здесь органы власти и включить остров в юрисдикцию наших законов?
— Разумеется знает, что ты!
— Ага, вот оно! Значит, это он за всем стоит! За бойкотом конституционного процесса и выборов, за всей этой…
— Ах нет, это ты не туда завернул, совсем не туда, — засмеялся Тонино. — За лозунгом Бонино «Трециць трецицьуонам!» не скрывается стремления к авторитарности, автократии или, не дай боже, сепаратизму. Он вмешивается только в тех случаях, когда мы не можем договориться между собой сами. Хочешь верь, хочешь не верь, но лично ему все равно, будет Третич иметь своего представителя в региональной администрации или нет. Это было наше решение.
— Ого, ваше! Значит, и твое тоже?
— Ну, здесь видишь как: можно сказать, что я был в абсолютном меньшинстве. Как, впрочем, и всегда… Как бы то ни было, я был вынужден согласиться с волей большинства. Это и есть демократия, не так ли?
Поверенный минуту сидел молча.
— Ты просто водишь меня за нос. Вы все водите меня за нос… Я одного не могу понять: откуда в вас столько сил и упрямства? Получается, что я уже восьмой по счету дебил, который наступает на эти грабли. Разве вам не проще согласиться провести выборы и жить дальше, как вам заблагорассудится, чтобы от вас наконец отстали?
— Смотри, во-первых, наши боятся любых дележей и споров. Если между третичанами начинается спор, они будут вести его не на жизнь, а на смерть, ты сам видел тому примеры, а ведь это пожилые люди, зачем им начинать между собой новые войны. Да, среди них много неграмотных, но им хватает жизненного опыта, чтобы понять, что лучше всего для них — дожить свои последние годы в мире и благополучии, которое им обеспечивает австралийская пенсия и связи Бонино с итальянскими авторитетами. Во-вторых, напоминаю тебе, что среди нас все еще живы плохие воспоминания о том, как мы когда-то имели дело со Вторичем и вторичанами. Они не желают с нами сотрудничать, и мы с ними тоже. Кроме того, вторичане в совете общины имеют больше трети голосов, а мы, в лучшем случае, имели бы одну седьмую. Как ты думаешь, прошло бы какое-нибудь наше предложение на голосовании? И зачем тогда это все?
— Но… Я должен это сделать, ты можешь это понять? Я труп, если вернусь ни с чем. В своей партии я потеряю весь авторитет, а если захочу перейти в другую — меня, может, и возьмут, но я буду просто шестеркой.
Оба замолчали, Тонино вглядывался в темнеющее небо прямо по курсу, а Синиша закрыл глаза — каждый погрузился в свои невеселые мысли. Вдруг Синиша поднял голову:
— Сколько еще до сумрачной зоны? Как долго мобильник будет ловить сигнал?
Тонино быстро оглянулся и посмотрел на кристально чистое небо:
— Примерно двадцать минут. Если немного сбавить ход, самое большее — полчаса. Но больше нельзя: ветер крепчает, и у нас могут быть проблемы при заходе в бухту.
— Не сбавляй, мне хватит и пяти минут. Пойду все-таки отправлю письмо этой корейской козе.
Шугар, моука, ийзюм, дверепетли, свердло намба сэвэн… Утром Рождественского сочельника Синиша прислушивался к тому, как говорят третичане. Их речь была то певучей, то грубоватой, то напоминала приглушенное бряцание якорной цепи, когда ее втягивают на палубу через отверстие в деревянной обшивке борта. Сначала, в первые дни своего мандата, пока стоявшая перед ним задача казалась ему скучной, но выполнимой, он относился к диалекту островитян с полным равнодушием. Однако со временем, в отсутствие других развлечений, ему стало нравиться отгадывать значение всех этих необычных слов и фраз: чаще всего они напоминали творение Франкенштейна — были составлены из искаженных далматинских итальянизмов, а также англицизмов, произносимых с австралийским акцентом и сшитых при помощи хорватского синтаксиса. Тонино эта игра нравилась еще больше, чем Синише: каждый раз, когда повери самоуверенно пытался изобразить произношение того или иного слова либо отгадать его значение, но попадал впросак, он веселился, как ребенок.
Этим утром Тонино не было рядом: у него нашлось какое-то дело, связанное с их овцами, поэтому поверенный сам, без посторонней помощи, угадывал, какие товары третичане заказывают у итальянцев. Он стоял в небольшой очереди, выстроившейся перед Барзи, решив заказать себе радиоприемник, телевизор и самую дешевую спутниковую антенну с ресивером. Серую осень сменила еще более серая зима, продуваемая со всех сторон ветрами и обливаемая дождями. Пустое просиживание часов в спальне и офисе казалось ему все более бессмысленным, старый Тонино продолжал демонстративно выражать свое к нему безразличие, поэтому покупка собственного телевизора и радио показалась ему самым разумным решением. Две свои зарплаты поверенного, более чем солидные, которые ему выдали на Вториче, здесь он все равно не мог потратить ни на что более полезное. Он думал оставить тысячи три-четыре на балансе: мало ли, вдруг в один прекрасный день они ему срочно понадобятся — но потом передумал и снял все до последней липы[9]. Возвращаясь из сумбурной экспедиции в цивилизацию, он решил: ему никак нельзя возвращаться в Загреб, пока дело не будет сделано — но, с другой стороны, сейчас это дело казалось еще более невыполнимым, чем прежде. Значит, единственная карта, на которую можно поставить, — это Желька. Старая добрая Желька, умница Желька, занудная, ревнивая, но всегда готовая прийти на помощь. А что касается ее прелестей — горшок, лежащий теперь на дне Адриатического моря, мог бы многое рассказать о том, как Синиша вспоминал о них по вечерам. Спустившись в каюту «Аделины», Синиша еще раз прочитал черновик написанного заранее письма, которое он теперь решился отправить. Пока он его писал, его переполняло возбуждение, а сейчас он неожиданно для себя понял, что подсознательно он хотел завлечь Жельку, чтобы она вытащила его из этой глубокой дыры. Через день, неделю, месяц она обязательно найдет способ приехать на Третич и, мечтая о бурном сексе, во время которого он ей что-нибудь убедительно наобещает, сделает все, чтобы эвакуировать его отсюда. Ее сестра работает психиатром — в крайнем случае они вместе могли бы придумать ему какой-нибудь липовый диагноз, а потом, когда он снова окажется в Загребе… Он подключился к интернету, кликнул мышью на кнопку «Отправить» и стал ждать этого заветного дня.
Так что телевизор был лучшим решением, чтобы сократить ожидание. Конечно — убеждал себя поверенный — если что-то изменится, если вдруг появится реальная возможность организовать выборы, после приезда Жельки он останется здесь и доведет дело до конца, чтобы вернуться домой победителем на