Губернатор встречал индейцев в своем самом великолепном камзоле; он был напыщен и чванлив. Должно быть, он мнил себя едва ли не богом, так явно он ожидал, что индейские вожди падут ниц перед его милостью, самим Буатель-Лераком. В зале горело два десятка свечей, создавая величественную и торжественную атмосферу. Онор в изящном платье из светло-абрикосового шелка сидела рядом с губернатором. После ее поступка у нее было право участвовать в переговорах, ведь кто знает, победили бы французы или нет, не стань Онор на их сторону так своевременно. Наконец явились вожди, в расшитых бисером одеждах, с ярко раскрашенными лицами, с выражением глубокого презрения в глазах. Онор-Мари встретилась глазами с Волком. Он был спокоен как всегда, но она сидела, как на иголках. Ей было немного стыдно за предательство, но ведь она была пленницей, и у нее было право бороться за свою жизнь и свободу. Она храбро глядела ему в глаза, и их молчаливый поединок остался без победителя. Никто не отвел взгляда.
Начались переговоры. Волк, который после старейшин племени, не желавших лично общаться с французами, был самым влиятельным из вождей, сам разговаривал с губернатором. Последний скучал, слушая длинное, как положено по обычаю, вступление. Остальные индейцы, представители более мелких племен, союзничавших с гуронами, молчали, только сверкали их темные глаза, обведенные белой краской. Зрелище было устрашающее, и Онор поежилась, глядя на Волка. Ей не верилось, что этот грозный вождь с надменным лицом еще недавно терпеливо учил ее своему языку. Стороны прекратили долгий, но неизбежный обмен любезностями. Губернатор принялся расписывать прелести Вудвортской долины, где он мечтал основать резервацию для краснокожих. Говорил он долго и витиевато. Волк вежливо слушал.
— Бледнолицые хотят мира? — наконец спросил он.
— О да! — Буатель-Лерак верил, что сейчас индейцы пообещают немедленно увести свой народ вглубь континента, оставив плодородные земли французам.
— Гуроны не хотят войны, но они не уйдут туда, куда ты хочешь. Нет.
Это наши земли. Пусть бледнолицые дадут обещание не нападать на наши деревни. Гуроны не мешают бледнолицым жить по их обычаям. Пусть же гуронам позволят жить так, как жили их предки долгие годы.
Губернатор омрачился, но он был недостаточно глуп, чтобы не понимать, что даже такой мир нужен французским колониям, как воздух, как вода. Нужна передышка, а потом…
— Да, только и ваши отряды пусть не терроризируют мирных жителей.
— Хорошо. Пока будет мир, никто не тронет ваши поселки. Гуроны подпишут мирный договор. Но пусть нам вернут нашу пленницу.
— Но вы обещали не брать пленных, — жалобно возразил губернатор.
— Когда у нас будет договор, гуроны не будут брать пленных. А Тигровая Лилия уже давно наша пленница. Если племя не получит ее назад, не будет мира.
Ошарашенная Онор-Мари с отвращением отметила, что требование индейца не особенно шокировало губернатора и присутствовавших здесь офицеров, с которыми он стал нервно совещаться. Она осознала, они запросто бы пожертвовали ею, несмотря на все то, что она для них сделала. Только ее присутствие в той же комнате сдерживало их. Им было неловко и стыдно, но мирный договор с индейцами был так нужен, так важен. Губернатор думал о тех неприятностях, что ждут его, если сейчас вновь начнется кровопролитие.
Переговоры принимали дурной оборот. Губернатор покосился на Онор. Она была для него досадной помехой, не более. Онор опротивел этот фарс.
— Почему бы вам не сказать честно, что вы до смерти рады? — спросила она. — Вам же наплевать, что будет со мной, не так ли? Да будьте вы прокляты, все вместе взятые, жалкие трусы! Я вас презираю, ясно? Мне противно находиться с вами в одном помещении! Я с радостью покину это гнездо предателей. И я сохраню вам эту «победу». Я ухожу с индейцами!
Гневно шурша юбками, она подошла к Волку.
— Я твоя пленница. Это лучше, чем быть гостьей у этих людей, этих низких предателей.
Никто не вступился за Онор-Мари, никто не отговаривал ее. Она с ненавистью огляделась вокруг, читая на знакомых лицах растерянность, стыд и облегчение. Все они были ей чужие, всем было безумно стыдно, но они боялись индейцев и молчали.
В Онор-Мари не были и капли героизма. Она была вспыльчива, но не безрассудна, и, пожалуй, в ее неожиданном решении немалую роль сыграли ее более-менее сносные отношения с Волком. Не будь среди этих раскрашенных жутких лиц знакомого лица гурона, потребовался бы отряд солдат, чтоб извлечь Онор из самого тихого уголка в форте. Но к несчастью для нее, а к счастью для губернатора, она хорошо знала Волка, побаивалась его, особенно после ее бегства из плена, но не так сильно, как многие думали. Она признавала за Волком простой и логичный разум человека, не отягощенного достижениями цивилизации. Она чувствовала в нем долю агрессивности, но всерьез не верила, что это может быть угрозой лично для нее.
Договор был подписан, воцарился напряженный мир, тот мир, что ждет лишь повода затрещать по швам. Онор-Мари, даже не переодевшись в более удобный костюм, ушла вместе с Волком, который теперь возвращался к своим.
Еготоварищи ускользнули, они представляли соседние племена, расположенные глубже в западных лесах.
Безумно злая и уже в глубине души раскаивающаяся, Онор брела за Волком, спотыкаясь о выступы корней и бурелом. Ей мешало пышное платье и узкие туфли, которые сдавливали ноги словно тисками, но других она в форте не нашла. Пока она спокойно сидела на месте, все было ничего, но спустя несколько часов ходьбы ей стало казаться, что ее ноги ей не принадлежат и отвалятся, если она не сядет. Волк легко шагал вперед, а она отставала.
Казалось, он не заметил бы, если б она сбежала, но Онор не в силах была совершить сейчас такой подвиг, и чувство самосохранения заставляло следовать за единственным сильным мужчиной, который мог сейчас ей помочь.
Волк продолжал не замечать ее. Онор подумала, что если так пойдет и дальше, она останется одна в лесу.
— Волк! — жалобно воскликнула она и села прямо на траву. Она боялась, что он не отреагирует, но индеец вернулся и с явным неудовольствием оглядел ее.
— Что такое, скво? Почему ты села?
— Я не могу больше, — объявила она. — Если уж тебе так важно привести с собой пленницу, то изволь обождать, пока я отдохну.
Она строптиво поджала губы. Лицо индейца осталось невозмутимым.
— Отдохни. Но недолго.
Он оставил ее одну, заявив, что вернется, когда подстрелит какую-нибудь дичь. Онор сердито проводила его взглядом. Как истинная горожанка, она все еще испытывала священный ужас перед лесом. Шло время, и ее ноги совсем отошли, она была свободна как птица, но не представляла, куда ей идти. И Онор тихо сыпала проклятиями, понимая, что вынуждена терпеливо ждать этого индейца, который по крайней мере даст ей поесть.