— Какая женщина?
На лице Германа непонимание, и мне кажется, что искреннее. Так мне кажется ровно несколько секунд, потому что потом непонимание уходит.
Ах, догадался. За эти месяцы я научилась-таки читать его. Вот и сейчас я кристально ясно понимаю, что Герман осознаёт, о ком мой вопрос.
— Какая женщина? — ровным тоном повторяет он.
— Та, что лапала тебя в коридоре, — выплёвываю я с накопившимся ядом всё разочарование и злость, которые множились во мне за день.
Если он надеялся, что я оставлю тему, то тщетно. Я намерена выяснить этот момент раз и навсегда.
— Что? — сказано резко и с чувством, Герман недоверчиво смеётся. — Варь, ты о чём вообще?
Я не знаю, что такое ревность, никогда никого не ревновала. Руслана так точно. А вот с Германом беда какая-то. Это чувство собственности по отношению к нему убивает меня, и мне совсем не нравится то, как я реагирую, и как себя веду. Правда, понимаю, что не скрывайся бы мы сейчас, половина моих подозрений ушла. А так я просто вынуждена проявлять мнительность. Из-за всей нелепой ситуации с этикой и конфликтами интересов.
Когда начинаю говорить, понимаю, что звучат мои слова отчасти смешно.
— Я сегодня видела, она лапала тебя посреди коридора. Герман, кто она? Я уже видела её раньше, вот сейчас вспоминаю. Она заглядывала в аудиторию, была на конференции. Она…
— Конечно, видела, она же зам декана, — перебивает он, — и присутствует на всех важных мероприятиях.
— И заходит после лекций к своим аспирантам, — горько усмехаюсь. — Значит, всё-таки понимаешь, о ком я, — киваю и лишь сильнее обнимаю себя руками.
Герман стоит напротив и не делает попытки приблизиться. Вот и правильно. Не стоит. Мы ещё не всё прояснили.
— Понимаю, о ком ты, но никто меня, как ты выразилась, не лапал.
— Всё выглядело именно так, — подчёркиваю я.
— Варь, — Герман протягивает ко мне руку, но я отрицательно мотаю головой.
От его попытки выставить так, будто мне там что-то показалось, мне становится дурно. Почему я должна выглядеть смешно со своими чувствами, почему он хочет внушить мне, что я накручиваю себя?
Может, всё так и есть? — раздаётся внутренний голос и тут же сам себе противоречит: — Но ты видела, видела, видела же!
— И давно это у вас? — пока бормочу, но уже потихоньку закипаю.
— Что «это»? Ничего нет, Варя. Никакого «этого».
Герман пытается меня вразумить, но я уже сняла ногу с тормоза. Меня несёт, и я не хочу останавливаться. Выплёскиваю в жёстких, гневных словах всё своё разочарование. Им. Собой. Нашими подпорченными отношениями.
— Голову мне морочил своей этикой и конфликтами. А у тебя просто роман с ней.
— С кем?
— Хватит делать вид, что ты не понимаешь! — взрываюсь молниеносно. — С ней! С женщиной этой.
— Нет у меня никакого с ней романа.
— Ой, не надо врать. Я видела, как она тебя оглаживала. Я твоя девушка, — тыкаю себя пальцем в грудь, — я всё вижу, и всё чувствую! Она тебя хочет!
— Ты сочиняешь, — спокойно говорит он, но за эти почти полгода вместе я Германа изучила.
— Ты моргнул, — обвиняю я.
Он моргает снова и позволяет себе усмехнуться, а мне совсем не до веселья. Если он хочет тем самым дать понять, что мои опасения беспочвенны, то эффект обратный. Я лишь сильнее раздражаюсь.
— И что? Все моргают.
— Нет, ты врёшь. У вас точно что-то было.
— Не было у нас ничего, я тебе по десятому разу повторяю одно и то же.
— Но она пыталась.
— Она пыталась, — внезапно подтверждает он. — Но! — Герман выставляет руки перед собой, — но это не значит, что у неё что-то получилось или получится.
— Всё понятно. Теперь мне всё понятно.
— Что тебе понятно?
— Всё!
Умом я прекрасно осознаю, что это звучит, как бред, но ничего поделать не могу. Повторяю одно и то же, а когда Герман, наконец, обнимает меня, чтобы раз и навсегда прекратить этот бессмысленный разговор, закрываю глаза и утыкаюсь лбом ему в грудь.
