деле, ненавидел светскую жизнь, так что дело не должно было представлять серьёзной трудности. Со скрипом вычеркнув третий пункт, Михар мрачно уставился на оставшийся: эпатажная репутация. Подумав, он расписал пунктов на тридцать, какими именно проблемами чревата женитьба на женщине с такой репутацией, какая была у Магрэнь. Пункты эти не внушили ему оптимизма — если от нескольких он и мог отмахнуться, то иные беспокоили его весьма сильно. С большим внутренним сожалением он должен был признать, что не готов на такой безалаберный шаг. Не для того он годами тщательно и методично выстраивал свою суровую и основательную репутацию, чтобы разрушить её теперь безрассудным браком с весьма сомнительной дамой. — Да, это точно никуда не годится! — резюмировал он, смахивая пепел с сигары на составленный список, где из трёх десятков пунктов вычеркнул всего семь. Докурив, он выбросил все касающиеся Магрэнь записи и принял решение всё-таки начать ухаживания за выбранной им в подходящие супруги дамой. Это был весьма разумный и логичный шаг, но, однако ж, ни на другой день, ни на следующий, ни на третий он к его исполнению не преступил. Всякий раз то объяснялось вполне разумными и логичными причинами, и только спустя неделю Михар с досадой обнаружил, что специально находит эти причины и ввязывается в дела и мероприятия, которые позволят ему отложить ухаживания. «Так я её ещё и возненавижу, чего доброго», — сделал разумный вывод он, признав, наконец, что глупо жениться даже на самой роскошной из женщин, если у тебя совсем не лежит душа к браку с ней. Как раз в тот момент, когда он уже совсем было закрыл вопрос, его люди прислали ему информацию о том, что нашли третью подходящую под его требования даму. Мрачно вчитываясь в присланные ему бумаги, Михар осознал, что совершенно не хочет с нею сходиться ближе — они, оказывается, часто пересекались на светских мероприятиях, но он слабо её помнил, — потому что, очевидно, она обладала тем же недостатком, что и вторая кандидатка — в ней не было ничего цепляющего. Михар не внёс этот пункт — умение зацепить и заинтересовать мужчину — в свой примечательный перечень требований, потому что не считал это качество важным для своей предполагаемой супруги. Теперь же ему хватило ума признать, что среди положительно приличных дам едва ли найдётся такая, которая обращалась бы с мужчинами легко и кокетливо; а дамы, которые, соответственно, умели поставить себя с мужчиной так, чтобы вызывать у него и интерес, и живые чувства, скорее всего, обладали бы тем же недостатком, что и Магрэнь — наличием за спиной шлейфа любовных связей. Раздражённо отбросив бумаги с информацией по третьей кандидатке, Михар закурил и подошёл к окну. Вечерело; столичные особняки окрашивались в цвета заката. Солнце золотило металлические флюгера, отражалось от них, сверкало в стёклах. Михар распахнул окно и высунулся наружу. Запах любимого табака незамедлительно смешался с лёгким ароматом недалёкого моря, и было в этой смеси что-то живое, чарующее, заставляющее запомнить именно этот момент на всю оставшуюся жизнь, — но и что-то недостаточное, не доведённое до идеала, не восполненное. Михар прищёлкнул пальцами, пытаясь поймать ассоциацию и расшифровать своё ускользающее недовольство, но оно упорно пряталось от осознанного внимания. Где-то на периферии подсознания скреблось чувство, будто чего-то не хватает, но чего именно — он понять не мог. Некоторое время он молча курил, наслаждаясь вечерней прохладой после жаркого дня. — Папа? — голос за спиной застал его врасплох. — Мне сказали, ты в кабинете… — он отодвинул занавеску, из-за которой его не было видно от входа, и Руби чуть покраснела: — Я стучала… — Я задумался, — отмахнулся от её извинений он, любуясь дочерью. Она была в тяжёлом, богато расшитом платье, и выглядела совсем взрослой и изысканной дамой. — Так ты едешь? — спросила