— После этого я посадил твоего брата в карцер, — ухмыльнулся Фрей. — Ты бывал в карцере, сынок?
— Нет, сэр.
— Там нет ни света, ни вентиляции, ни туалета, и тебе не оставляют ни клочка одежды. Раз в день ополаскиваем из шланга, как зверя в клетке. Будешь буянить — посажу туда и тебя. Понятно?
— Да, сэр, — кивнул Джеймс. — Долго Дэйв пробудет там?
— Сколько нужно, столько и пробудет, — хмыкнул Фрей. — А теперь прочь с моих глаз.
Джеймс вышел в залитый солнцем двор и раскрыл пакет с завтраком. Молоко было теплым, три ломтика фруктов немного завяли, а булочка начала черстветь, но всё было вполне съедобным, а Джеймс умирал с голоду. Последней нормальной едой у него были жареные цыплята позавчера.
Двор имел овальную форму и был величиной с три футбольных поля. Его соорудили в пустынной низине вокруг задней половины тюремного блока. Обустройство было скудное: навесы от солнца, несколько баскетбольных колец, гимнастические брусья да небольшой блочный барак, в котором готовили обед. Вдоль периметра ограды тянулась пятиметровая бетонная полоса, обрамленная красной линией. Она называлась стрельбищем, и заключенным запрещалось туда заходить. Об этом уведомляли знаки, развешанные на ограде: символический человечек стоял под прицелом ружья, а под ним — грозная надпись извещала: «Разрешен огонь на поражение».
— Привет, — сказал Эйб, появляясь возле Джеймса с бананом в руке.
Джеймс улыбнулся ему.
— Вчера вечером ты мне здорово помог. Дэйв должен был меня оберегать… Надеюсь, у Стэнли не осталось дружков, которые выскочат из-за угла.
— Когда я зашел в туалет, там были два больших белых парня. Они спросили, не видел ли я тебя.
— Что за парни? — встревоженно спросил Джеймс.
— Элвуд и тот, с немецким именем.
— Кирш. Что им было нужно?
— Только спросили, где ты.
— Сердитые были?
Эйб пожал плечами:
— Сказали только одну фразу: «Ты не видал того психопата?» Я сказал, что ты, наверное, уже во дворе.
— Они назвали меня психопатом? — переспросил Джеймс, не зная, как расценивать эти слова: как оскорбление или как знак уважения.
— Кажется, ты сломал шею тому типу.
— Речь шла о жизни и смерти: он хотел перерезать мне горло.
Джеймс отшвырнул огрызок яблока и отпил молока из бутылки. Ему стало страшно. Если бы рядом был Дэйв, с Элвудом и Киршем было бы проще договориться. Но когда Дэйв в карцере, он всё равно что безоружен.
— Подожду, пока они выйдут во двор, — сказал Джеймс. — Здесь хоть есть куда убежать.
Джеймс и Эйб нашли под навесом место, откуда был хорошо виден весь двор, и сели на землю.
Первым через металлоискатель прошел Кирш. Это был семнадцатилетний скинхед двухметрового роста, на груди под пропотевшим жилетом играли могучие мускулы. Элвуд был еще выше, но тоньше и обрит наголо. На шее у него была вытатуирована свастика с надписью «Мама». Следом вышел Кертис. Обычного телосложения, такого же роста, как Джеймс, однако на фоне двоих телохранителей он казался недокормленным.
Трое мальчишек вместе с компанией таких же скинхедов из соседней камеры пошли к брусьям и стали по очереди подтягиваться. Банда была больше и на вид страшнее, чем ожидал Джеймс. Он с болью понял, что им ничего не стоит разделаться с ним. Через пару минут, когда Кирш подтягивался на брусьях, Элвуд заметил проходившего мимо мелкого мальчишку. Он сунул его голову себе под мышку и стиснул так, Джеймс, чтобы хоть как-то успокоить себя, посмотрел наверх, ища взглядом охранника. Но тот, конечно же, куда-то исчез.
— Что-то ты, Роуз, нынче бледный, — сказал Элвуд, подходя ближе.
— А чего тут хорошего ждать, если шестеро против одного? — ответил Джеймс, стараясь не выказать страха.
— Верно, — ухмыльнулся Элвуд, окинув взглядом свою команду.
— Чего ты хочешь?
— Мне понравилось, как ты разделался со Стэнли Даффом.
— Эти двое сами начали, — сказал Джеймс. — Я не нарывался.
