Снова ничего не вышло из этих инициатив. Петр был слишком осторожен и реалистичен, чтобы позволить себе стать инструментом Франции. В любом случае у него было слишком много проблем поближе к дому — нестабильность в Польше и все более осложняющиеся отношения с Августом; продолжение шведского сопротивления; отзвуки недовольства — и это почти в пределах России, что не слишком склоняло его к грандиозным политическим авантюрам. Все же простой факт, что такие предложения были сделаны ему, — разительное доказательство того, насколько повысился международный статус России. Контраст между полным безразличием к российским интересам, выказанным на переговорах в Карловицах, и нынешней заинтересованностью в русской силе иллюстрирует почти революционные изменения, которые произошли за десятилетия.
Полтава и ее результаты нанесли сокрушительный удар шведской мощи. На юге, однако, Оттоманская империя, достаточно солидный противник, оставалась действенной угрозой. Одной из главных забот Петра между 1700 и 1709 годами было оставаться в хороших, или по крайней мере мирных, отношениях с турками. Это было не всегда легко. Рост российской мощи и особенно присутствие увеличившегося российского флота в Азовском море теперь пробуждали много беспокойства в Константинополе и стимулировали ряд попыток усилить турецкое положение. В декабре 1702 г., например, Порта потребовала разрушить российскую крепость Каменный Затон на Днепре, сжечь военные корабли в Азове и Таганроге, ограничить судостроение в Воронеже и четко обозначить русско-турецкие границы. В следующем году была построена новая оттоманская крепость Еникале в Керченском проливе, чтобы более эффективно препятствовать любому продвижению российских военных кораблей через него в Черное море. Весной 1704 г. турки потребовали согласия на строительство другого форта на Днепре, выше Очакова, который, если бы был построен, нарушал бы соглашения 1700 года. Стоя перед лицом отчаянной борьбы в Польше и балтийских провинциях, Петр специально тянул время. В декабре 1704 года П. А. Толстой, его очень способный представитель в Порте, был уполномочен обещать, что в случае необходимости Россия эвакуирует одну из своих крепостей на Днепре и, в крайнем случае, даже заберет суда из Таганрога «в подходящее место»[54]. В 1704–1705 годах обширное определение границы было выполнено в соответствии со взаимным соглашением как в области Днепра, так и на Кубани к востоку от Азова, во многом в пользу царя. Все же в течение критических 1706–1709 годов Петр был глубоко взволнован деятельностью агентов Лещинского в Константинополе и очевидной угрозой шведско-турецкого союза. В первые месяцы 1709 года эта угроза была реальной. Удивительная медлительность, с которой проходила осада Полтавы (которая озадачила многих из осаждающих) была, вероятно, вызвана фактом, что Карл XII ожидал переговоров с турками и татарами, чтобы пожать плоды; и он, наконец, частично рисковал сражением потому, что победа увеличила бы его возможности получения помощи с юга. Захватывающие военные события русско-шведской борьбы не должны затенять для нас крайней важности усилия российской дипломатии, которая поддерживала мир на южных границах до тех пор, пока не наступил поворотный момент в этой борьбе.
Бегство Карла XII в Бендеры после его поражения создало новые прения. Он сразу начал нажимать на султана, Ахмета III, чтобы тот активнее проводил антироссийскую политику. «Петр, — предупреждал он в письме, написанном почти сразу же после своего прибытия на турецкую территорию, — теперь нападет на турок, как он напал на шведов в 1700 году, среди мира, безо всякого объявления войны». Строительство царем пограничных крепостей и мощного флота показывало то, что он намеревался делать. Против этой угрозы единственной защитой для Турции был союз со Швецией. «Сопровождаемый вашей доблестной конницей, я возвращусь в Польшу, укреплю мои оставшиеся там войска и снова направлю свое оружие к сердцу Московии, чтобы установить границы амбициям властолюбивого царя»[55].
Со своей стороны Петр (который был глубоко разочарован неудавшейся попыткой захватить в плен Карла и Мазепу после Полтавы) оказывал давление на Ахмета, чтобы отговорить короля от отъезда с турецкой территории и выдать ему гетмана, как предателя. Хотя Мазепа умер рано осенью 1709 года, крымский хан Девлет-Гирей, настроенный глубоко антироссийски, вскоре присоединился к Карлу для оказания давления на Порту, чтобы начать войну с Россией. В феврале 1710 г. отношения, казалось, на некоторое время улучшились, когда в Москве были получены новости, что Толстой преуспел в получении от турок подтверждения мира 1700 года. Все же к июлю Петр лично писал Ахмету III, чтобы предупредить его против любой попытки послать Карла XII с большим турецким и татарским эскортом через Польшу, с целью присоединиться к шведской армии в Померании. Тремя неделями позже новому российскому командующему в Польше, М. М. Голицыну, были даны инструкции, чтобы встретить возможное турецкое вторжение в республику[56]. Турецкая внешняя политика очень часто направлялась фракционными и персональными конфликтами в Константинополе, и уже в июле после падения миролюбивого великого визиря Чорлулу Али-паши было принято решение начать войну. Антироссийская сторона во главе с Девлет-Гиреем была теперь у власти. В ноябре Порта объявила войну; оправдывая свое действие указанием на строительство фортов русскими в нарушение соглашения 1700 года, укрепление азовского флота, нарушение турецкой территории российскими силами, преследующими Карла XII, и российскую оккупацию Польской Украины.
Прежде всего Петр сделал все, что мог, чтобы ограничить действия этого нежелательного осложнения. В январе 1711 г. он попытался, написав султану, избежать вспышки крупномасштабной войны[57], одновременно обратившись к державам Великого Союза и к Франции для оказания возможного посредничества. Когда, однако, к весне стало ясно, что война с Турцией состоится (российская декларация войны, ответ на турецкую, сделанную несколькими месяцами ранее, была объявлена только 11 марта), он начал строить далеко идущие планы. В течение десятилетия или больше было ясно, что в такой войне Россия могла бы надеяться на некоторую активную поддержку православного христианского населения Балкан. В 1698 году агент господаря Валахии, дунайского небольшого государства, которое было под турецким подчинением начиная с XV столетия, посетил Москву и предложил союз[58]. В 1706–1707 годах агенты Ракоци в Константинополе сообщили, что жители Валахии, Молдавии, греки и болгары готовы поддержать Петра против султана по причине своих религиозных связей с Россией. Теперь, весной 1711 года, российский правитель впервые попытался разыграть эту потенциально мощную религиозную карту в борьбе с Оттоманской империей. В марте были изданы «Воззвание к Черногорскому народу» и «Воззвание к христианским народам, находящимся под турецким правлением»[59]. Оба они были явными призывами к восстанию; и они сопровождались рядом других обращений того же рода. Агенты были посланы на Балканы, чтобы организовывать там восстание, в то время как через недавно назначенных российских консулов в Венеции и Вене, Каретту и Боциса, были направлены туда для этой же самой цели. К августу Боцис уверял царя, что если бы его силы перешли Дунай, то началось бы вооруженное восстание повсюду в Румелии, Македонии и Греции. Уже в апреле недавно назначенный господарь Молдавии Дмитрий Кантемир подписал соглашение, которое в действительности сделало Молдавию частью Российской империи, хотя автономной и с полным внутренним самоуправлением.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});