— Не наглей, клейменная. Делай, что говорят. Не вякай, когда не спрашивают. И проживёшь дольше, чем рассчитываешь, а то ощипаю по перышку, усвоила? Да, и в постель ко мне не лезь. Тварь, она и есть тварь, даже такая… сладкая.
Он ухватывает меня за подбородок.
— Впрочем, если вот так, можно даже забыть, что ты не человек и…
От болезненного давления пальцев мои губы приоткрываются, и непроглоченная кровь стекает тонкой струйкой по подбородку.
Дверь распахивается от удара извне, и в комнату заходит, нет, вбегает — насколько это вообще возможно с его хромотой — Кристем.
* * *
Я стою, прижатая к стене, с окровавленным лицом. Выгляжу, судя по бешеным глазам Кристема, неважно — и попытка стереть кровь положение не улучшает — только размазала по лицу.
— Что за манеры, Крис? — лениво спрашивает лорд Мэгран. — Врываешься без стука. А я, между прочим, занят.
— Номер двадцать шесть моя. И я не понимаю, почему она здесь.
— А я не понимаю, что за жадность, ты ведь уже большой мальчик. Интересными игрушками надо делиться, особенно с близкими людьми.
— Она не игрушка, — резко говорит Кристем.
— Да ну? Кажется, когда я увидел эту девочку, ты собирался спустить ее с башни, как бумажный самолетик, так что она в каком-то смысле обязана мне жизнью. Не появись я тогда… Если хозяин ребенок, все в его руках будет игрушками, взрослей, Крис. Выйди и закрой дверь, мы не договорили, — лорд Мэгран равнодушно кивнул на меня. — С двадцать шестой.
Лицо Кристема, до этой поры взволнованное и даже яростное, внезапно замыкается в маске непроницаемого спокойствия.
Уйдет и оставит меня… вот так?
А и в самом деле, зачем ему эти заморочки и семейные сложности. В отличие от своего амбициозного, хитроумного дядюшки, Кристему я, по сути, и не нужна. Выслушивать его разговоры, наблюдать за экспериментами может и законная невеста, будущая жена. Игрушки быстро надоедают детям, даже если они живые.
Кристем взмахивает тростью — резким, отточенным движением, столь не увязывающимся у меня с ним, всегда рассеянным, расфокусированным и мягким. И волна воздуха, обогнув меня — так, что я почувствовала его прикосновение, но не ощутила толчок — врезается в лорда, явно не готового к чему-то подобному. Врезается и сносит его к стеллажу с такой силой, что стеклянные дверцы трескаются. Будь это кабинет Кристема, огромное количество свалившихся на голову разнообразных диковин и штуковин могло бы и прикончить старшего Альтастена. А так пострадало только стекло. Пока лорд ошеломленно тряс головой, Кристем потянул меня за руку прочь, и я торопливо пошла за ним.
Пошла за ним, совершенно счастливая от этой возможности.
Глава 16.
/Макилан Сартвен/
Тринадцатый замок мятежного мага Алариуса Мезонтена, чье имя было навечно выжжено со всех карт, справочников, расписок и тому подобных документов королевства Корин, высился неприветливой тёмной громадой. Для всего мира лорд Мезонтен, последний представитель древнего рода, не оставивший ни наследников, ни поводов скорбеть о себе, стал навеки проклятым преступником, пугающей чёрной тенью, простирающейся над извечным, казалось бы, союзом магии и власти.
Теперь этот союз оказался под сомнением. Да, в противостоянии под Старником победила королевская власть, но сам прецедент был создан. Кто знает, какой может оказаться следующая попытка?
