Флора на картине, вся в каких-то листьях и ягодах. Даже наша Нэя так прикольно не наряжается…
Парень так и сказал «наша», поскольку Нэю все считали тут своей, — Не очень, конечно, молодую, да Арсений и сам выглядит как пожилой уже тролль…
— Ну… куда вас всех несёт? — спросил Рудольф. — Доктор, кто у нас ответственный за нравственное воспитание юного поколения?
— Разве не ты? — спросил доктор.
— Я? Нет. Такую добавочную ношу мне уж точно не осилить. Мои плечи подземного атланта и без того нагружены колоссальной твердью этой планеты. Каково? Арсений для них пожилой! А я?
— Жених в полном расцвете сил и красоты! — ответил доктор, то ли с подковыркой, то ли признавая несомненное внешнее превосходство Рудольфа над Арсением, заметно сдавшим в последнее время. Тот похудел, выцвел, заметно ссутулился, уходя во внутреннее затворничество. И в спортивный комплекс, включающий и бассейн, Арсений уже не приходил. Купался лишь в природных озёрах, там, где его никто не видел.
— Рудольф Ростиславович, а вы разве с Арсением ровесники? — удивился парень. — Он по виду вам всё равно что отец…
— Попрошу не обсуждать тут Арсения Тимуровича! — возмутился Антон.
— Молодец! — опять похвалил его доктор «Мороз» и протянул ему ещё одно красное яблоко. Его перехватила Икри.
— Артур, ты играешь в игрушки? — насмешливо спросила она у Артура. — У меня дома осталась большая кукла. Хочешь, я подарю её тебе для твоей коллекции?
— Я не играю в куклы, — обиделся Артур, — тебе самой совсем скоро она пригодится.
— А у нас будет мальчик, — ответила Икри и оглядела всю компанию за большим столом, нисколько не меняя выражения своих искристых и равнодушных глаз.
— Тогда я сделаю ему макет звездолёта, и даже летающего, — примирительно отозвался добрый мальчик Артур. Антон обнял свою любимую, ни от кого не скрывая своего счастья. Не только новогоднего и сиюминутного, а тотального, можно сказать. И почему-то именно всеохватность его счастья ввергла Рудольфа в потрясающую жалость к Антону. Он учуял особым, даже мистическим образом, что счастью этому скоро наступит конец. Вот как будто он взирает на беспечное веселье откуда-то извне, где всё происходящее — давно не существующее, где нет его чудесной, не любящей своего отца дочери не только рядом с Антоном, а вообще нигде на целой планете. Почему? Он не знал. Он посмотрел на Франка и заметил, как тот внимательно за ним наблюдает, без всякой неприязни или игровой ухмылки, и та же печальная тень таится в его серых глазах мудреца. Как будто у них взаимно вдруг произошёл обмен тяжёлыми предчувствиями на ближайшее будущее. О чём таком может догадываться доктор, и какие скорые печали ожидает? После этого Рудольф ушёл, и никто не стал его удерживать.
«Разве я виноват во всех прошлых, настоящих и возможных несчастьях»?
Нэя, глядя в зеркальную стену, примеряла новый наряд. Она сшила платье по памяти. Оно напоминало то самое платье, в котором она встретила Рудольфа в тот самый день в прихожей у Гелии. Ярко-синее с белым кружевом по подолу, кружевными рукавами, пышным воротником и синим бантом — цветком. Такой же бант-цветок на синей ленточке она прицепила к своим крашеным волосам. Смешная кукла, женщина двадцати девяти лет. Нелепо. Но ей захотелось возврата в прошлое. Что предшествовало той встрече в прихожей у Гелии? Почему она тогда так разрядилась? Не для Рудольфа. Ведь она не знала, что увидит его. Платье она сшила, охваченная вдохновением, а кого поразить? Да хоть кого.
Встреча с Реги-Моном была случайной, он возник на этой дороге, идя из центра столицы кратчайшим путем. Новый, украшенный затейливым каменным узором мост над рекой был на их окраине местом встреч для влюблённых. На нём назначали свидания, чтобы потом гулять в старом заброшенном парке или идти через него в «Сад свиданий» — место отдыха и прогулок для столичных жителей. Нэя загадала, что тот день и само платье станут для неё судьбоносными. Река казалась серой и пенилась зеленоватой сезонной тиной. Стоял некупальный сезон. Но местные активно ловили рыбу. Пляж при отсутствии светила, спрятавшегося за облаками, померк и уже не мерцал розоватыми искрами. Реги-Мон и Нэиль в любую погоду любили кататься тут на лодке. И если Реги искренне увлекался порой рыбной ловлей, то Нэиль никогда, считая это увлечение слишком уж простонародным.
Итак, она стояла в то утро у ограждения моста и смотрела на реку, охваченная предчувствием чего-то удивительного, что, наконец-то, произойдёт. Река как подвижная дорога тянула куда-то, откуда доносился уже зов несомненного счастья… Тускнеющее от набухающих грядущей непогодой туч, небо опрокидывалось зелёным мерцанием в реку и ничуть не мешало предаваться утренним мечтам. И душа вдруг в отрыве от неё самой, прикованной к мосту, прыгнула в речной поток и понеслась куда-то к далёкому — далёкому горизонту, где и ждал её тот самый загадочный акробат, звал…
Реги-Мон как будто почувствовал её состояние, заволновался в странном ревнивом порыве. Как будто сумел уловить присутствие соперника в её мыслях, имея на неё некие права будущего владения. Он сразу же затеял разговор про акробата, появившегося в Саду Свиданий. То, что он собирался палить в незнакомца из оружия без всякой на то причины, сам же натравив на того толпу своих дружков, выявило его для Нэи с такой стороны, какой она в нём и не предполагала. Впервые ей захотелось, чтобы он шёл своим путём и не лез со своим общением всегда свысока и насмешливо. Помог налетевший ветер, он сорвал с её головы кружевной шарф, и она с готовностью отвернулась от того, в кого, как оказалось, вовсе не была влюблена. Если с такой лёгкостью это чувство, идущее из детства, слетело с неё прочь, чего оно и стоило?
Она не успела схватить шарф рукой, и. тончайше-паутинный, он взмыл кверху. Реги-Мон почему-то не захотел поймать его, хотя ему достаточно было всего лишь протянуть руку, — он же был намного выше Нэи и руки длиннее. То ли он не выспался и спал на ходу, то ли хотел потешиться над её отчаянием, следя, как ветер уносил сложнейшее воздушное плетение, созданное руками волшебницы — бабушки. Он как будто учуял, что тот, в чью спину подло целились из оружия, уже вытеснил его из сердца этой чудесной девочки, хотя осознанного понимания могло и не быть. А она уже знала, первая влюблённость в друга брата выметена из неё. И сдуло её легко и внезапно, как и тот шарфик с волос, вовсе не в Саду Свиданий, а гораздо раньше, здесь у реки,