— Я этих остолопов никогда не жаловал, — сказал Элвуд. — Но пойми меня правильно: когда в камеру прибывают типы вроде тебя и твоего брата и начинают всех мочить, я беспокоюсь.
Джеймс кивнул.
— Либо я искрошу тебя в котлету, либо мы договоримся. Если, конечно, ты уже не спелся с латиносами.
— Мой брат сказал, что Сезар хочет посеять между нами вражду, — сказал Джеймс чуть увереннее, почувствовав, что, возможно, выйдет из этой встречи целым и невредимым. — Но Сезар беспокоится только о латиносах.
Элвуд кивнул:
— Твой брат, кажется, неглупый малый.
— Когда не спит, — с горечью бросил Джеймс.
— Тогда почему ты принял подарки от Сезара?
— Потому что есть хотелось.
Элвуд звучно, но фальшиво расхохотался; его приятели подхватили смех.
— Да, дармовая жратва — это дармовая жратва, кто бы ее ни поднес… Как дела у твоего брата? Слыхал что-нибудь?
Джеймс покачал головой.
— На меня наехал этот паук, Фрей. Но не сказал, когда Дэйва выпустят из карцера.
Элвуд опять расхохотался:
— Я бывал в карцере много раз. До восемнадцати лет максимальное наказание — сорок восемь часов. Потом либо сажают в одиночку, либо возвращают в общую камеру.
— Хорошо, — сказал Джеймс, радуясь, что Дэйв, возможно, скоро вернется.
— Перейдем к делу, — сказал Элвуд. — В этой камере правим мы с Киршем. Нам подчиняются все, в том числе и ты.
Джеймс кивнул; не в его положении было торговаться.
— Ты и твой братец будете каждую неделю отдавать мне магазинных товаров на десять баксов. А за это можешь забрать себе Эйба.
— Эйба? — смутился Джеймс.
— Он теперь твоя личная собственность. Можешь отбирать у него все заказы из магазина, можешь вышибить ему мозги. Делай что хочешь. Только не трогай никого из остальных, они принадлежат Киршу и мне. А еще я обеспечу тебе приличную одежду и одеяла, а когда вернутся братья Дафф, дам им понять, что я на твоей стороне.
— Сделка честная, — кивнул Джеймс, и они пожали друг другу руки.
— Не потерял чего-нибудь путного, когда вели в приемную? — спросил Элвуд.
— Только кроссовки.
— Если хочешь, за десять долларов заказа я их верну
— Хорошо, — сказал Джеймс. — А то вон какую рвань приходится носить.
— И держись с нами, пока не вернется твой братец посоветовал Элвуд, почесывая свастику на шее. — Не все вокруг такие лапочки, как я.
18. ЗВЕРИ
Джеймс, когда был маленький, очень любил животных: лохматые игрушки на кровати, поющих персонажей из мультиков, раскормленного кота, который заходил в бабушкин сад, зная, что просто за красивые глаза получит блюдечко молока.
В семь лет Джеймс делал свое первое школьное задание — доклад о львах. Мама записала на кассету фильм канала «Дискавери», шедший поздно вечером. Он смотрел, как львицы вылизывают детенышей и нежатся под солнцем на дереве. Потом животные пошли на охоту.
Львицы загнали стадо антилоп, схватили отбившегося теленка и стали раздирать на части. Оторвали ноги, запустили когти в живот, зарылись мордами в подергивающийся труп, отдирали куски мяса, слизывали длинными языками кровь на мордах. До этой минуты Джеймс и не догадывался, что природа может быть так жестока.
Ему захотелось найти маму и разреветься. Он дошел до двери в гостиную, но вдруг передумал. Вернулся на кушетку, перемотал кассету и снова просмотрел ту же сцену. Он смотрел ее снова и снова, обмирая от ужаса, первобытная жестокость львов потрясла его до глубины души.
Неприкрытая жестокость юных скинхедов в «Аризоне Макс» впервые за долгие годы напомнила Джеймсу ту кассету. Они вызывали те же смешанные чувства; мощь и порочность в их душах сливались, приобретая некую извращенную красоту.
Всем напоказ Джеймс до седьмого пота подтягивался на брусьях, потом лег на землю рядом с Элвудом и стал слушать его рассказ о том, что вытворяла банда скинхедов. Элвуд показал испещренных шрамами ребят, которые каждую неделю вручали ему свои магазинные бланки только за то, чтобы их не били слишком сильно. Скинхед с наслаждением рассказывал Джеймсу о людях, которых он мучил, резал ножом, обливал кипятком и доводил до того, что они пытались покончить с собой.