Читать интересную книгу "Молчаливый полет - Марк Тарловский"

16–17 февраля 1932

Триумфаторы[137]

Героев огрели салютом,Их предали розовым путам,В тенетах из клумбовой пряжиНесущие их экипажи.Единые духом и славой,Феномен они многоглавый,Они — экспонат стоголовый,Попавший к пионам в оковы,Блистательный фокус природы,Стосердый и однобородый,Чей лагерь торжественно замер,Как залы Петровых кунсткамер.Над роем разинутых ртов онНавеки в стекле заспиртован.Гирлянды душисты и свежи,Они — как поморские мрежи,Они изменили корзинам, —Их завязи пышут бензином.Вот розы столичной теплицы,Вот рыцарей орден столицый!От горе, от радости горе! —Слеза заблестела во взоре,И вниз потекла, и другаяСверкает, за ней набегая…Герои, герои, герои!Ахиллы арктической Трои!Скрипят городские ворота,Данайцы — в нутре самолета.Вы Арктику перехитрили,Посланцы родных эскадрилий.Торосья глыбасты и круты, —Равнин Бородинских редуты.Про Шипку шуршит БородинаИ вяжет людей воедино.Отчаянен курс «диамата»…Собачья упряжка лохмата…Лицо лихоманки моржово…Ай как лихорадит старшого!..Прощай, океан-окоренокДля стирки ребячьих пеленок!Пригодна ль пурга для просушки?Агуськи, Карина, агушки!..Спи с миром, хозяйственный малый,В могиле своей небывалой,Под бочкой, под тешкой белуги,Как викинг на собственном струге!Герои, герои, герои!Ахиллы арктической Трои!Вот хитрость, и ум, и отвага,И честь большевицкого флага!Всё ближе, всё глаже, всё ниже…Коньки-Горбунки остролыжи…Ура и порывы моряны,И рысь белоснежной охраны,И черные конские морды,И дроби копытной аккорды…Летит эскадрон по-Пегасски.Всё белые, белые каски!Фаланги и центурионы!Пионы, пионы, пионы…От лагеря до мавзолея —Сплошная оранжерея.Тем слезы, там грозы, там розы,И ни на полушку прозы.

20 июня 1934

Киров[138]

Россия близилась к низовью;Водой два берега расперло;В даль, обтекаемую кровью,Шел Киров дельтой многогорлой;

Был плес истории вспузырен;За устьем, в судороге шквала,Смыв колья мреж и соль градирен,Как море, масса бушевала.

Готовься к лоцманской нагрузке,Слыви смутьяном и задирой,Сережа Киров, зрей в кутузкеИ на фарватере лавируй!

Годами жизни арестантскойГлядел в решетчатую щель ты,Чтоб из блокады астраханскойПрорваться к воле в прутьях дельты.

И так же пламенно-отваженБыл на песках бакинских дюн ты,Где брызжут нефтью в гирлах скважинПротоки вспыльчивого грунта.

Понаторел ты, друг наш Киров,И в нефтяном горючем «кире»,И в планах бриттых пассажировA la «карман держи пошире»…

Мазутом флаги им заляпав(«О, мистер Кирофф, — он проныра!»),Отправил бриттых ты сатраповВ страну классического Кира.

И вот — Нева, как цель, как луза:Через Москву, с юго-востока,К северо-западу СоюзаЛег кабель Кировского тока.

Так шел ты по диагонали,Так ты бурлил на Невской дельте,Пока незримый хор каналийНе прошептал — «в затылок цельте»!

Река течет Охотным рядом,Колонным залом, сетью устийИ, заблестев прощальным взглядом,Впадает в море черной грусти.

А он в гробу дельтоугольномЛежит под орденским покровомИ, как недавно в старом Смольном,Совсем не кажется суровым.

О зал, юпитерами брызни!За ним — река священной распри,Река побед, где гибли слизни,Кура при Кире и Гистаспе, —И он плывет в огромный КаспийБездонной памяти и жизни…

4 декабря 1934

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ

1920-й[139]

Иоанн провозвестил Христа.Иудея вслушалась, немея.Ирод правил, страсть была чиста,Пред царем плясала Саломея. —

Семь шелков сронила роковых,Семь преддверий муки человечьей,И ценой последнего из нихПолучила голову Предтечи.

