Читать интересную книгу Я хочу жить - Виктор Сидоров

Ребята заоборачивались, завытягивали шеи… Няня перестала мыть пол, прислонила швабру к стенке и, тихая, подошла к окну; присела на Фимочкину полку Ольга Федоровна… Даже Сюська, который чего-то суетился, бегал по вагону, перестал трясти обвисшими щеками. Ах, как мне друг захотелось быть сейчас на месте этих танкистов, ехать на фронт и вот так сидеть на танке и петь эту красивую песню! А Лена чтобы слушала меня…

…Стало сердцу радостно, не скрою,В этот тихий вечер у огня…

Мы не дослушали песню до конца — эшелон ушел…

Только отстучали его колеса, только все принялись за свои дела, над станцией заметались частые и короткие гудки паровоза — воздушная тревога!

Мой тезка побледнел, заулыбался жалко, зрачки почти на весь глаз — уже научился бояться. Теперь не приходит в восторг, когда видит самолет или слышит его гул.

— Не трусь, Саша, — сказал я ему. — Фашистам не интересно бить по вагонам, которые в тупике стоят, да еще с красными крестами.

А паровоз продолжал гудеть все тревожней. По вагону побежала Марья Гавриловна.

— Товарищи, и сестры, и няни, всем быть на своих постах! Ребята, держитесь мужественно. Не волнуйтесь. Мы — с вами.

Гудки неожиданно оборвались, и мы услышали чуть различимый гул самолетов. Второй эшелон резко дернулся и, набирая скорость, стал уходить со станции. А рев самолетов все ближе и ближе… Сюська заметал глазами то вверх, то на уходящий поезд, голова его вжалась в плечи. Вдруг он издал какой-то диковатый вой и рванулся по вагону к выходу. Марья Гавриловна загородила дорогу, крикнула хрипло:

— Куда?! Не сметь! Назад!

Но Сюська лез напролом и орал:

— К черту! Всех вас к черту! Пропадайте тут сами!

Марья Гавриловна неожиданно развернулась и хлестанула его раз за разом по лицу. Он на секунду остановился, потом, сильно оттолкнув Марью Гавриловну, выскочил из вагона.

Я видел, как Сюська бежал через пути к уходящему поезду, к последнему вагону, как ухватился за поручень, чтобы вскочить на подножку площадки. Но часовой, что стоял рядом с кондуктором, ударом ноги сбил его на землю. Сюська вскочил, глянул вверх и, словно заяц, поскакал к лесу.

Пашка, который тоже все видел, произнес:

— Вот тебе и «нутряная сила»…

Запись четырнадцатая

Мы едем. Медленно, но все-таки едем. Наш поезд (я даже не знаю, к какому составу нас прицепили) часто останавливается на каких-то маленьких полустанках и разъездах, чтобы пропустить воинские эшелоны. Но мы ничего, не очень злимся, понимаем, что пушки и танки везти сейчас важнее, чем нас.

Немцы, говорят, совсем близко от Харькова, там идут тяжелые бои. Пусть быстрей едут красноармейцы, пусть больше везут оружия и крепче бьют гадов.

В дороге не скучно. Малыши наши оказались занятными ребятами: поют, читают стихи и вообще много щебечут.

Клепиков выпросил у Ольги Федоровны патефон, поставил его себе на грудь и крутит без конца свою любимую «Катюшу». Фимочка лежит, прикрыв голову подушкой. Он это сделал, как только мы поехали, заявив:

— Главное — голову беречь. Подушку пуля не пробивает…

И вот лежит с подушкой на голове. С ним никто, кроме Клепикова, не разговаривает.

Я смотрю в окно. Не все время, конечно. Все время смотреть — руки отвалятся. Мне приходится опираться на них, приподнимаясь, чтобы увидеть, что делается за окном.

А там всякое делается: разбитые вагоны лежат, поковерканные, завязанные в узлы рельсы, разрушенные и почерневшие от огня вокзалы и дома; и воронки, воронки…

Марья Гавриловна сказала, что завтра в полдень мы будем в Валуйках.

Скорей бы!..

Запись пятнадцатая

Снилось мне: я дома. Рано утром идем с ребятами на рыбалку. Дорога мягкая от пыли и еще теплая от вчерашнего солнца, а мы босиком… Я не хромаю, мне легко и не больно шагать. Оглянулся, а на дороге следы. Мои следы, от моих ног!..

И так мне радостно стало, так хорошо, что я засмеялся. И проснулся. От этой радости проснулся… Лежал, слушал, как постукивают колеса, и думал о том дне, когда я не во сне, а наяву буду оставлять свои следы на дорогах.

Под боком у меня сладко посапывал мой тезка Саша Звягин, или Саша-маленький, как его сейчас все называют. Он улыбается во сне, тоже, наверное, какие-нибудь свои «следы» снятся. «Ничего, тезка, — говорю я ему мысленно. — Все будет у нас хорошо».

Привстал я осторожно, заглянул в окно: степь, желтая, осенняя. Далеко у горизонта какая-то деревушка с белыми фонтанчиками дыма из труб, за ней небольшими островками березовые колки. Тихо, спокойно, даже не верится, что идет война.

Один за другим просыпаются ребята, вагон постепенно оживает, наполняется шумом. Няни несут тазики и чайники с водой — умываться. Запахло чем-то очень вкусным — уже и завтрак готов. Саша-маленький с любопытством смотрит, как я пишу, долго смотрит, потом опрашивает:

— Ты это что пишешь?

— Да так, вроде дневника.

— Зачем?

— А чтобы ничего не забыть, что с нами случается.

Он еще что-то хотел спросить, но не спросил — настороженно прислушался. Я тоже: самолет! Фашист или наш? Саша тесно прижался ко мне.

— Не бойся, тезка, это, наверное, наш… Это был фашист. Я увидел его. Неужели будет стрелять в нас?.. У нас же красные кресты на крышах…

Три записки Лены

«Саша, крепись. Все будет хорошо. Ольга Федоровна сказала, что рана у тебя не очень опасная. Крепись, Саша. Я все время думаю о тебе».

«Сашенька, держись крепче. Собери все силы и волю и ты победишь любую боль. Потому что иначе быть не может. Думай только о хорошем».

«Саша, милый Саша, ты ведь сильный. Помнишь, когда я «приехала» к тебе, а ты болел? Я видела, как тебе было трудно, а ты крепился. Я бы не смогла так. А ты смог, потому что сильный. Ты выдержишь. Я знаю. Я люблю тебя, Саша…»

Письмо Галине Петровне Чекановой

«…Очень трудно писать нам это письмо, но силы мне прибавляет мужество вашего сына.

Это произошло пятнадцатого октября 1941 года. На наш эшелон напал фашистский стервятник. Он сбросил несколько бомб, но промахнулся. Тогда, снизившись, он стал расстреливать эшелон из пулемета…

В эти страшные минуты ваш сын поступил, как настоящий человек: защитил от смерти своего маленького товарища Сашу Звягина. Он закрыл его от пуль своим телом… А сегодня он умер, наш мальчик, Саша Чеканов. Мы все гордимся им и будем всегда помнить о нем…

Зав. отделением врач М. Туманова».

Эти тетради с записями Сани Чеканова передал мне хирург Александр Иванович Звягин, или Саша-маленький, как его звали когда-то.

Барнаул, 1970