на первый взгляд, стальной гладиус и стальной же листовидный, обоюдоострый ножик — выглядели наиболее привлекательно. А то была, прямо скажем, фигня какая-то, на вид чуть ли не хуже, чем фигулина для гнутия. Возможно, и нет, всяких колдунских материалов хватало. Но я в них ни в зуб ногой, так что решил я остановиться на стальном кинжале. Вот только внутри меня появилось уже знакомое ощущение духовного недержания. Это Анас, своей призрачной персоной, теребил меня за какие-то душевные детали, жаждая срочно поговорить.
Бегло прикинув, что ему может быть нужно, я решил сначала попробовать с дохлятиной поговорить. Но торгаш мешает, а на слова “мне на минуточку”... Ну не знаю, как минимум задерёт ценник до неприличия.
— Ножны есть? — бросил я, не показывая заинтересованность не в чём.
— Почтенному нужны на седло, для пояса? Для кинжала…
— Недорогие, кожаные, — кожзама тут, конечно нет, но втюхает из червивой древесины, например. — На пояс, для кинжала и короткого меча. Я ещё не решил.
— Принесу, — кивнул торгаш, сгрёб раскиданное оружие за стойку и опять попёрся в подвальные недра.
А я, через несколько секунд после того, как он скрылся, призвал Анаса.
— БЕРИ ХИТИНОВЫЙ…кхм, меч, — перестал замогильно завывать Анас.
— Торгаш не услышит? — хмыкнул я.
— Только тебя.
— Кратко — какой из той пакости на столе — хитиновый? И не сломан ли он…
— Не может сломаться. Бежевый, с чёрной кромкой и двумя рогами. С узором…
— Понял, возьму. Потом расскажешь, чем он такой замечательный, — бодро ответил я, на что Анас кивнул. — Дальше, вопрос: мне на камень и дремору посмотреть можно? Интересно.
— В святилище? — на что я кивнул. — Отчего нет. Анаэдра не причиняет вреда, если не оскорбить. Посмотри, худа не будет.
— Всё, тогда до вечера. Призову в гостинице, — затараторил я, поскольку шаги торгаша стали слышны.
Анас кивнул и развеялся. А я задумался — хитиновый, блин. Хотя, возможно, так же, как со стеклом. Посмотрим.
Касар заявился с четырьмя кожаными скрутками. Я затребовал ещё раз осмотреть оружие, на что он со вздохом выложил мечи.
Долго вращал в руках стальной кинжал, отложил и равнодушно озвучил:
— Сколько?
— За этот замечательный…
— Имеющийся у каждого легионера. Империя клепает их миллионами. И цена известна.
— А-а-а… э-э-э-э… ы-ы-ы… — распелся торгаш, пребывая в явном затруднении.
— И да, он мне не настолько нужен, чтобы переплачивать в разы, — широко улыбнулся я, добив жадину.
Тот чуть не плакал, даже стал загибать пальцы. Наконец, поджав губы, озвучил:
— Тридцать дрейков, уважаемый.
— Даже не буду торговаться, — оскалился я. — Но за эти деньги — я прихвачу ножны.
— Это…
— Или обойдусь.
— Вы оставляете моих детей без куска…
— А жён без стакана, — сочувственно покивал я.
— Согласен.
— И этот сувенир, — ухватился я за хитиновый, чертовски лёгкий меч. — Забавная безделушка.
— Стойте! Это древняя реликвия…
— Продавайте этот хлам, весь! — изобразил я гнев. — Обойдусь…
— Хорошо, хорошо, согласен, — изобразил сиротинушку старьёвщик.
А я, покидая магазинчик, был хоть мало-мальски вооружён. И с какой-то хитиновой фигулиной, блин. Лёгкая, зачем нужная — хрен поймёт. Правда, острая чертовски, факт. Но все в доспехах, на кой хрен острота, когда нужна тяжесть?
Хотя ладно, Анас объяснит, махнул я рукой, пропустил игрушку сквозь держатели на поясных ножнах, да и потопал к чёрному зданию святилища.
Последнее было и вправду огромно, даже подавляло вблизи. Наверное потому, что не смотрелось как здание, а что-то не до конца воспринимаемое, но опасное. И громадное.
Но ужасаться и трястись мужественный я не стал, а хмыкнул и толкнул тугую дверь, после чего просочился в щель. Прошёл коридором, арчатым, с какими-то картинками на стенках, низкой художественной ценности. И оказался в круглом небольшом зале. Где испытал целый спектр ощущений.
Первое, что привлекало внимание и было видно ещё из коридора, был камень, на округлом постаменте. На постаменте стояли тарелочки с цветами, монетами, так что габариты булдыгана можно было оценить заранее. Овальный, неправильной формы. Метра полтора-два на три, где-то.
— Этим, — не выдержал я, хрюкнув, — Дагон собирался прибить всех данмеров. Только посочувствовать бедолаге можно.
После же я переключил внимание на единственную, кроме меня, фигуру, стоящую в сторонке. Здоровенная рожа, в частично открытых доспехах, глянцево-чёрных и ало-красных, с шипами всякими хищными. Но в целом — ощущения косплеерской игрушки не производили, скорее наоборот.
А в доспехах был дремора. Краснорожий, рогатый, вот только…
Ну, скажем так, от данмера этого типа отличали только рога. Потому что красная рожа — явная краска. А так — чёрт бесом, типично данмерская, с видовыми особенностями морда лица. И буркалы алые.
Ну да, ну да, проклятье, окончательно понял я. Это, у нас, выходит, что Азуру кто-то зажопил. Причём хитростью или силой — неважно. Как бы не Неревар собственными лапами, благо был жив на тот момент.
И “прокляла” она, значит, данмеров, ага. Так, что коренные обитатели Обливиона, высшие даэдра — одна рожа с данмерами.
А что к себе не пускает во владения — так обиделась на принуждение или обман. И не хочет пялиться на напоминание, в виде данмерских душ. При этом, похоже, не самая сволочная даэдраический принц: не гадит и не мстит, вполне взаимодействует. Очевидно, понимая, что весь народ в её принуждении-обмане ни черта не виноват.
Но Анас прав: вслух озвучивать только так — прокляли нас. Бедные мы, несчастные, проклятьем заклеймённые, угусь.
Поразглядывал я дремору с разных сторон — интересно. И вроде даже что-то такое почуял, потустороннее. Как когда меня Анас за душевный причиндал теребит, шалун дохлый. Не так, но похоже чем-то. Хотя ощущение такое, на периферии чувств и непонятное толком.
А дремора стоял смирно, хотя на меня пырился. Не как скотский гвардеец, конечно — переступал, плечами поводил, башкой двигал. А вот когда я стал чувствовать, аж вглядываться в меня стал. Это… а пойду-ка я, от греха, мужественно решил я, слегка кивнув и отступая к выходу-коридору. Благо, из округлой залы вело три закрытые двери, помимо коридора, но никаких жрецов не наблюдалось.
— Ты оскорбил меня! — вдруг прогрохотал дремора.
— Э-э-э… — немножко замер я, возмутился, хотя страшно было до чёртиков, и возмущённо спросил: — Чем?! Я с вами не говорил даже!
— Небрежением, конечно! — пожал плечами