Так пред нами век иных невзгодЗаплясал в порыве небывалом,И ниспал четырнадцатый годВ этой пляске первым покрывалом.

Шесть одежд ниспали бахромой,Разметались прахом шестилетним, —Чья же гибель скрыта за седьмой?Что за год откинется последним?

Отсекутся ль головы людей?Протрубится ль судная опала?Саломея юности моей,Не срывай седьмого покрывала!

Июль 1920 — декабрь 1925

Фантазия[140]

Что за странная отрада?Что за синее просонье?Мне тебя уже не надоНа свисающем балконе…

И слежу за белым шлейфом,Взволновавшимся у двери,Усыпленный тихим кейфом,Тихим кейфом предвечерья.

Начало 1921

Тургеневские мотивы[141]

В большом саду на древе родословномВисит, как плод, дворянское гнездо…Гульливы птицы, знающие небо,И не познавшие его птенцы;Смиренны дни в тиши глухих усадеб,И в спелых вишнях сыты червяки.И птичье счастье сонною смолоюТечет, как дни, в потоки вешних вод.Широкой лентой тянется дорога,Широкой впряжкой скачут четверни,И широко на их разъезд веселыйВзирают хаты подъяремных сёл;Заезжий двор не благоприобретен,Хотя приветлив и добротен тес,И головней из теплого горшкаЕго сжигает бородатый мститель.Калиныч любит стоптанные лапти,И носит Хорь смазные сапоги —Как лапоть, первый тих и, как сапог,Второй умом своим запятным крепок.Цветя мечтой о розовой любви,Бредет Охотник Льговскими полями,Вдали маячит беззаботный лайИ шелестят заветные Записки.

13 января 1921

Перед потопом[142]

Когда холодная тревогаВ груди косматой завелась,Почтовым голубем от богаКомета вещая неслась

И светлой падала струноюНа напряженные моря,Предусмотрительному НоюО горнем гневе говоря.

А он, далеко от ночлега,Без устали, спешил покаБлагословенного ковчегаКрутые вывести бока.

И глядя вниз нетерпеливо,Уже надеялся творецНа мир греховный и строптивыйПролиться карой наконец,

И пред небесным водоемомПри свете ангельской свечиСовал в замок, ругаясь громом,Плотины ржавые ключи.

Июнь 1921 — декабрь 1925

Стихи[143]

Николаю Минаеву

Великолепные стихиМы гоним ровными стопами,Как водят летом пастухиСтада избитыми тропами.

Смеются рифмы-бубенцы,В началах прыгают телята,Как жвачка медленны концыИ псы как метрика кудлаты.

Но умолкает ямбов бич,И телки скачут друг от дружки,Когда решаемся достичьОбворожительной пастушки,

И классик-вол бранится вслух,Когда, собак предав безделью,Трубу разнеженный пастухСменяет томною свирелью.

Июнь 1921 — декабрь 1925

Памяти Александра Блока[144]

— «Скончался Александр Блок»… —Безумная рука писала,И горечи слепое жалоБезумствовало между строк…

Высокий ставленник над нами,Он — с пламенным лицом своим —Мечтать за ромом золотымБыл вправе о Прекрасной Даме!

Да, мог он — незнакомец сам —Следить над балыком и семгойЗа царственною Незнакомкой,Скользящею по кабакам;

Недаром он — хмельной и грешный —Надеялся, что — прям и скор —Неумолимый командорЗа ним придет из тьмы кромешной,

И, удаляясь навсегда,Без ликования и злобыВозвел на Скифские сугробыКрасногвардейского Христа.

Но перед тем, кто свеж и молод,Без права скорби — нам — не пастьИ на его святую страстьНе обменять свой волчий голод.

Так ослепительно, так вдруг,Как будто вспыхнув новой песнью,Унес со смертною болезньюОн свой блистательный недуг;

Унес далече… Не учитель,Не сверстник наш, не кум, не сват —Он только самый старший брат —И нам нельзя в его обитель!

9 августа 1921