Ему, магу воздуха и земли Макилану Сартвену, повезло, что Его Величество Митас сохранил по отношению к старому приятелю свою почти дружескую привязанность. Хотелось бы верить, что только дружескую…
Сартвен поморщился и оглядел замок, официально числящийся теперь в его безраздельной собственности. Тишина стояла почти мёртвая, пасмурное небо хмуро смотрело на одинокого всадника. Настоящее родовое гнездо зловещего, жуткого, опасного, вероломного мага-заговорщика. Безусловно, немногочисленные слуги разбежались после восстания в Старнике, справедливо ожидая триумфального разгрома обители порока и зла. Скотину либо забрали с собой, либо она передохла от голода. Не работала кузня, были закрыты и даже заколочены лавки, мануфактуры, ремесленные мастерские. Голые поля не вспаханы и не выровнены перед посевной порой. А величественное строение фамильного замка было обречено на медленное, постепенное разрушение. На высокой ограде сидели белые птицы, целые стайки белоснежных, незнакомых ему птиц. Белый — настоящий цвет смерти. Смерть, прах, тлен и забвение — вот итог рода Мезонтен, ведь у Ала не было детей. Если только новый хозяин…
Новый хозяин стиснул зубы. Нет, жить здесь он не планировал, никогда. Да и семью заводить… внутри грудной клетки болезненно шевельнулась ноющая застарелая боль, и он сжал кулаки. Королевская миссия должна быть выполнена, по возможности, конечно. Он приложит все силы, чтобы найти ключ, хотя бы потому, что подобный артефакт не должен был затеряться или попасть в неподходящие руки, хотя вероятность успешного исхода дела близилась к нулю. И он не имеет ни малейшего понятия о том, как этот ключ выглядит и что из себя представляет.
Ал был не из тех, кто не подумал бы о последствиях.
Он должен был понимать, чем рискует. Должен был позаботиться о ключе, надежно спрятать его или носить с собой. В первом случае ключ не найти никогда. Во втором королевские маги должны были его обнаружить.
И он, Сартвен, сильнейший из магов на королевской службе, должен был оказаться в числе тех, кто схватил, обездвижил и непосредственно допрашивал перед казнью Алариуса Мезонтена. Должен был — но он не пошел. Не смог. Даже Митас не стал его принуждать. Впрочем, у него были свои резоны — где-то в глубине души король явно был не уверен, что верность службе пересилит-таки старую дружбу.
Предоставить королю информацию о заговоре и назвать имена, значит, смог, а вот посмотреть в глаза…
Глаза, которые он знал куда лучше, чем собственные. Не все любят смотреть на свои отражения, а вот глаза лучшего друга — глубокие, любознательные, темно-карие, с россыпью зеленоватых крапинок — нельзя не помнить.
Он и помнил, когда открывал ворота — не запертые ни магическим образом, ни на обыкновенную щеколду, входя, как входил множество раз, даже не сосчитать, сколько. Можно легко представить себе Акра — пожилого управляющий рода Мезонтен, почтительно открывающего ему двери из чёрного дерева, на которых аметистами — родовым камнем — еще при прадеде Ала, Мортариусе Мезонтене — была выложена буква "М". Акр всегда ему радовался, считал, что господин Сартвен, такой разумный, такой здравомыслящий, положительно влияет на Алариуса — не-от-мира-сего-хозяина.
Он и влиял. А потом предал.
Почему-то Макилан был уверен, что камни, как и остальное имущество, растащили — и был приятно удивлён, что буква «М» все еще сияла мягким розово-фиолетовым отсветом. То ли люди Ала были действительно преданны ему и его древнему имени, то ли страх в кои-то веки пересилил извечную людскую жадность и страсть к наживе и мародёрству.
Оставить лошадь было не на кого, и Сартвен с горькой усмешкой подумал, почему бы не заехать на ней прямо внутрь замка — какая сейчас разница? Смешно думать о том, что могло бы понравиться или не понравиться Алу, особенно после того, как фактически убил его. Тем более, подобных мелочей Ал бы попросту не заметил. Вот Акр — тот бы…
Сартвен услышал шаркающие шаги за спиной и обернулся, резко, вглядываясь в серый, сумеречный воздух.
Узнать в сгорбленной старческой фигуре еще полгода назад крепкого, сильного мужчину было практически невозможно.
— Лорд Сартвен? — просипел Акр почти с теми же неверящими интонациями, и ему захотелось отшатнуться, вскочить на коня и умчаться прочь, несмотря на все миссии и обязательства, несмотря на то, что старый знакомый никак не мог знать или даже догадываться о его участии в аресте и последующей казни хозяина.
Сартвен сдержался, разумеется, изобразил на лице нечто среднее между улыбкой и скорбной гримасой. Впрочем, при других обстоятельствах он действительно был бы рад видеть верного управляющего, которого знал восемнадцать лет — почти столько же, сколько и Ала.