каждому было ясно: она окончила дорогую школу, поэтому все слоги произносит четко. У нее пропал ребенок, но она не рвала на себе волосы и не вопила, что оторвет голову негодяю, совершившему преступление. В общем, сказала все, что должна была сказать, причем очень спокойно, без крика и ругани, без угроз и проклятий. Однако выглядела она грустной, заметно было, что страдает, но не выставляет свои чувства напоказ. А когда закончила говорить, зрители увидели одну-единственную слезу, что скатилась по ее щеке, но она изящно смахнула ее, прежде чем та достигла подбородка. Слеза не размазала тушь и не проложила дорожку на щеке, потому что косметика у нее была качественная, а не купленная на рынке за два евро. В ванной комнате хозяйки я нередко разглядывала красивые пудреницы, которые стоили как мое жалованье за целый месяц, и любовалась тем, как они расставлены в идеальном порядке. У меня возникала мысль: сколько же месяцев или лет мне пришлось бы трудиться, чтобы купить все это? И сколько лет вытирать сопли ее маленькому недоумку, терпеть его тычки, чтобы накопить на такую косметичку? Ну и как мне было не загнить изнутри, как не полопаться моим кишкам в этом самом доме? Так я все и поняла.
Не знаю, что говорила несчастная мать на пресс-конференции, потому что я слышала ее, но не слушала, любуясь идеальной прической, идеальным маникюром и идеальной блузкой. Сколько людей работало, чтобы она могла все это себе купить? Сколько из них еле-еле тянуло ипотеку и ютилось в жалких квартирах, уставленных ловушками для тараканов, с плесенью на стенах – и все чтобы она выглядела идеально! Стилист, косметолог, маникюрша, горничная, выгладившая одежду… И все это только ради появления на телевидении, без учета косметических процедур на протяжении многих лет, нянь, заботившихся о ней в раннем детстве и не позволявших испачкать ручонки, служанок, которые десятилетиями старательно оберегали ее от грязи, пыли и дерьма, а учителей, научивших ее так четко произносить слова, так гладко говорить, ни на секунду не сбиваясь, даже после того как увели ее ребенка. Потому что, если сорвешься, станешь кричать и ругаться, начнешь невнятно произносить фразы и слова, тебя никто не воспримет всерьез. И в лучшем случае просто пожалеют, лицемерно скажут: ах, какая несчастная мать. И все.
Я действительно не знаю, что она несла на пресс-конференции, но это не имеет значения, ей главное было донести до телезрителей: ее семья не простая, как и ее ребенок. Ее сына нужно было искать как следует, задействовав все необходимые средства, не считаясь со временем и не экономя на сверхурочных часах и гонораре консультантов. Короче, это был не тот случай, когда поиски пропавшего без вести начинаются с опозданием, и семье звонят по телефону, чтобы объяснить: принимаются все возможные меры, но пока, к сожалению, ничего неизвестно, мы продолжим поиски… а сами хоронят папку с делом в дальнем углу архива. Нет, этот случай был из тех, когда можно получить нахлобучку, если не добьешься результатов, когда могут позвонить из министерства или из суда, чтобы подхлестнуть сыщиков и намекнуть, что с ними случится, если ребенок не будет найден, пускай помнят, как все в жизни работает. Словом, им настойчиво напомнят, как нужно действовать в таких ситуациях. О таких случаях телевидение вещает нон-стоп, нервируя важных людей, ибо эти деятели, видя маникюр и дорогую одежду, слыша безупречный выговор, узнают в пострадавшей даму своего круга.
Мир создан не для того, чтобы такие дети пропадали, эти дети не пропадают, они лопочут на трех языках еще до того, как пойдут в начальную школу, но пропадать они не пропадают. Пропадают дети тех матерей, что начинают от горя реветь и вопить на улице, что появляются на телеэкранах с нечесаными волосами, потому что страдание сломило этих женщин и им не до причесок или душа; у них нет сил даже встать с кровати. И видеокамеры снимают их с грязными волосами, в дешевой одежонке и с изгрызенными от нервного напряжения ногтями. Этих несчастных запечатлевают как есть, сломленными, раздавленными, а также не брезгуют кадрами жалкой обстановки их жилья – дешевой мебели и старомодных штор. Ведь у них нет двух, трех, четырех человек, которые могли бы обо всем позаботиться, нет юриста, чтобы подготовить пресс-конференцию. И тем более нет целой компании, способной найти подходящее место, созвать журналистов и быстро обучить, какими жестами сопровождать свои слова, что и как говорить репортерам, которые слетятся, как хищные птицы на падаль, чтобы надолго раздуть сенсацию. Нет, этим женщинам адвокат, как и горничная, не по карману, у них вообще ничего нет. Разумеется, это очевидно всем и каждому, все их жалеют, понимая: у таких матерей дети пропадают; их дети не говорят на иностранных языках и не путешествуют на самолетах, но исчезать они исчезают. Никому не хочется, чтобы происходило такое, ведь это ужасно, ну, может, чуть менее ужасно, чем в иных случаях, поскольку пресса быстро о них забывает и они становятся просто цифрами статистики. И тогда жалость проходит, потому что к цифрам ее никто не испытывает; совсем другое дело – светленькие белокурые детишки, о которых известно все, вплоть до их любимой игрушки, любимого цвета и клички их собачки.
Отец тоже присутствовал на той пресс-конференции, но почти все время молчал, предоставив главную роль жене. Плачущая мать способна растрогать любого, а вот льющий слезы мужчина – другое дело, его вроде бы тоже жаль, но на самом деле это не жалость, а беспокойство, словно тебя застигла гроза в горах. Да, хорошо известно, что рыдающая мать может сильно разжалобить кого угодно, однако если пропал твой сын, ты все равно теряешь голову, начинаешь оскорблять полицейских и следователей, потому что тебе надо выплеснуть свое горе. А вот когда к твоим услугам адвокат или целая юридическая контора, то они берут на себя задачу правильно разместить отца ребенка рядом с супругой, подскажут взять ее за руку и не отпускать в течение всей пресс-конференции, одарить жену нежным взглядом, когда она закончит говорить, и выразить благодарность государственным органам безопасности.
Он послушался советов и делал все как надо. На экране выглядел моложе своего возраста и даже красивым – в дорогой рубашке, с кудрями, которые унаследовал его сын. Кто угодно, глядя на него, сказал бы, что он сделал это машинально, что он каждый день берет жену за руку, что он беспокоится о сыне. Я тоже так подумала бы и решила бы, какой он хороший отец, ведь любому мужчине одного подходящего жеста