Так или примерно так выглядит история святых Петра и Февронии в изложении православной церкви.
Но так ли все было на самом деле? Князю Петру и его супруге не приписываются никакие подвиги во имя церкви и веры, за исключением того, что сама их жизнь была образцом для подражания. Вот только – был ли князь? Была ли княгиня?
Большая часть сведений о святых супругах, которую может найти современный читатель, взята из упомянутой выше «Повести о Петре и Февронии Муромских». Сия повесть – несомненно, шедевр средневековой литературы – появилась на свет уже после канонизации Петра и Февронии. Причем это было, выражаясь современным языком, заказное произведение – Ермолай-Еразм написал повесть по поручению московского митрополита Макария. Обычно утверждается, причем со ссылкой на летописи, что речь в повести идет о совершенно реальных людях (это понятно – не литературных же персонажей объявлять святыми), которые действительно жили в Муроме и умерли в 1228 году. Вот тут и начинаются некоторые… скажем так, несоответствия. Богослужебная практика православия использует два варианта привязки поминовения святых к календарю – в день их кончины и в день перенесения их святых мощей. Поминовение Петра и Февронии отнесено к 25 июня по старому стилю, хотя в летописях имеются указания на то, что князь и княгиня умерли на Светлую Седмицу, то есть в первую неделю после Пасхи, иначе говоря, это печальное событие имело место в апреле. На это обычно приводится вполне логичное предположение, что поминовение святых в данном случае привязано именно к перенесению мощей – из обветшавшего за три с лишним века Борисоглебского собора в новый храм Рождества Богородицы. Тем не менее, большинство источников тиражирует утверждение, что на 25 июня приходится именно кончина святых супругов.
Однако вот какой вопрос гораздо весомее спора между апрелем и июнем – кто в действительности умер в 1228 году?
Традиционно принято отождествлять Петра из «Повести…» с муромским князем Давыдом Юрьевичем, внуком Владимира Святославича, первого великого князя рязанского, княжившего в Рязани в 1153–1161-м (до Рязани, в 1147–1149 годах Владимир княжил в Муроме). Отец Давыда, Юрий Владимирович, не раз участвовавший в военных походах Андрея Боголюбского, умер в начале 1176 года. Тогда же в Муроме вокняжился его старший сын Владимир (это его обычно соотносят с житийным Павлом, братом Петра), правивший 27 лет, до своей смерти в 1203 году (Лаврентьевская летопись упоминает об этом под 1205 годом, но как произошедшие в то же время названы события, которые достоверно имели место раньше, в 1203–1204 годах).
Дата рождения самого Давыда (как и его брата, и отца, и деда) неизвестна, но, исходя из даты смерти его отца, можно предположить, что к моменту, когда ему самому достался муромский престол, ему было никак не менее 27 лет (и это при условии, что он не помнил отца или и вовсе родился уже после его смерти; впрочем, и Лаврентьевская летопись, и «Повесть…» об этом умалчивают). Весьма вероятно, что он был еще старше на тот момент – ведь умерли Давыд и его супруга в преклонном возрасте, от старости (о том же говорится и в «Повести…»), после 25 лет княжения.
В предположении о тождестве есть, конечно, здравое зерно. Действительно, в то время при крещении не всегда давали то же самое имя, что при рождении. И вполне возможно, что Давыда крестили Петром, а Владимира Павлом. Вот только мне лично не удалось отыскать хотя бы косвенного упоминания о том, чтобы у кого-то из русских князей того времени крестильное имя вытеснило имя, данное при рождении – никто, к примеру, не называл Владимира Святого «в быту» Василием. Да и в житии он именуется Владимиром. То же самое можно сказать об Андрее Боголюбском. Летопись же ничего не сообщает об именах, полученных Давыдом и его братом при крещении (то есть сыновья князя Юрия именуются исключительно Владимиром и Давыдом).
В части биографических данных повесть и летописи изрядно расходятся. В повести, к примеру, нет ни слова о том, что у Петра и Февронии были дети – хотя должно быть, по идее, упоминание не только об их супружеской верности, но и о том, какими замечательными родителями они были. У Давыда же и его жены было трое детей – дочь Евдокия и сыновья Святослав и Юрий. Причем Святослав умер даже раньше родителей (в самом начале 1228 года), а Юрий наследовал отцу (и княжил вплоть до своей гибели в одном из первых сражений с монголами в 1237 году), однако и этот момент, отмеченный в летописи, в житии никак не отражен. С другой стороны, в летописях не называется имя жены Давыда, никак не отмечено там и ее происхождение (хотя, наверное, женитьба князя на девушке простого звания вполне могла удостоиться упоминания), не говорится ничего об изгнании князя и его жены из Мурома, а также о последующей смуте и их возвращении. Зато повесть обходит стороной участие князя и дружины в военных походах на стороне великого князя Владимирского Всеволода Большое Гнездо и сменившего его сына Юрия в 1207, 1208, 1213, 1216 годах, муромской дружины (во главе со Святославом Давыдовичем) в походе владимирцев на волжских болгар в 1220 году.
То есть между «Повестью…» и летописными источниками просто нет явных противоречий. Однако почти нет и полных соответствий. За исключением места действия (Муром) и наличия у князя жены и брата. Все остальное держится исключительно на допущениях. Иначе говоря, с юридической точки зрения тождество далеко не полное. Правда, в «Повести…» говорится, что, принимая в конце жизни монашеский постриг, Петр получил имя Давид. Хотя вроде бы должно быть наоборот…
Надо заметить, что «Повесть о Петре и Февронии Муромских» стоит особняком среди житийной литературы. С одной стороны – она не соответствует уже сложившемуся к середине XVI века канону агиографических произведений. С другой, историческим документом в строгом понимании этого слова «Повесть…» тоже не является. Хотя бы потому, что в тексте ее нет ни одного случая прямой или хотя бы косвенной датировки, ничего внятного не говорится и о периодах времени между описываемыми событиями.
Судя по результату его работы, написавший «Повесть…» Ермолай (в иночестве Еразм) был талантливым писателем. Не всякий сумел бы сплести в единое целое сразу две легенды (об убиении огненного змия и о мудрой деве), да еще и так творчески связать их с теми крохами сведений о муромском князе, которые ему, скорее всего, предоставил заказчик – митрополит Макарий. Однако речь сейчас не о литературных достоинствах повести. Речь о том, что повесть (по сути, художественное произведение) – самый полный источник сведений о Петре и Февронии, используемых в более поздних церковных текстах. Единственным дополнением являются те самые заимствования из летописей, привязывающие легенду к реальности – начиная от сведений об отце муромского князя и заканчивая возможной датой смерти обоих святых.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});