леса.
«Нет, – поняла Гвенна, присмотревшись, – это не остров, а целый материк».
– Вот, – сказала император, коснувшись кончиком пальца точки на южной оконечности.
Гвенна перебирала карты из своей памяти – в бытность кадетом она заучила наизусть десятки, сотни. Память на подробности у нее была не из лучших, но картина что-то напоминала.
– Где это?
Император взглянула на нее, потом сквозь нее и ответила с непроницаемым лицом:
– Менкидок.
Гвенна нахмурилась. Еще раз сравнила очертания на странице с картами из памяти. Кеттрал составили карту северо-восточного побережья этого континента, хотя их работе препятствовала экваториальная жара, которую не переносили птицы. Никакого стратегического значения Менкидок не имел и не заслуживал серьезных усилий – там не было ни потенциальных союзников, ни угроз, ни торговых партнеров. Там вообще почти не было поселений. А потому в сравнении с точнейшими, подробнейшими, регулярно обновлявшимися картами Эридрои и Вашша, по которым занимались Гвенна и прочие кадеты, несколько имевшихся в Гнезде карт Менкидока и картами-то нельзя было назвать – просто робкая извилистая линия берега, обрывавшаяся в пустоту на несколько сотен миль южнее Поясницы.
Гвенна подняла взгляд:
– Кто-то из прежних императоров – Анлатун, кажется, – посылал экспедиции на Менкидок?
– Он отправил три, – ответила Адер. – Ни одна не вернулась.
– Откуда же эта карта?
– От кшештрим.
– От кшештрим?
Адер кивнула.
– Кшештрим мы стерли с лица земли тысячи лет назад, – возразила Гвенна. – Много тысяч лет.
– Я же сказала: это очень старая книга. Мой главный историк проследил ее происхождение до первого века кшештримских войн. И заверил, что текст подлинный.
Под ошарашенным взглядом Гвенны Адер приподнялась и дважды дернула свисавший с потолка шелковый шнур. Где-то за дверью звякнул колокольчик; его чистый звук, приглушенный расстоянием, мог уловить лишь ее острый слух.
Гвенна вернулась взглядом к карте, всмотрелась в очертания побережья.
– А ваш историк не сказал, – осторожно осведомилась она, – почему оттуда не возвращаются?
Сколько она помнила уроки, некоторые древние исследователи – времен атмани и раньше того – решились посетить этот континент. Искали то, чего всегда ищут: золота и ценной древесины, камня для строительства, рудных жил для разработки, рабов, чтобы в цепях переправить их на север. Большая часть путешественников, как и значительно более поздние экспедиции Анлатуна, пропали. Те, кто вернулся, вернулись сломленными. Они рассказывали о проклятом материке, сплошь зараженном болезнями, где сама земля гниет под ногами, где каждый зверь – чудовище, где вода и воздух сводят человека с ума.
– Моряки славятся буйным воображением. Я читала отчеты первопроходцев, побывавших на Джакарине и Черепе. Те утверждали, что земля там по ночам оживает и целиком пожирает людей. – Император покачала головой. – Оказалось, муравьи. Опасные муравьи – поставь лагерь слишком близко к муравейнику, они зажалят тебя насмерть и съедят, – и все-таки обычные муравьи.
Гвенна насупилась.
– Однако Джакарин и Череп люди в конце концов заселили. А в Менкидоке никто не живет.
– Вообще-то, живет. На северо-западном берегу есть деревеньки китобоев, ведущие торговлю с Манджари.
Это было для Гвенны новостью, а впрочем, на карты кеттрал северо-западное побережье Менкидока не попало.
– Деревеньки… Они входят в какие-то крупные политические образования?
Император покачала головой:
– Насколько мне известно, нет. Сведения из мест южнее Поясницы ко мне не доходят. – На ее лице мелькнуло недовольство. – Я хотела сказать, что слухи лгут. Там живут люди. Описанные в старинных отчетах чудовища, без сомнения, всего лишь неизвестные и непривычные виды животных. Первопроходцы страдали от болезней, но болезней везде хватает. Люди боятся неизвестного. Это еще не значит, что весь континент проклят.
Едва она договорила, в дверь постучали.
– Войдите, – сказала Адер.
Тяжелая деревянная створка отворилась. Вошел старик.
– Гвенна, познакомьтесь с Килем, – представила Адер. – Он мой историк.
Гвенна всмотрелось в старика. И тут же поправила себя. Нет, он не старик. В черных волосах нет седины, кожа – в морщинах от солнца и ветра. То, что она поначалу приняла за приметы возраста, было следами насилия. Историку вряд ли перевалило за четвертый десяток, но чуть не все кости у него были переломаны и срослись как попало. И нос искривлен, и линия подбородка. Костяшки пальцев шишковатые – больше, чем у самой Гвенны; длинные пальцы скрючены, словно их не раз перебили. Он сутулился, выносил вперед правое плечо и слегка прихрамывал. Все это, вместе взятое, старило его вдвое, но в голосе, когда мужчина заговорил, звучала спокойная уверенность, и взгляд был острым.
– Гвенна Шарп. Рад знакомству. Ваши действия заняли немало страниц в новейшей истории Аннура.
– Мои действия…
– Оборона Андт-Кила от ургулов, – кивнул Киль. – Отбитые у Якоба Раллена кеттрал. Спасение Валина уй-Малкениана и его спутников. Ваше участие в победе над Балендином Айнхоа у самых ворот города…
На миг Гвенна онемела. Конечно, она помнила все бои. Помнила подготовку к обороне Андт-Кила, расположение каждой баррикады, закладку взрывснарядов под мосты, позицию каждого лесоруба. Она действительно победила Раллена, действительно вытащила Валина из ургульского плена, действительно свалила Балендина… И все же в устах историка все это звучало сказкой. Или правдой, но случившейся с кем-то другим, – кеттральской легендой, к которой она сама не имела отношения.
Гвенна опустила взгляд на свои руки – больше не дрожат, но она ощущала пронизавшие ее тело страх, неуверенность, сомнение. Плеснув это сомнение в топку своего гнева, она жарче прежнего разожгла огонь.
«Все это сделала я, – сказала она себе. – Я была хорошим солдатом».
Подняв взгляд от ладоней, она посмотрела в глаза Килю:
– Похоже, вы слишком доверяете слухам.
Он вскинул брови:
– Слухи – хлеб историка.
– Разве? – удивилась Гвенна. – Так вот откуда этот бред про птиц в самой жопе Менкидока?
Она всю жизнь полагалась на свою ярость как на тайное оружие, не подводившее, даже когда иссякнут заряды и клинки. Но теперь, потянувшись к ней, ощутила, что оружие выскальзывает из рук. Она еще сумела пустить в Киля стрелу сарказма, но голос дал трещину.
– Отчасти, – не смутившись ее насмешкой, ответил историк.
И тут она осознала одну его странность – у него не было запаха. Вернее, не так. От него пахло всем, чем полагалось пахнуть историку: чернилами, пылью, клеем и затхлостью древних страниц – но больше ничем. В нем не было надежд. Не было страха. Не было нетерпения. Ни душка похоти, жадности, предвкушения, отвращения… ничего. С тех пор как выпила яйцо сларна, она привыкла чуять чужие эмоции, и от их отсутствия по коже поползли мурашки. Даже кеттрал не лишены чувств, просто крепко держат их в узде. Чувства есть у всех, кроме…
– Вы монах? – спросила она.
Адер шевельнулась. Почти неуловимое движение, но Гвенна распознавала угрозу в то же мгновение.