Но это совсем не прогоняет видения из недавнего прошлого. По-прежнему вижу её взгляд, когда она заходит в аудиторию после занятий. Помню мелькнувшую фигуру за сценой, когда я целую Германа, который даже не подозревает, что у моментов нашей нежности есть свидетель. А ещё — её руку на его плече. Лежащую небрежно, но в то же время основательно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Меня начинает трясти. Я будто вижу себя со стороны. Нападающей на Германа. Всё повторяет. Всё повторяется, как с Русланом. Когда мы ругались, между нами тоже искры летали. О, нет, Герман, в отличие от бывшего спокоен. Я не ощущаю агрессии, мне точно ничего не грозит. Быть униженной морально и физически уж точно. А вот собой я недовольна. Взорвалась как петарда и понеслась.
Чему я удивляюсь? Я ведь не слепая. Конечно, Герман привлекательный парень, конечно, на него западают девчонки. Но даже охи-вздохи одногруппниц так сильно не раздражают меня, как одна настырная взрослая женщина, положившая руку на плечо моему парню.
Отворачиваюсь от Германа, закрывая ладонями лицо, и тихонько вздрагиваю, когда он отводит волосы в сторону, наклоняется и нежно целует меня в шею. Как раз в то место, где у меня шрам бывших отношений.
Мне становится холодно, и я начинаю дрожать. И очень хочется, чтобы Герман согрел меня, успокоил и сказал, что я глупая, придумавшая всё девчонка. Что он любит меня и никто ему больше не нужен. Но, конечно, я этого не слышу.
21
Между мной и Аней по доброй традиции вклинивается Мелёхин.
— Держи, — пихает он Ане какую-то бумагу, за которой по её поручению бегал в деканат.
— Спасибо, Серёженька, ты просто чудо, — благодарит она и ловит мой нарочито удивлённый взгляд.
Когда «Серёженька» уходит к друзьям, которые его окликают, она пожимает плечами и комментирует:
— Ну, а что? Надо же похвалить человека.
— Смотри, Ань, заиграешься. Он же знаешь какой.
— Да, знаю-знаю я. Гуляка он ещё тот.
— И бабник, — добавляю я. — Сейчас перехвалишь, он воодушевится твоим расположением. На какое-то время, конечно.
— Нет ничего более постоянного, чем временное, — изрекает Аня и принимается с деловым видом расправлять принесённый Серёгой документ.
— Красивые цитаты работают только на фото в интернете и для статусов в социальных сетях, — говорю я, начиная уже слегка переживать за подругу.
Может, это из-за своего состояния я стала такая мнительная и подозрительная. Аня не знает всего, что происходило между мной и Русланом, только в курсе была, что я рассталась с каким-то подлецом в прошлом году. К нашим токсичным отношениям тоже можно было много статусов прилепить. Как и к ситуации между мной и Германом, о котором, кстати, вообще никто не подозревает.
У меня язык чесался хоть с кем-то поделиться. Да, расскажи я об этом Ане, дальше бы точно ничего не пошло. Но я пока себя притормаживала. Да и выглядело бы это странно: знаешь, мы с нашим горячим преподом по рискам встречаемся, только т-с-с, никому, ага?
— Варь, ерунда какая-то, — Аня хмурится и опускается на скамейку в коридоре.
Я бросаю сумку рядом с ней и тоже сажусь.
— Варь, мне жаль.
— Что такое?
— Вот, — она разворачивает листок ко мне, — это курсовые по теории предпринимательства, все приняты, кроме твоей.
— Дай взгляну, — я забираю список из её рук.
Да, точно, у всех принято, а напротив моей фамилии — пустое поле без каких-либо пометок.
— Может, ошиблись? Я отправляла курсач на проверку, вопросов встречных не поступало, просьб о доработке тоже.
— Может, и ошиблись. Тебе лучше сходить в деканат, всё самой узнать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Когда сходить?
— Да сейчас иди, по горячим следам.
Аня подталкивает меня, внушает, что затягивать не стоит. И я сдаюсь. Фотографирую ведомость и плетусь в деканат.
Делаю я это без всякого энтузиазма. Моя голова последнее время больше забита вопросами личной жизни, чем учёбой. Это угнетает. Серьёзно. Я слышала о девочках, которые переставали учиться, вылетали из университетов, потому что начинали жить жизнью своих парней. Ничем хорошим это не оканчивалось, как правило. Я, конечно, не из таких, и остаётся надеяться, что между мной и Германом всё прояснится в ближайшее время.