Но на сей раз он сам сообразил, что это невозможно. Если пастух вызовет ветер, то в первую очередь ветер сдует с горы их с Этиолем. А если что-то свалится сверху, то прихлопнет и их вместе с великаном.
Поразительно, что Эхомба делал все, чтобы как можно больше разозлить Хориксаса.
— Братец, что ты задумал? — улучив минуту, возмущенно спросил Симна. — Ты хочешь довести великана до бешенства?
Пастух, казалось, его не услышал. Он продолжал орать исполину:
— Эй ты, неуклюжий дурень, неповоротливый фигляр! Это все, на что ты способен? Я меньше тебя, но куда проворнее. Неудивительно, что ты решил рушить дома: они от тебя не убегут.
Берсерк все быстрее и быстрее размахивал молотом, пока в воздухе не послышался характерный вой, сопутствующий небольшой буре. В отличие от людей, которые издевались над ним, великан не ведал усталости. Наоборот, с каждым ударом он словно становился сильнее и все ловчее управлялся со своим страшным оружием. Боек молота начал издавать жужжание, напомнившее Симне жужжание меча Эхомбы, когда пастух сражался с высокомерными членггуу. Взмахи молота слились в одну сплошную серебристо-серую полосу, и Симна проклял свою опрометчивость. Надо было послушаться Эхомбы. Он выбивался из сил и понимал, что скоро берсерк нанесет удар, от которого он уже не успеет увернуться.
В это время Эхомба отпрыгнул в сторону, спасаясь от гигантского молота, и выхватил меч. Когда боек пошел вверх, вслед за ним взметнулся клинок пастуха. В этот удар Этиоль вложил все свои силы. Получив дополнительный импульс, молот берсерка не остановился в верхней точке, а продолжал подниматься. Хориксас испуганно задрал голову и в следующее мгновение вместе с молотом взмыл в небеса.
Если бы Хориксас сообразил сразу отпустить молот, то лишился бы своего грозного оружия, но сам уцелел. Однако эта простая мысль слишком долго пробиралась в его косматую голову. Пока он раздумывал, молот слишком высоко увлек своего хозяина. Теперь, если бы он отпустил его, то разбился бы насмерть.
Поэтому он не только не выпустил молот, но и схватился за него второй рукой. Берсерк и гигантский молот — один с проклятиями, другой со свистом — устремились в ясное небо. Эхомба долго смотрел им вслед. Удаляющееся пятнышко на глазах уменьшалось, потом превратилось в точку и в конце концов исчезло над южной стороной горизонта. Пастух глубоко вздохнул и убрал меч.
Симна выбрался из-за скалы, за которой прятался, и подбежал к нему.
— Во имя подошв Гоуербена, как это ты умудрился отправить этого разрушителя в такую даль? Может, ты, братец, и не колдун, но на сюрпризы мастер. Я бы хотел…
Пастух резко повернулся к нему. В глазах у него пылал яростный огонь. В следующее мгновение Этиоль ударил Симну в лицо. Хункапа Аюб и Алита снова переглянулись и начали торопливо спускаться.
Симна занес было меч, но второй удар бросил его на землю. Эхомба шагнул вперед и склонился над северянином. Огонь в его взоре угас, но гнев не утих. Дрожащим от ярости голосом он проговорил:
— Никогда не повторяй этой ошибки, Симна! Ни в моем присутствии, ни когда меня нет рядом. Иначе, клянусь всем, что мне дорого, я от тебя избавлюсь! Брошу тебя подыхать вместе со всей твоей глупостью!
Ошеломленный Симна лежал на земле и изумленно смотрел на рассвирепевшего Этиоля. Между ними и прежде случались размолвки, но в таком состоянии он Эхомбу ни разу не видел. Стиснув зубы, Симна встал и смерил пастуха испепеляющим взглядом.
Алита предупреждающе зарычал и припал к земле, готовясь к прыжку, но Хункапа положил ему на холку огромную лапищу и придержал.
Через мгновение, которое всем показалось вечностью, Симна ибн Синд отступил на шаг и с тягучей неторопливостью убрал меч в ножны.
— Ты — храбрый человек, Этиоль Эхомба. Храбрый и, может быть — только может быть! — даже мудрый. Я видел, на что ты способен. Но если ты полагаешь, что я боюсь тебя, то ты ошибаешься. Симна ибн Синд никогда не испытывал страха. Ни перед солдатами, ни перед великанами, ни даже перед таинственными и могучими колдунами. И уж конечно, не перед пастухами. — Он потер щеку, на которой уже расплывался крупный кровоподтек. — Я всегда считал себя честным и рассудительным. Ладно. Ради всего, что нас связывает, я предаю забвению то, что здесь случилось. Но ты, в свою очередь, больше не давай воли рукам. Клянусь, один раз я готов простить того, кто меня оскорбил, но второго раза не будет.
К Эхомбе уже вернулось прежнее спокойствие.
— Ставка, мой друг, побольше, чем твоя гордость. Меня ждет семья, дом. Тебе не понять, что значит ответственность за дом и семью. Свой дом ты носишь с собой.
— Эх, братец, неужели за все это время ты не убедился, что мой выбор лучше? Так легче жить. Дом! — В голосе Симны послышались горечь и презрение. — Человек возводит жилище, годами его обустраивает, а пожар, буря, землетрясение или шайка мародеров, наконец, в мгновение ока его разрушают. Дети умирают в младенчестве, жены заводят любовников… — Он ударил себя в грудь. — Я — свободный человек, Этиоль! Мой дом — весь белый свет, а семья — все, с кем я подружился.
Эхомба устремил взгляд на запад, вдоль ущелья, ведущего к океану Аурель. Но, казалось, он видит там что-то совсем другое. Потом сказал:
— Белый свет можно считать домом, Симна. Но не родным очагом. А что касается семьи… Мне бы хотелось, чтобы ты когда-нибудь обзавелся ею.
Он повернулся и жестом позвал за собой остальных. Хункапа Аюб и Алита двинулись следом.
Симна занял свое привычное место рядом с пастухом. Он шел мрачный — и вдруг улыбнулся: его жизнерадостная натура снова взяла свое.
— Так я хотел спросить, братец, — что бы ты делал, если бы берсерк успел отпустить молот?
Эхомба криво улыбнулся.
— Тогда, наверное, мой друг, нам пришлось бы его убить. В ту минуту мне некогда было об этом задумываться. Амулеты, мази и снадобья, которыми мудрецы нашей деревни снабдили меня, способны совершать не более одного чуда за раз.
Симна потрогал синяк.
— Для пастуха, чьи дни проходят среди овец и коров, ты оказался на редкость опытен в кулачном бою.
— Человека свалить куда легче, чем молодого бычка — сказал Эхомба и снова уставился на дорогу.
Симна вдруг рассмеялся.
— Хотел бы я увидеть рожу этого берсерка, когда он опустится на землю!
Эхомба был поглощен своими мыслями. Но все же услышал эти слова.
— А кто сказал, что он когда-нибудь опустится?
XXII
С хребта открывался ослепительный вид. Между горами и морем лежала плодородная зеленая равнина, на которой там и тут виднелись пятнышки лесов и небольших рощиц. С севера на юг, насколько хватало глаз, тянулась цепь пологих холмов. Между холмами были разбросаны небольшие фермы, а у залива раскинулся город.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});